елать, помогало нам освободиться внутренне. Это накладывало на нас желанную, здоровую, психологическую устойчивость. Это лишало нас последнего оправдания, которое наша гордость или тщеславие могли бы оставить про запас, чтобы не быть превосходными в нашей неволе. Безусловно, бывают случаи, когда хозяин может поощрить открытый вызов или даже бунт со стороны девушки. Только делает он это ради того, чтобы насладиться тем, как будет ломать ее сопротивление, вынуждать ее служить и делать это отлично, вопреки желанию женщины. Также, иногда, он может развлекаться, потворствуя «тайному» упорству девушки, хорошо зная о ее играх, о ее оставлении себе призрачной лазейки, предположительно, тщательно хранимой ею, о ее секретном сопротивлении, позволяя ей думать, что это может быть ему неизвестно, и даже не подозреваемо. Когда же ему это развлечение перестает доставлять удовольствие, он показывает рабыне к ее дикому ужасу, что все это время он читал ее столь же легко, как открытую книгу. После этого, ей остается только принять участь рабыни, стать рабыней по настоящему, полностью, или умереть.
— Смотри мне в глаза, — приказал Хендоу.
Я это сделала, хотя это было очень нелегко.
— Да, — кивнул мужчина, — Ты — рабыня.
— Да, Господин, — прошептала я.
— Даже притом, что Ты могла бы жалеть о своей неволе или даже время от времени беситься из-за этого, — усмехнулся он, — все же теперь Ты — рабыня в душе.
— Да, Господин, — испуганно пробормотала я.
— Ты была рабыней уже на Земле, — добавил Хендоу.
— Но тогда я была тайной рабыней, — прошептала я.
— Здесь, — пожал он плечами, — твое рабство открыто.
— Да, Господин.
— Что случилось с тобой, под занавес торгов? — вдруг поинтересовался мой хозяин. — Ты внезапно стала настолько неуклюжей и зажатой, что можно было подумать, что Ты была парализована.
— Я не знаю, — пробормотала я. — Возможно, в тот момент я окончательно осознала, что именно происходило со мной, что меня продавали.
— Но рабыня должна ожидать, что ее будут продавать, — пожал он плечами.
— Да, Господин, — кивнула я, и под его строгим взглядом, добавила: — Я очень испугалась, Господин.
— А сейчас, Ты тоже напугана? — уточнил он.
— Да, Господин, — призналась я.
Это был первый раз, когда я оказалась перед ним, с того самого момента, как меня подняли в рабского прилавка в Рынке Семриса. Тогда я тоже боялась встречаться с ним взглядом, и не смотря на это постоянно искала его в толпе. Я видела его огромную, волосатую грудь, перечеркнутую двумя скрещенными ремнями. Его большие свисающие усы намекали на его небрежную, почти праздную властность. Шрам на щеке появился, как мне кажется, от знакомства с неким примитивным оружием, возможно даже, хотя в это было трудно поверить женщине Земли, в реальном бою. С моей точки зрения он был совершенным варваром. Такого не должны были интересовать чувства его собственности. Впрочем, для меня не было секретом, что, по его мнению, и с точки зрения всех остальных жителей этой планеты, именно я рафинированная женщина Земли рассматривалась как «варварка». Он возвращался из некоего места, называемого Торкадино, или из его окрестностей, куда он ездил, чтобы подешевле закупить девушек для своей таверны. Похоже, что по какой-то причине, женщины в тех местах упали в цене. Хендоу остановился в Рынке Семриса возвращаясь назад в Брундизиум, и арендовав место для хранения своих невольниц в доме Тэйбара, он решил скоротать тот вечер, зайдя на торги. Там-то я и попалась ему на глаза. Насколько я знала, он не собирался делать какие-либо покупки в тот вечер.
— Хорошо, — улыбнулся мужчина. — Это полезно для рабыни, бояться своего хозяина.
— Да, Господин, — отозвалась я, не поднимая головы.
То, что он сказал, было, конечно горько для меня, но это было верно. Для рабыни действительно полезно, бояться своего господина. В конце концов он может сделать с ней все, чего бы ни пожелал. В его руках абсолютная и полная власть над ней.
Я с испугом увидела, что его пальцы праздно пробежались по рукояти плети от торца до единственного массивного ремня. К моему облегчению он не пустил ее в ход, а лишь намотал дважды обернул ремень на древко.
Я нисколько не сомневалась, что мне стоит бояться любого гореанского рабовладельца, для меня не было секретом их строгое отношение к своей собственности. Но я также была уверена, что этого мужчину, необходимо опасаться больше, чем кого бы то ни было. Он был настолько большим, звероподобным и сложным мужчина, что рядом с ним я просто физически ощущала неделимость и единственность моего предназначения. Кстати, нехватку самоограничения и отсутствие внутренних конфликтов можно считать отличительной чертой гореанских мужчин. Их культура, с самого юного возраста, не пытается управлять детьми, настраивая их против себя и своей природы, в отличие от земной, где пользуются тем, что дети еще слишком малы, и не могут понять того, что с ними делают, в некоторых случаях наполовину разрушают их психику. Я так понимаю, что местных мужчин вполне удовлетворяет такой подход, что сохраняя их сущность, бросает им под ноги определенный тип женщин, то есть рабынь, подобно тому, как природа бросает мясо в пасть львов. С первого взгляда как, еще там на торгах в Рынке Семриса, когда наши глаза встретились, его — свободного человекам, и мои — голой рабыни для всеобщего обозрения подвешенной за руки над платформой в павильоне продаж, я почувствовала что этот мужчина, которому я ныне принадлежала, слишком тучный, слишком неохватный, слишком грубый, слишком изуродованный, слишком отвратительный и омерзительный не может не быть жестоким и требовательным хозяином, но теперь, когда я оказалась в пределах досягаемости его плети, это первоначальное ощущение расширилось и выросло до чувства полной и безоговорочной уверенности в этом. Точно так же происходит с кем-то кто, бросив мимолетный первый взгляд на незнакомца, небрежно судит о нем по его внешнему виду, а потом, оказавшись в непосредственной близости, так близко, как только возможно, например, стоя перед ним голой на коленях, так близко, что стоит ему протянуть руку и он дотронется до него, вот тогда он, почувствовав интеллект и властность незнакомца, а возможно, и ощутив, как его взгляд проникает в самое сердце и видит то, что там скрыто, понимает всю бескомпромиссность его власти и его беспощадность. Теперь, самым очевидным о нем, конечно, с моей точки зрения, было то, что я была его собственностью, а он был моим владельцем.
— Однако теперь Ты уже не столь напугана, — заметил Хендоу.
— Нет, — признала я.
— Почему же? — поинтересовался он.
— Торги закончились, — ответила я. — Теперь я — проданная рабыня. Для меня это уже позади. Мой господин вызвал меня к себе, оказав тем самым мне честь, ведь у него есть много девушек. Господин был настолько любезен, что выразил свое удовлетворение такими мелочами как красивое лицо и хорошая фигура, и поверил, что я смогу оказаться удовлетворительной в более существенных делах. Также, он сообщил мне, что мои старания языком и губами на его ногах не были ему полностью неприятны.
— Для рабыни, пока еще плохо знакомой с ошейником, — уточнил он.
— Да, Господин, — испуганно отозвалась я. — Конечно, Господин. Спасибо, Господин.
— Мне показалось, что Ты была не слишком рады тому, что тебя купил именно я, — заметил Хендоу, и я замерла, боясь даже пошевелиться. — Возможно, Ты находишь меня толстым, и даже отвратительным? По крайней мере, некоторые женщины рассматривают меня именно так.
Я молчала, стояла на коленях, и боялась даже пошевелиться.
— Признаться, иногда, когда мне становится скучно, я развлекаюсь тем, что унижаю таких особ, делая так, что они, несмотря на все их нежелание, не могут жить без моего прикосновения.
— Да, Господин, — пролепетала я.
— Мне доставляет удовольствие видеть, как они ползают по мне на своих животах, жалобно умоляя использовать их.
— Да, Господин, — совсем тихо прошептала я.
— Возможно, Ты тоже находишь меня толстым и отвратительным, — предположил Хендоу.
Я задрожала и, еще ниже опустив голову, уставилась в пол.
— Впрочем, как раз это не имеет никакого значения, — усмехнулся он. — Ты — моя рабыня.
— Да, Господин.
— Ты и так по щелчку моих пальцев, обязана бегом тащить ко мне свою задницу, а потом покорно, нежно и отчаянно делать все возможное, чтобы доставить мне удовольствие.
— Да, Господин, — всхлипнула я.
— У нас с тобой еще будет достаточно времени для таких развлечений, — пообещал он. — И кстати, можешь не бояться, я не был рассержен, тем, что твое выступление на торгах было смазано в конце твоей продажи.
— Господин?
— Кейджере иногда позволено быть охваченной ужасом, — пояснил мужчина.
— Спасибо, Господин, — несколько нерешительно поблагодарила я его.
— Кроме того, возможно, это смутило кое-кого из претендентов, — продолжил толстяк, — не дав им сделать предложение более высокой цены. Таким образом, это сыграло мне на руку, позволив немного сэкономить.
Я мочала, уставясь в пол. Получается, я сама сыграла ему на руку.
— Подползи ближе, — приказал Хендоу.
— О-о-ой, — вскрикнула я, вздрогнув от его прикосновения.
Из моих глаз сами собой брызнули слезы, и я, наклонившись вперед и вцепившись руками в подлокотник кресла в котором восседал Хендоу, сама постаралась прижать себя к его руке. Моя голова сама легла на его левое колено.
— Я так и думал, — кивнул мой хозяин. — Посмотри на меня. Посмотри мне в глаза.
Стоило мне встретить с его глазами, как я утонула в них. Меня снова охватил неконтролируемый страх перед этим толстяком.
— Да, — сказал он, не отрывая взгляда от моих глаз. — Ты — рабыня. И это — все, чем Ты можешь быть.
— Да, Господин, — прошептала я.
— Встань на колени на прежнем месте, — велел мне Хендоу.
Я встала на колени где было приказано, и сквозь слезы, застилавшие мои глаза, посмотрела на возвышавшуюся надо мной тучную фигуру.