– Александр! Только не пытайся убедить меня, что ты тоже стал феминистом!
– Если это вдруг когда-нибудь произойдет, меня следует сразу убить, – рассмеялся я. – Скажи мне лучше другое. Вот ты – жена и мать. Тебе никогда не хотелось чего-нибудь большего?
– Другими словами, тебе хочется знать, не отношусь ли я к той шайке лесбиянок, как ты презрительно окрестил подруг Джессики?
– Да.
– Нет, не отношусь. Но это отнюдь не значит, что я не согласна со многими из их требований. Я просто считаю, что они не совсем правильно подходят к некоторым вопросам.
– А как бы ты сама подошла к этим вопросам?
– Я?! Дорогой мой, я не имею ни образования, ни ораторских способностей, а потому никак не гожусь для роли женского лидера. Могу сказать тебе только одно. То, чего они добиваются в материальном и социальном плане, просто замечательно. Но их излишняя напористость и агрессивность невольно вызывает к ним отрицательное отношение, и со стороны женщин в том числе. Это всегда напоминало мне старую притчу о ветре и солнце, помнишь? Ведь именно ласковое теплое солнце заставило мужчину снять пальто.
– И кто-то еще говорил, что у него не хватает ни образования, ни ораторских способностей!
– Но главная проблема, как ты понимаешь, не в этом. – Элизабет шутливо ткнула меня в бок. – Я не подойду им по одной простой причине: я давно и безнадежно влюблена в мужчину. А уж это совершенно недопустимо!
Даже понимая, что еще никогда в жизни не был так счастлив, я не мог избавиться от черных мыслей. Нужно обязательно рассказать ей о своей беде, внушал я себе, она поймет, непременно поймет. И все равно трусил. Я слишком хорошо помнил лицо Джессики, когда она сообщала мне эту новость, и знал, что не переживу, если Элизабет оставит меня по причине моего бесплодия. Я ненавидел себя за то, что строил вместе с ней несбыточные планы, давал клятвы всегда оставаться вместе, прекрасно зная: как только мы покинем этот остров, все будет кончено. Иногда, занимаясь с Элизабет любовью, я был слишком груб, но ничего не мог с собой поделать. Меня мучило сознание бесплодности нашей связи. И еще я понимал: Элизабет тоже чувствует – у нас что-то не так. Но едва она пыталась заговорить об этом, я смеялся и переводил разговор на другую тему. Шло время, и постепенно моя любовь к ней оборачивалась мучительной болью.
И вот наконец у нас остались только один день и одна ночь, после чего сказка должна была навсегда уступить место реальности. Элизабет не захотела идти к пруду Венеры, сказав, что тогда боль от расставания станет еще острее.
Бухта Дикскарт была совершенно безлюдной, и мы присели на гальку, наблюдая за яхтами, скользящими где-то на горизонте. Мы молчали: слишком угнетала нас обоих мысль о предстоящей разлуке. Чуть позднее на пляж спустилось еще несколько человек – пожилая пара с собакой, стайка подростков, семья с двумя детьми. Мужчина моего возраста подошел к берегу, закатал джинсы и, попробовав воду ногой, помахал детям. Мальчик и девочка лет пяти тотчас же устремились к нему в сопровождении своей матери. Она улыбалась, глядя, как дети виснут на шее у отца. Затем они все очень осторожно вошли в воду. Дети сперва визжали, но быстро освоились и полностью залезли в море, стараясь как можно сильнее забрызгать своих родителей. Какое-то время все четверо играли в волнах, не замечая ничего вокруг. Потом малыш упал, и я почувствовал, как напряглось мое тело. Я готов был в любую секунду броситься на помощь ребенку, но рядом с ним был его отец… Я расслабился, снова лег на спину и только тут почувствовал, что все это время Элизабет пристально наблюдает за мной.
– Александр, почему ты не хочешь мне рассказать, что делает тебя таким несчастным?
– Почему ты так решила?
– Я постоянно чувствую это с первой же минуты нашего пребывания здесь.
Я попытался было подняться, но Элизабет решительно усадила меня обратно.
– Александр, прошу тебя, не уходи от ответа. Если ты хоть на минуту предполагаешь, что у наших отношений есть будущее, то должен рассказать мне все.
Я понимал, что она права. Я видел слезы на ее глазах, и сам готов был в любую минуту расплакаться. Оглянувшись по сторонам, я решил, что, если уж нам суждено навсегда распрощаться, пусть это лучше произойдет здесь, где мы снова обрели нашу любовь.
– Дорогая, – начал я, но голос изменил мне. Элизабет ничего не сказала, лишь взяла меня за руку и стала терпеливо ждать. Какое-то время я боялся заговорить, боялся признаться в том, что давал ей обещания, не будучи в силах их исполнить. Меня охватывал ужас от мысли, что, едва обретя, я должен потерять ее. Но я знал, что это неизбежно при моей неспособности иметь детей и при той ревности, которую я испытывал к ее ребенку от другого мужчины. Счастливое семейство тем временем уже вышло из моря и направилось к так называемой «арке контрабандистов». Элизабет мягко заставила меня снова повернуться к ней и ждала продолжения моей исповеди.
– Я, конечно, должен был сказать тебе правду с самого начала, но я просто трус. Я так хотел тебя, что позволил обманываться нам обоим. Но чудес не бывает. Мы никогда не сможем быть вместе. Это просто невозможно.
– Из-за Джессики? – немного погодя спросила Элизабет.
Я отрицательно покачал головой.
– Из-за того, что я замужем?
– Нет. Хотя, видит Бог, и одной из этих причин было бы вполне достаточно.
– Но тогда в чем же дело, Александр? Расскажи мне. – В ее голосе звучало неподдельное отчаяние.
Я взял ее лицо в свои ладони, и на какое-то жуткое мгновение мне почудилось, что я вижу искривленные в недоброй улыбке губы Джессики, насмехающейся и издевающейся надо мной. Я опустил руки.
– Элизабет, дело в том, что я бесплоден. Вот почему Джессика так и не смогла зачать ребенка. Называй меня как хочешь – стерильным, никчемным, пустым, но со мной ты никогда не сможешь иметь детей. Я знаю, ты скажешь, что это не имеет значения, но это будет неправдой. Я не смогу жить с тобой бок о бок, видеть тебя каждый день и знать, что я…
– Александр! Прекрати! Замолчи немедленно! Хорошо же ты обо мне думаешь, если считаешь, что я бы смогла расстаться с тобой по такой причине. Причем эта причина даже…
– Пожалуйста, Элизабет, мне и так очень тяжело. Не мучай меня еще больше. Я знаю, что ты хочешь сказать. Что со временем я полюблю твою дочь, как свою собственную. Но это не так. Я никогда не смогу полюбить твою дочь, зная, что она от другого мужчины. Я знаю, что это трусость и эгоизм с моей стороны, но ничего не могу с собой поделать.
– Александр, пожалуйста, посмотри на меня!
Я послушно поднял голову и попытался… еще что-то сказать. Но Элизабет не дала мне этого сделать.
– Не надо, хватит. Теперь послушай меня. Ты не бесплоден, Александр. Этого просто не может быть.
– К сожалению, может. Мы… Джессика и я… мы сдавали анализы… – Я осекся, будучи не в силах говорить дальше.
Элизабет попыталась ответить мне, но прервалась на полуслове. Резко поднявшись, она побежала по пляжу прочь от меня.
Я не стал догонять ее. Передо мной снова проплыло злое лицо Джессики. В ушах звучал ее ядовитый смех. А теперь вот и Элизабет отвернулась от меня. И хотя я готовил себя к такому итогу, в глубине души жила надежда, что этого не произойдет.
Теперь она сидела у скалы неподалеку, закрыв лицо руками. Я подошел. Как только моя тень упала на нее, Элизабет подняла голову. К моему большому облегчению, она не плакала, хотя и выглядела измученной и опустошенной. Я сел рядом и взял ее за руку. Глядя прямо перед собой, я начал говорить. Именно тогда я и поведал ей все о Джессике, о наших непрестанных ссорах, о том, как плохо я обходился с ней в первые годы брака. Я рассказал, как теперь Джессика, узнав о моем бесплодии, жестоко мстит мне, зная, что я хочу ребенка больше всего на свете. Закончив свою невеселую исповедь, я поднес руку Элизабет к губам.
– Теперь ты видишь, любимая, что сотворило мое бесплодие с Джессикой и со мной. Не хочу, чтобы то же самое произошло с нами.
Я поднял глаза и увидел, что Элизабет плачет. Слезы струились по ее лицу, и она тихо шептала:
– Господи, что же я наделала? Что я сделала с тобой? – Я попытался снова заговорить, но рука Элизабет решительно закрыла мне рот. – Александр, я должна тебе кое-что сообщить. Мне следовало это сделать почти семь лет назад, и ты бы теперь был избавлен от многих мучений. Но, пожалуйста, поверь мне, я тогда думала, что поступаю правильно. Ведь мы оба были еще так молоды! Если только сможешь, прости меня, любимый…
– Элизабет, я совершенно не понимаю, о чем ты…
– Дело в Шарлотте, Александр. Она… В общем, Шарлотте шесть лет.
Сначала я не мог даже пошевелиться. Вокруг было множество обычных шумов, но в ушах у меня продолжали звучать слова Элизабет. Я был слишком потрясен, чтобы думать и. тем более говорить, а потому просто бессильно привалился к скале и закрыл глаза.
Какую же боль я должен был ей причинить, чтобы она до такой степени затаилась от меня! И какую боль я должен был причинить Джессике, чтобы в наказание она придумала для меня такую чудовищную ложь! Я открыл глаза и посмотрел на Элизабет, ничего не понимая. Ведь за прошедшую неделю она могла сказать мне об этом тысячу раз! Так почему же она молчала? У меня была дочь! Я моргнул, смахивая непрошеные слезы. Руки Элизабет обнимали меня, убаюкивая, как ребенка. В сознание проникал ее шепот:
– Прости меня, любимый, прости! Я должна была сказать тебе это гораздо раньше.
Лишь спустя несколько часов, когда солнце, высушив слезы на моих щеках, уже опускалось к горизонту, я наконец снова обрел дар речи.
– Элизабет, расскажи мне о ней. Только ничего не пропускай. Расскажи все.
Следующее утро было серым и пасмурным. Впервые за все время нашего пребывания здесь так испортилась погода. Элизабет стояла у окна и смотрела на дождь.
Прошлой ночью мы были так близки, как не были еще никогда в жизни. Теперь же, менее чем через час, должен был приехать Джек Серль на своей повозке и отвезти нас к парому. Элизабет уже стояла одетая, тщательно укутавшись от дождя и пронизывающего ветра.