– И какую степень вы получили?
Страйд улыбнулся:
– Разве я говорил, что получил степень?
– Обычно в университет ходят ради степени.
– Надо пройти полный курс. Иначе вряд ли вам ее дадут.
– Понятно. Вас исключили.
Страйд засмеялся:
– Ну, можно и так назвать.
– А что вы изучали?
Страйд с неожиданным блеском в глазах внимательно посмотрел на него и опять сделал свой странный жест – его рука взметнулась ко рту. Похоже, теперь энергия била из него ключом. От апатии не осталось и следа – он превратился в сгусток жизненной силы.
– Вы действительно хотите знать? – спросил он. – Пойдемте со мной.
– То есть?..
Страйд возбужденно дернул Купера за рукав, словно щенок, которому хочется погулять и поиграть. Купер посмотрел на Оуэна. Тот лишь улыбнулся и ласково кивнул Страйду.
– Сходите, – сказал он. – Может, что-то и узнаете.
Спрыгнув на землю, Купер начал карабкаться вслед за Страйдом к краю карьерного обрыва. На березе, легонько позвякивая, медленно раскачивались импровизированные колокольчики. На один из них упал луч солнца, и Купер почти разобрал слова, нацарапанные фломастером на серебристой фольге.
Выбравшись на край карьера, Страйд повернулся к своему спутнику и приложил руку к уху, как плохой актер, персонаж которого якобы услышал стук в дверь.
– Вы слышите? Мы прямо на краю.
– На краю?..
Купер прислушался. Но слышал он только ветер, который завывал здесь, на плато, еще сильнее. На ветру шуршал вереск и позвякивали колокольчики. Он напряг слух и расслышал, как неподалеку щебечут зяблики, в березняке поют малиновки, а на краю карьера кричат галки и кто-то еще – возможно, грачи или черный дрозд. Но и только. Купер огляделся. Над жесткой травой на самом краю молча парила пустельга.
– Слышите? – спросил Страйд. – Это замечательно.
– На краю чего?
– На краю реальности. Дальше все исчезает. – Он махнул в сторону Матлока, где проходило шоссе А6.
– Я бы так не сказал.
Внезапно Страйд растянулся во весь рост на сыром папоротнике. На мгновение он полностью исчез под коричневыми листьями. Лишь его смех доносился откуда-то из мокрой глубины.
– Вы только взгляните! – кричал он. Голова его вновь вынырнула из папоротников, он скинул с лица влажные листья и, закрыв от восторга глаза, размазал по коже дождевую воду и облизнул влагу с губ. Обрывки листьев и засохшие веточки вереска обсыпали его плечи, запутались в волосах, рукава его куртки промокли насквозь.
– Вы наверняка считаете, что это всего лишь сорняк. Фермеры вырывают его с корнем и сжигают как вредную траву. Но папоротник-орляк – это просто чудо. Все папоротники – чудо. Гляньте-ка, гляньте.
Он погладил крошечный свернутый листочек. Может, он уже никогда не развернется – слишком поздно в это время года.
– На каждом папоротнике вызревают сотни спор, их разносит ветром или животными. Вот смотрите!
Сотрясаясь от смеха, он начал кататься по земле.
– Я – часть этого! Я – часть природы!
Страйд сорвал лист побольше и сунул его Куперу под нос.
– Каждая упавшая в землю спора прорастает, превращаясь в маленький диск. И знаете что? У нее есть и мужские, и женские органы размножения. Это бисексуал. Люди скажут, это неестественно. Не верьте им!
Он сунул в руки Куперу пахнувший сыростью, зеленью и папоротником лист. Детектив неуверенно взял его, не совсем представляя, что с ним делать, но и не желая уходить, поскольку это представление слишком заинтриговало его.
– Мужские органы производят сперму. О да. Уж про сперму-то мы знаем! Но папоротники… их сперма на дождевой воде. Понимаете? Осенью здесь листья всегда сырые, поэтому их сперматозоиды путешествуют по воде, добираются до женских органов и оплодотворяют яйцеклетки. Затем вырастает новое растение. Новый папоротник. Новый папоротник-орляк. Их становится все больше и больше. И знаете что еще? Папоротники занимаются этим триста миллионов лет. – Страйд диким взглядом уставился на Купера. – Доисторические древесные папоротники вырастали до сотни футов высотой. Они и сейчас есть, под землей, прямо здесь. Окаменевшие древесные папоротники. Мы называем их углем. – Он вырвал у Купера лист, словно посчитав его недостойным держать такое сокровище. – Так какой вид самый успешный? Самый умный? Лучше всех приспосабливается? Люди? – Он засмеялся. – Я изучал ботанику. Мне пытались доказать, что это наука; хотели заставить меня изучать микологию и фитопатологию. Хотели, чтобы я изучал схемы однодольных растений или анализировал процесс гидроморфизма. Чтобы я рассматривал пестики, корешки и чашечки. Но я-то видел кругом одни чудеса. Чудеса жизни.
Выбравшись из папоротников, он нагнулся и подобрал с земли рядом с дорожкой маленький осколок кварца. Он с нежностью держал его на ладони, словно это было живое существо, которое чувствовало его прикосновение.
– Посмотрите на землю. Она настолько привлекательна, что ее так и хочется погладить. Ее шкурка напоминает бархат. Но это дикое создание, ее нельзя приручить. Огромный спящий зверь. А может, она только делает вид, что спит. И это ее тело.
Купер молчал, чувствуя себя глупо и растерянно, как человек, который забрел не в ту церковь и не знает, что делать, когда все остальные молятся.
– Танцовщицы все знают об этом, – говорил Страйд. – Танцовщицы стали частью ее тела.
Внезапное движение на пустоши заставило Купера взглянуть туда. На секунду он подумал, что на месте убийства Дженни Уэстон стоят люди, – серые призраки медленно сошлись и, наклонившись друг к другу, о чем-то шептались над песчаной поляной. Потом он понял, что видит самих Девять Девственниц – яростная убежденность Страйда на мгновение преобразила камни.
– Я вполне понимаю, почему наши предки обожествляли деревья, – сказал Страйд. – А вы? Что вы чувствуете, когда слышите в лесу цепную пилу или видите новое вонючее гудроновое шоссе? Не слышите, как где-то в глубине вашей души раздается вопль «убийца!»? Вы понимаете, о чем я говорю?
Купер нахмурился, пытаясь вникнуть в слова Страйда.
– Значит, вы открыли для себя некую истину.
– Верьте тем, кто ищет истину, – сказал Страйд. – Но не верьте тем, кто говорит, что нашел ее.
Когда они вернулись обратно в фургон, Страйд снова выглядел изможденным. Судорожно дыша, он рухнул на подушки и вытянулся во весь рост. Через несколько минут он едва слышно произнес:
– Я до сих пор вижу ее лицо.
Ничего не выражавшее лицо самого Страйда было еле видно за плясавшими на нем тенями от свечи. В дрожавшем свете оно казалось неестественным. Куперу было слишком жарко в тесном, замкнутом пространстве фургона. Он неуютно чувствовал себя среди пледов и одеял, пропахших немытыми телами. Хотелось поскорее выйти на свежий воздух.
– Чье лицо? – спросил он.
Но Страйд, похоже, пребывал в другом мире. Хотя его тело, раскинувшись на подушках, пребывало здесь, его сознание, по-видимому, парило вместе с пустельгой над пустошью. Доведя себя до состояния полного изнеможения, он заговорил снова, шепотом обращаясь к самому себе:
– Я до сих пор вижу ее лицо.
Оуэн и Кел, похоже, не испытывали проблем с общением. Купер задумался, о чем они говорили в его отсутствие; может, просто обменивались беззлобными оскорблениями, потягивая пиво. Оуэн допил свою банку, и они все выбрались наружу, оставив Страйда в одиночестве. Кел все еще с подозрением поглядывал на Купера.
– Кел, вас действительно ничто не связывает с той жизнью? – спросил Купер.
– Да нет. Сам не хочу. У меня есть старики родители – на случай, если захочется до конца жизни слушать их лекции. Девушка есть. Но… иногда лучше пожить независимо, самому по себе, понимаете?
– Но сейчас вы не сам по себе.
– Мы-то со Страйдом? Страйд говорит, это карма, что мы так встретились. Слышали эту фишку: судьба отплатит вам за все, сделанное в прошлой жизни?
– Похоже, Страйд неплохо разбирается во всяких мистических штуках.
– Ага, держи карман шире.
– Да?
– Нахватался разных фраз из книжек, вот и все. Но его это устраивает. А зачем иначе религия, верно? Во что бы ни верил, главное, чтоб работало.
– Как защитная оболочка ауры.
– Ну да. Если он в самом деле верит, что она не пропускает негативные энергии сознания, значит, для него так и есть.
Купер задумался над этим высказыванием: с виду оно было столь же полезно, как и любой совет психиатра.
– Вы хорошо знаете Страйда?
– Он мой брат.
– Но вы познакомились всего несколько месяцев назад, в день летнего солнцестояния.
– Все равно. Он мой брат.
– Держу пари, вы ничего не знаете о нем. Откуда он?
– Кому какое дело? Кого волнует, кто он и откуда пришел в другую жизнь? Это наша жизнь. И это сейчас важно.
– Вы выходите иногда на пустошь? – спросил Купер.
– Конечно.
– К каменному кругу?
– Страйду нравится разговаривать с Девственницами. В этом нет ничего дурного. Он никому не причиняет вреда.
– Вы ходите вместе с ним? Или он ходит один?
Кел сжал губы.
– По-моему, я достаточно вам рассказал.
– Он ходит один по ночам?
– Вы такой же, как и все! Пробрались в фургон, думаете что-то выведать у нас. Оставьте Страйда в покое. Сейчас он никому не причиняет никакого вреда.
– Сейчас? – тихо уточнил Купер.
Нахмурившись, Кел резко развернулся и направился обратно в фургон. Купер посмотрел на часы. Он уже слишком много времени провел на Рингхэмской пустоши. У него была назначена встреча среди других камней, и, если он опоздает, будут неприятности.
Как и многое в Эдендейле, местное кладбище располагалось на склоне холма. Перебравшись за кладбищенскую ограду, буковые деревья сбегали вниз по Миллбэнк, окружая новые постройки на Медоу-роуд, где белые одноэтажные домики сбились в кучку за муниципальным складом. Под буками среди листьев и сухих веток в поисках пищи сновала проворная белочка.