Фредерик подал отцу руку и посмотрел ему в глаза.
— Я люблю ее, папа, — сказал он. И почти поверил в свои собственные слова. Она хотела его прошлой ночью, оба раза, и он чувствовал определенную нежность к ней, посвящая ей всего себя. Она его жена. Он позаботится о ней. Его раздражало даже предположение, что он этого не сделает. — Я позабочусь о том, чтобы когда-нибудь стать достойным ее. Вот увидишь.
Отец сердечно пожал ему руку.
— Вам пора, — сказал он. — Твоя мать будет поливать твою жену слезами до самого полудня, если ты ей позволишь. — Отец и сын обменялись заговорщической усмешкой.
Фредерик вынес жену к ожидающей карете, и они отправились в путь, сопровождаемые еще одной каретой, в которой находился багаж, а также сидели ее горничная, слуга и его камердинер. Клара со слезами на глазах махала рукой баронессе, у которой слезы бежали по щекам.
— Они так добры, — сказала Клара, с улыбкой поворачиваясь к мужу. — Почти такое чувство, словно у меня снова есть родители, Фредди.
— Так и есть, — сказал он, беря ее за руку. — Они оба, похоже, согласны, что я отлично справился без посторонней помощи. И что мне очень повезло. Вы скучаете по своим родителям, любовь моя?
Она кивнула.
— Особенно вчера, — сказала она. — И возможно, этим утром. Я бы хотела, чтобы папа был там.
— Расскажите мне о нем, — сказал он.
Они не испытывали недостатка в темах для разговора до конца долгой поездки в Кент. Это обстоятельство удивило Фредерика. Он никогда особо не разговаривал с женщинами, так как у него всегда находилось для них одно-единственное достойное применение, не имеющее никого отношения к разговорам. Естественно, он не ожидал, что он сможет беседовать с очень тихой, респектабельной и, безусловно, скучной мисс Кларой Данфорд. Миссис Кларой Салливан, мысленно поправил он себя. Но оказалось, что ей нравится говорить о своем отце и своей жизни в Индии, а потом в Англии. И ей нравилось слушать рассказы о его семье — тетях, дядях и кузенах, которые всегда собирались летом в Примроуз-Парке, доме его дяди, графа Биконсвуда. Покойного графа, конечно. Несколько месяцев назад титул унаследовал Дэн.
Фредерик никак не ожидал, что его жене понравится его юмор. Но она наслаждалась им и прошлым вечером и теперь, во время их поездки. Она часто хихикала и громко смеялась вместе с ним над его рассказами о детских проказах — обычно с участием его самого и Дэна.
— Я не знала, что вы из такой большой семьи, — сказала она. — Я думала, она состоит только из вас, ваших родителей и Лесли. Должно быть, чудесно быть частью большой, дружной семьи. — Ее тон был задумчивым.
— Они теперь и ваша семья, любовь моя, — сказал он ей, поднимая ее руку к своим губам. — Вы будете принимать участие в следующей встрече.
Он задумался, сохранят ли Дэн и Джули традицию приглашать всех на лето. Примроуз-Парк на самом деле принадлежал теперь Джули. Мать Фредерика рассказала, что Дэн подарил ей его в качестве свадебного подарка. Но даже если традиция сохранится и все будут продолжать ездить туда, он не сможет к ним присоединиться. Даже если ему никогда больше не пришлось бы смотреть в глаза этим двоим, чувства его вины это не умерит. Очень печально. Своим ужасно глупым поступком, он отрезал себя от своего прошлого и от двух своих самых лучших друзей.
— Что случилось? — спросила Клара, пристально взглянув ему в глаза.
— Ничего, — ответил он. — Я просто вспомнил, что несколько месяцев назад мой дядя умер. Видишь ли, он был довольно необычным человеком. Он указал в своем завещании, чтобы мы все немедленно перестали его оплакивать.
— Необходимость носить черное целый год угнетает, — сказала она. — Я бы предпочла вспоминать папу в собственных мыслях, чем быть вынужденной поминать его таким отвратительным способом. Я ненавижу черный цвет. Вам повезло, Фредди.
Пожалуй, он удивил их обоих, склонившись над сиденьем и поцеловав ее в губы. Ему действительно повезло. Он мог бы сейчас ехать с холодной и угрюмой незнакомкой.
— Я люблю вас, — сказал он.
Она слегка улыбнулась и повернулась к окну.
Это была приятное путешествие, его утомительность облегчалась беседой, заполнявшей большую часть времени. На немногочисленных остановках Фредерик сам выносил жену из кареты и заносил обратно, отвергая помощь ее слуги. Она была легкой как перышко.
— Кроме того, — прошептал он ей на ухо на первой остановке, после того как отослал слугу, — это дает мне предлог быть ближе к вам на людях, Клара. Большинство мужчин не посмеют прикоснуться в подобном месте ни к чему, кроме кончиков пальцев или локтя леди, даже если они женаты на ней.
Обняв его за шею, она посмотрела на него и рассмеялась.
— Какие глупости вы иногда говорите, Фредди, — сказала она. — Вы когда-нибудь бываете серьезным?
— Иногда, — ответил он, глядя ей глаза тем пристальным взглядом, от которого, как он знал, обычно женщины таяли. — Особенно, когда я занимаюсь делами, которые не требуют слов.
В ее глазах появилось понимание, и она залилась румянцем от смущения.
— Опустите меня, — сказала она. — Вы стоите перед этим стулом уже целых две минуты, Фредди. Опустите меня.
Он тихо засмеялся, подержав ее на руках еще несколько мгновений, прежде чем посадить на стул, повернулся к хозяину трактира и заказал чай.
Глава 6
Она с удовольствием наблюдала, как изменялось его лицо по мере их приближения к Эбури-Корту. Мимо пробегали лужайки с редкими деревьями, протянувшиеся на три мили по обеим сторонам извилистой дороги. Ей всегда казалось, что возможность проехать эти три мили верхом, чувствуя под собой силу и скорость лошади и ощущая бьющий в лицо ветер, и была настоящим счастьем и настоящей свободой. Она никогда не ездила верхом.
И она с удовольствием наблюдала за его реакцией на дом с его классической симметрией, портиком с колоннами и мраморной лестницей. Она была рада, что у ее отца был хороший вкус и что он не использовал свое богатство для пошлого хвастовства. Хотя дом построили недавно, он был красивым и величественным.
— Почему-то, — сказал Фредерик, — я представлял себе небольшой особняк, расположенный на нескольких акрах земли. Он великолепен, Клара.
— Я люблю его так, что не передать словами, — сказала она. — После всех этих лет в Индии Эбури-Корт был для меня воплощением Англии. Я часто сидела у окна, восхищаясь зеленой травой и деревьями, и всегда чувствовала эгоистическую радость, что у папы не было сыновей и что все это перейдет ко мне. Хотя, должна признаться, у этого была своя цена. Мне бы хотелось расти вместе с братьями и сестрами.
Фредди пронес ее на руках вверх по мраморным ступенькам в большой холл, и, поскольку она хотела быть рядом с ним во время встречи с ее слугами, ей в большой спешке — и со смехом! — принесли кресло-каталку. Она хотела быть тем человеком, который покажет ему парадную гостиную с ее позолоченными фризами[7] и сводчатым потолком, расписанным мифологическими сюжетами. Она хотела показать ему столовую для официальных обедов и комнаты для приемов. Она так редко видела их сама. Большую часть своей жизни она провела этажом выше, в гостиных, или в своих собственных комнатах еще выше. Хотела бы она идти рядом с ним, опираясь на его руку.
Устав с дороги, они провели внизу немного времени, но ей было приятно, что он высоко оценил свой новый дом. Это очень много значило для нее.
— Если погода продержится, мы выйдем завтра из дома, — сказал он, когда они сидели в гостиной и пили чай, — и вы, любовь моя, сможете показать мне парк более обстоятельно.
Она тихо рассмеялась, но, когда заговорила, ее голос был полон сожаления:
— Я могу показать вам только то, что можно увидеть с террасы, Фредди, — сказала она. — Я не могу ходить, как вы помните.
— Тогда мы возьмем открытый экипаж, — сказал он, — и посмотрим то, что можно увидеть с дорожек.
— У нас здесь нет открытого экипажа, — сказала она. — Папа очень боялся, что я могу простудиться.
Он изумленно посмотрел на нее.
— Даже летом? — спросил он.
— После Индии погода здесь всегда казалась такой прохладной, — сказала она. — Его ужасала мысль о том, что я снова могу заболеть. Иногда я уговаривала папу разрешить Гарриет покатать мое кресло вдоль террасы, но только в том случае, если погода была теплой и не было даже намека на ветерок. И только если на моих коленях было одеяло, а на плечах — шаль.
Он еще несколько мгновений молча продолжал смотреть на нее.
— Жизнь, должно быть, казалась вам невыносимо однообразной, — сказал он. — Вы никогда не бунтовали?
Только проливая в одиночестве горячие слезы.
— Я любила отца, — сказала она, — и уважала его решение. В конюшне есть лошади, Фредди. Вы можете завтра съездить и посмотреть все сами. А потом, когда вернетесь, расскажете мне, если захотите. Я страстный слушатель.
— А в конюшне есть дамские седла? — спросил он.
— Да, — ответила она. — Гарриет иногда ездит верхом, и время от времени у нас гостят дамы.
— Тогда вы тоже завтра поедете, — сказал он. — Должна же у вас найтись лошадь или две, достаточно сильные, чтобы выдержать нас двоих. Вы почти ничего не весите. Я посажу вас в дамское седло и поеду позади вас. Вы увидите землю, которую так нежно любите.
— Фредди, — она посмотрела на него в изумлении и рассмеялась. И все же при мысли об этом безумном, невероятном плане она испытала неожиданно сильное искушение. — Я не могу ехать верхом на лошади. Я упаду. Это безумная идея.
— Вам следует поговорить с моими кузенами, — сказал он. — У меня никогда не было недостатка в безумных идеях, и большинство из них я осуществил. — Он ухмыльнулся: — Вы трусишка, Клара? Вы боитесь даже попробовать? Вы же знаете, я не позволю вам упасть. Даю вам слово.
Она боялась. Она была в ужасе. Ее сердце бешено стучало от страха — и от волнения. Конечно же, это было невозможно. Это было просто нев