– Может, и говорила, – хмыкнула я. – Не помню уже.
На меня пристально посмотрели, но я сделала вид, что жую. Очень активно жую.
– В том, что во время объединения лун наше влияние на драконов ослабевает.
Э-э-э…
– То есть иртханы вроде как слабеют?
– Наоборот. В эти дни мы гораздо ближе к драконам по сути, стихия становится сильнее, а вот воздействовать ментальной магией на разум себе подобных куда сложнее.
– То есть если сейчас сюда прилетят драконы, нас все-таки сожрут?
– Нет, сейчас не сожрут. А вот в двойное полнолуние – вполне.
– Почему?
– Потому что в ночь «драконьего взгляда» ни один самый сильный иртхан не способен совладать с драконом.
Опаньки. О таком Леона мне не рассказывала.
– И много у вас еще секретов? Ну, я имею в виду, может, в календаре есть еще дни, в которые лучше отсидеться в бункере?
– Все самое страшное я тебе озвучил.
– Прямо-таки все?
– Почти. О чем ты хотела поговорить сегодня?
Поговорить во время съемок нам сегодня и правда не удалось: из-за предстоящей фотосессии все было очень насыщенно.
– О сцене номер семнадцать.
Я смачно вгрызлась в маларрнелу, чтобы добраться до сочной кисло-сладкой сердцевины.
– У тебя будет замена, как мы и договаривались. На все подобные сцены.
– Вообще-то я ее не хочу. – Потянулась за салфеткой.
Маларрнела – очешуительно вкусный фрукт, но брызгается, как неисправная система автополива.
– То есть?
– То есть я хочу быть Теарин от и до. Хочу исполнять все трюки сама.
Его глаза как-то подозрительно потемнели.
– И что же заставило тебя изменить свое решение?
– Теарин. Я вообще хочу быть ей, от начала и до конца, понимаешь?
– Понимаю.
– Значит, договорились.
– Нет.
– Нет?! – Я чуть не свалилась с кресла.
– Нет.
– И почему, можно узнать?
Он нажал кнопку на подлокотнике, и спинка его сиденья откинулась назад.
– Потому что исполнение трюков требует серьезной физической подготовки. Потому что я убил два дня, чтобы найти тебе замену на четырнадцать плюс. И потому что я не могу быть уверен, что завтра ты опять не передумаешь по той или иной причине.
Че-го?!
То есть вот вчера, когда я лезла на скалу танцевать, серьезной физической подготовки мне не требовалось?
– Не передумаю, – заметила я, испытывая смутное желание запустить в него полупустой бутылкой.
– Да ну?
Я выразительно посмотрела на этого драконогада, но его не проняло.
Твою чешую, он серьезно?! Он серьезно собирается поставить на мое место какую-то…
– Давай начистоту, Зажигалка. Танцуешь ты отпадно, но при малейшем намеке на сексуальность зажимаешься. Из чего я делаю вывод, что со сценами четырнадцать плюс у нас могут возникнуть серьезные проблемы.
Прежде чем я успела запустить в него бутылкой, Гроу повернулся ко мне:
– Но я готов дать тебе второй шанс.
Вопросительно приподняла брови.
– И даже больше.
Пока я раздумывала, куда лучше бить, он уже поднялся. Стремительным, текучим движением, как готовящийся взлетать дракон. Вот зараза, туда я уже не докину!
– Ну, чего сидим? – поинтересовался Гроу, глядя на меня сверху вниз. – Генеральная репетиция ждать не будет.
Генеральная репетиция… чего?!
– Может, тебе еще стриптиз станцевать? – поинтересовалась я, выразительно глядя ему в глаза.
– Я не против.
– Не сомневаюсь. Только после того, как ты мне перед всей съемочной группой споешь.
– Ну, нет так нет. – Гроу пожал плечами и направился к краю выступа, на котором устроился флайс.
У-у-ух, как же мне сейчас хотелось придать ему ускорения!
Отшвырнув остатки фрукта в тарелку, вскочила и шагнула следом за ним.
– Ты сам говорил, что я нужна тебе как Ильеррская, – прорычала ему в спину.
Гроу развернулся:
– Говорил. Но времени на сто пятнадцать дублей каждой сцены четырнадцать плюс у меня нет.
Р-р-р!!!
– Так что или доказывай свою профпригодность… – Он приподнял брови. – Или будем считать, что этого разговора не было.
Интересно, если я столкну его вниз, сколько человек придет на слушание мне посочувствовать?!
– Ладно! – прорычала я.
Будут тебе пробы. И генеральная репетиция заодно. Такая генеральная репетиция, после которой ты и думать забудешь обо всех «пробах», которые раньше проводил. А потом… отправишься домой с чувством выполненного долга и готовым взлететь драконом, душ тебе в помощь, задница режиссерская!
Коварный план мести даже немного взбодрил (если можно так выразиться в двух шагах от него).
– О’кей, – выдохнула уже спокойнее. – Предлагаю компромисс.
Гроу приподнял брови:
– Удиви меня, Зажигалка.
– Танцуем. Вместе. Если у тебя встанет, тест на профпригодность засчитывается.
В поисках карманов руки прогулялись вдоль бедер. Карманов не нашли, а вот потемневший взгляд Гроу однозначно говорил о том, что я на правильном пути.
– Не боишься, что у тебя тоже встанет? – хмыкнул он, приблизившись вплотную.
Мне, по-моему, бояться уже поздно.
– Отсюда бежать некуда, и льда здесь тоже нет.
– Тема льда не дает покоя? – поинтересовалась.
Холодный ветер обжигал голые ноги, но даю эти самые ноги на отгрызание, мурашки по коже были вовсе не от него.
– И не только она, – хрипловато-певучие нотки прокатились по телу искрящей волной.
– Избавь меня от своих сексуальных фантазий, – вскинула руки. – Так что?
Драконогад прищурился:
– Заметано. Музыка моя.
– Не вопрос.
– И выбор места тоже.
Прежде чем я успела уточнить, каким образом здесь вообще можно выбрать место (за флайсом, справа от флайса или перед флайсом), Гроу уже шагнул к нему и, легко оттолкнувшись от камня, взлетел на капот, а после на крышу.
– Иди сюда.
Мгновение – и я рядом с Гроу, лицом к лицу. То, что план мести был ну очень хреновый, я поняла, когда наши пальцы соприкоснулись. Эти совершенно ненормальные темные глаза и ладонь, сквозь которую в меня втекало жидкое пламя. Сильная ладонь, жесткая и настолько крепкая, что я даже вздохнуть не успела, как меня уже впечатали в себя. Огнем пронзило от макушки до пяток, а в следующее мгновение в небо ударил его голос и музыка, от которой остановилось сердце.
Этот мир без тебя,
Как пустыня во льдах,
Как бескрайняя ночь, где нет места дыханью…
Сейчас я бы при всем желании не смогла освободить руку. Наши пальцы переплелись, и точно так же переплелись наши тела: я вливалась в него, или он в меня – не суть важно.
Я живу, я дышу,
Все, как прежде, сейчас,
Но со мной постоянно одно осознанье…
Разворот – и мы шагаем по самому краю флайса, по самой кромке сверкающей в лунном свете металлом крыши. Чуть левее – и рухнем с обрыва, начинающегося из темноты пустоши. Манящий высотой, вливающий в кровь адреналин, пламя, желание двигаться в рваном ритме, подчиняясь зовущему за собой голосу: низкому и хриплому, в который врывается колючий ветер в попытке сбить его в пропасть. Вот только голос не прерывается, наоборот – набирает силу, и вместе с ним набирает силу идущий из самого сердца жар.
Эта музыка – ария из постановки «Мир без тебя».
Его исполнение, от которого в груди раскрываются огненные цветы.
Не представляю, ставил ли он ее кому-нибудь до меня, но почему-то сейчас кажется, что не ставил. И шаг назад, который я делаю, чтобы прогнуться над пропастью, и его руки на моей талии, не позволяющие упасть, текучим движением возвращающие назад, все это настолько правильно, остро, ярко, что хочется кричать. Сильные плечи под ладонями и вытягивающийся в вертикаль зрачок, от которого что-то внутри меня окончательно дуреет.
От этого или от короткого прикосновения жестких пальцев к горящим бедрам.
Моя жизнь для тебя
На года, на века.
В бесконечности лет, в переменных эпохах…
Там, где ты, там и я,
Эта правда легка:
Я с тобой навсегда, до последнего вздоха.
Это танец-прикосновение, в котором непонятно, кто ведет, но это и не важно.
Я отступаю, он шагает за мной, резко уходит вправо, и я втекаю в движение следом за ним. Кажется, дыхание уже давно существует отдельно от меня, вместе с тем, кто рычит в звездное небо эту выносящую сердце песню. Это танец-признание или танец-прощание, почему-то мне сейчас кажется, что это именно так, в ритме хлещущей над нами мелодии огня. Разбивающейся о камни, вспарывающей ночное небо и искрами фейерверка осыпающейся вниз на каждом нашем движении. Его ладони скользят по моему телу, мои – по его. Под пальцами жесткая щетина и такие же жесткие пряди волос.
Кадык Гроу дергается, когда я втекаю бедрами в его пах.
Медленно, горячо, жарко.
Я вздрагиваю, когда его ладони ложатся на мои ягодицы.
Жестко, сильно, остро.
Я тебя отпустил,
Потому что был слеп,
Потому что, увы, не готов был признаться…
В том, что чувством зовут,
Что оно для меня
Всех важнее устоев, успехов, сенсаций.
Разворот, в котором я ухожу в арку его рук, чтобы оказаться спиной к нему, вышел неожиданно острым. Чуть подалась назад, позволяя телу вливаться в его и чувствуя, как ладонь на моем бедре становится каменной, а та, что сжимает пальцы, слегка дрожит. Я впитывала дыхание Гроу, как если бы каждый его вздох проходил сквозь меня через курточку. И не только дыхание, я чувствовала его всего. Везде. Каждую напряженную мышцу сильной груди спиной, каменный пресс поясницей и все, что ниже, – чувствительными ягодицами. Мы словно сливались воедино, повторяя друг друга, каждый контур, каждый изгиб тела.