Молодец, Танни!
Зачет!
К злости примешивалось нездоровое желание сбежать за ближайшую скалу: если вчера я изображала перед зеркалом Теарин, представляя себе сцену номер семнадцать, то сегодня все сомнения вернулись. Ладно, может быть, не все, но сама мысль о том, что я могу облажаться у него на глазах, заставляла все внутри переворачиваться. Шмякнувшийся на голову айсберг по-прежнему покалывал лицо иголочками льда, поэтому я отошла на приличное расстояние от съемочной группы, коснулась ладонями дерева и уткнулась в него лбом.
Мне просто надо это сделать!
Сделать так, чтобы у всех глаза на лоб повылазили, как с танцем. Вот только если в танцах я сильна, то сексуальность моя медленно, но верно стремится к нулю, а то и ниже уровня подземки.
О чем Гроу сам недавно заявил.
Я от души пнула ни в чем не повинное дерево. Потом еще. И еще.
Как мне раскрыть то, что во мне запечатано, заколочено и сверху еще придавлено арматурой для верности? И что делать, если при слове «сексуальность» у меня дергается глаз?
– Сцена номер семнадцать?
Голос Рихта.
Когда только подкрасться успел, а?
Обернулась, встречая его взгляд, глубоко вздохнула.
– Ага.
– Танни, если есть какая-то проблема, почему не сказать Гроу?
Да я лучше язык под корень себе откушу, чем скажу ему, в чем проблема.
– Нет никакой проблемы. Просто для меня это представляет определенную сложность.
– Что именно?
– Изобразить страсть.
– Это такая же роль, такая же сцена. – Рихт шагнул ближе. – Нужно просто понять, что за пределами съемочной площадки это не будет иметь значения.
За пределами, может, и не будет, а вот в ее пределах…
– Не бери в голову, – буркнула я, направляясь в сторону мельтешащей вдалеке группы.
Еще бы кто дал мне пройти: Рихт перехватил меня за плечи и внимательно заглянул в глаза:
– Ты же понимаешь, что я буду рядом?
– И это должно меня утешить?
Он пропустил мою шпильку мимо ушей.
– Когда я первый раз вышел на съемочную площадку, меня тошнило, – произнес, чуть подтягивая к себе.
– Тебя?! Не верю.
– Никто не верит. Короче, я позорно сбежал в туалет после первого дубля и…
– Фу-у-у, Паршеррд! – Я стукнула его по плечу. – Даже если ты сочинил это, чтобы меня встряхнуть, все равно фу!
Рихт улыбнулся.
– Вообще-то, не сочинил, – сказал он, и я приподняла бровь. – Мои первые съемки состоялись, когда мне было семь лет. Страх – это нормально. Особенно когда задаешь себе слишком высокую планку, а на площадке с Гроу иначе быть не может. Но есть еще такое слово, как «команда», Танни Ладэ. Команда – это когда мы работаем вместе, и если ты оступишься, я прикрою. Перетяну кадр на себя, сыграю за двоих. Просто пойми это, и станет легче.
Мне сейчас стало. Правда.
Даже не хотелось больше сбежать за скалу или от его взгляда, и даже иглы выпускать, как переср… испугавшаяся иглорыцка, больше не получалось.
– Вчера я готовилась, – в общем-то, сказала правду. – Сегодня не успела, поэтому…
– Такие сцены лучше брать без подготовки. – Рихт внимательно смотрел на меня. – Потому что чем больше ты о ней думаешь, тем больше перегораешь.
Чем больше я о ней думаю, тем больше у меня волосы шевелятся.
Везде.
– Больше того, с одного дубля. Повторная прокрутка сбивает накал. В тебе самой. Как ты выразилась, изображать страсть не получится.
– Если бы кто-то это видел… Сеанс психотерапии от Даармархского специально для Ильеррской.
– Продвинутый курс, – фыркнул Рихт.
Он наклонился ко мне, закрывая солнце, из-за чего глазам тоже стало гораздо легче. Я облизнула губы, запоздало вспомнив, что на мне грим. Гелла убила кучу времени, чтобы замаскировать эту дурацкую трещину на губе. Надеюсь, она не видна.
Ну и о чем я думаю сейчас?
– Закончили? – рычащий голос Гроу прокатился по впивающимся в сердце осколкам высоким напряжением.
Рихт отпустил меня и обернулся: недодракон стоял, широко расставив ноги, зацепившись пальцами за карманы, кое-как держащихся на бедрах джинсов.
– Еще одно «провисание», и штраф вкачу обоим.
Рихт шагнул было к нему, но я опередила.
– Штраф? – мило улыбнулась. – За что? У нас генеральная репетиция.
Гроу прищурился:
– Не терпится зажечь, Ладэ?
От того, как он выделил мою фамилию, внутри все полыхнуло.
– Угадал, – вернула ему прищур, – аж вся горю.
Не дожидаясь ответа, резво рванула в сторону исходной точки, откуда мне предстояло выходить. Там уже собрались все, кто нужно, вверху парила камера, помимо нее заметила еще две.
– Все на позиции, – прорычал Гроу.
Хотя все и так были на позициях: как породистые виары на выставке делали стойку, чтобы не прогневать великого режиссера еще больше. Великий наступал со спины, это я чувствовала всей кожей.
– Приготовились.
Я расправила плечи и вскинула голову.
– Полетели!
– «Танцующая для дракона», сцена семнадцать, дубль первый.
Вперед я шагнула, как в бездну. Пальцы даже почти не путались, когда я расплетала волосы, которые Гелла укладывала столько времени. Дыхание отмеряло шаги и кончилось, когда я вышла на берег и увидела Даармархского. Он стоял спиной ко мне по пояс в воде, под кожей перекатывались мышцы. Споткнувшись, словно о невидимую черту, замерла.
Капельки воды блестели на коже, потемневшие волосы казались тяжелыми и блестящими, как чешуя черных драконов.
– Ты всерьез считаешь, что я не чувствую тебя, девочка?
Разворот – стремительный, яростный – и взгляд в упор и навылет. Широкие плечи и шрам, текущий на грудь. Ожог, оставленный пламенем, похожий на те, что каждый взгляд Гроу оставлял на моей коже. Мощная грудь и живот, покрывало воды колыхалось у самых его бедер. Мне воды здесь будет по талию.
– Подойди.
Приказ Рихта заставил двигаться.
Шаг вперед. Еще и еще.
Ступая мягко и плавно, словно в беззвучном танце, заставшем меня на самом краю, подошла к плеснувшей на берег волне. Шагнула вперед, чувствуя, как прохлада впивается в кожу, а одежда становится все тяжелее и тяжелее. Когда оставалось чуть меньше метра, рывок впечатал меня в сильную грудь. Заставляя задохнуться на диком контрасте: взрезающего меня пламени и течения, скользящего по коже.
– Ты так сладко пахнешь. – По телу проходит дрожь.
От взгляда, скользящего по лицу и губам.
От взгляда, обжигающего со спины.
– Нет!
Рывок назад, яростный взгляд на Даармархского.
Разделенная надвое, уже не пытаюсь собраться, мне бы удержаться за одну мысль: я не должна ему принадлежать!
Вопрос только в том кому.
– Она выбрала меня, девочка. И ты знаешь это не хуже меня.
– Она – не я! Я вашей не стану! И уж тем более вы никогда не станете для меня первым.
В этот раз меня швырнуло к нему с силой урагана, противиться которому невозможно.
– Теперь, – взгляд, скользящий по моим губам и щекам, втекающий в меня жидким пламенем, – ты только моя, девочка. Лучше тебе запомнить это сразу.
Он развернул меня одним движением, проведя ладонью по телу. Когда пальцы коснулись груди, перед глазами вспыхнуло лицо Гроу. Рука на талии, обжигающая даже через одежду, низкий, летящий в бездонные небеса над нами голос.
«Этот мир без тебя… мне не нужен, поверь!»
«У нас не было романа, но, возможно, сам Гроу считал иначе…»
– Ненавижу! – выдохнула яростно.
И содрогнулась, когда ладонь Рихта ушла под воду. Он едва касался моего бедра (если вообще касался), но я плавилась в руках Даармархского, как Теарин. Плавилась, подаваясь назад и вжимаясь в него, судорожный хриплый вздох Рихта оборвался коротким рычанием.
– Стоп!
Широко распахнула глаза, выпадая в реальность.
Чтобы наткнуться на жесткий прищур и приговор:
– Переигрываешь, Ладэ.
Этот взгляд был гораздо более ледяным, чем вода, а может, водой он и был. По крайней мере, меня окатило этим бодрящим душем так, что мало не покажется. Испытывая отчаянную потребность завернуться в плед (лучше с головой), я выдернула себя из захвата Рихта и вышла на берег. Мне очень хотелось спрятаться за скрещенными руками, но я держалась.
Пока.
– Джерман, она была на высоте.
Голос Даармархского (нет, я сейчас понимаю, что это был не голос Рихта, а именно Даармархского) был низким, горловым и рычащим. Он шагнул на берег вслед за мной, выхватил из рук Мирис плед и завернул меня в него. От такого я очешуела настолько, что просто залипла. В пледе.
Остальные тоже залипли, и на площадке повисла тишина.
Нарушил ее, разумеется, Гроу:
– Это мне решать, Паршеррд.
Вроде ничего нового не сказал, а у меня волосы на затылке зашевелились от низких, угрожающе-горловых интонаций.
– Она выложилась на полную. – Рихт даже не взглянул на своего ассистента, просто подхватил халат, который тот ему подал.
Глаза потемнели до черноты, черты приобрели по-настоящему звериную хищность.
– Если бы она выложилась на полную, – взгляд Гроу был по-настоящему звериным, – этого разговора не было бы.
– Может, я и не режиссер, но я прекрасно знаю, когда актриса выкладывается на полную.
– Она не профессиональная актриса. Это раз. – Гроу загнул палец, а следом второй. – И два. Ты уверен, что способен адекватно оценить чью-то игру, когда лапаешь девицу за все места?
Рихт шагнул было к нему, но я опередила. Плед упал в траву вместе с остатками самоконтроля. Озноб продирал до костей, особенно когда подул ветерок, но мне было не до него. Я действительно сделала все, что могла, больше, на что способна. Я чувствовала Теарин, и мы оба это прекрасно знали. Впрочем, не только мы: это чувствовал Рихт, это видела вся съемочная группа, все, от оператора до ассистента, во взглядах которых сейчас я читала искреннее сожаление.
– Я. Не. Переигрывала.
– Ты еще здесь, Ладэ? В гримерной тебя заждались.
– Я. Не. Переигрывала, – приподняла брови. – Но если тебе настолько нравится смотреть, как я делаю это, я повторю. Для тебя.