Поэтому я танцевала с закрытыми глазами, чувствуя близость предавших моего отца воинов – и отступая. Вскидывая руки, чтобы задеть пальцами холодный, покрывшийся мхом и плесенью потолок, и опуская, чтобы развернуться.
Витхар не может меня любить.
Он не придет.
Нельзя любить одну и целовать другую.
Нельзя жениться на другой, если твое сердце бьется ради одной-единственной.
Нельзя.
Они просчитались.
Эта мысль снова собралась жаром в центре ладоней, и я с силой впечатала их прямо в пол. Накидка мешала, и я отстегнула ее, сбросила на пыльный тюфяк.
На миг приоткрыла глаза, делая глубокий вдох – и взмывая ввысь в беззвучном крике, который рвался из сердца.
Впервые в жизни охватившая меня безысходность оказалась сильнее меня, и горечь ее была словно сухие ветки в груди, заставляющая пламя ребенка разгораться все ярче и ярче. Уговаривать, просить, умолять сейчас было бессмысленно. Вместе со мной бился запертый, попавший в ловушку драконенок, чувствующий меня так же остро, как я его. Во мне же билась одна страшная мысль: не уберегла.
Я не должна была доверять Янгеррду.
Не должна была доверять Мэррис.
Никому.
Никогда.
Я всегда была одна, только так и спасалась, так что же изменилось сейчас?!
В отчаянии метнулась к стене, не рассчитав расстояние, ударилась о каменный стык, отпрянула, сжимая пальцы в кулак и делая выпад.
Витхар был прав.
Любовь – это слабость. Это глупость. Это чувство, которое лишает рассудка и воли.
– Если любовь дает нам силу, – говорю маленькая я, глядя на маму, которая по-прежнему улыбается, закусив губу, – почему я совсем не чувствую себя сильной? Ведь я люблю тебя, папу и Сарра. Еще няню, и Берта, и…
– Потому что сила, которую дает любовь, невидимая, и оттого еще более несокрушимая. – Мама притягивает меня к себе. – В каком-то смысле, Теарин, ты ничуть не слабее папы.
– Правда? – Я широко улыбаюсь. – Значит, я могу все-все-все?!
– Правда. Ты можешь многое. Прислушайся к себе – и поймешь.
И я застываю лишь на миг, чтобы услышать биение сердца. Оно отражается в том, кто должен жить. В том, кого я люблю, хотя еще ни разу не видела. В том, чья кровь сейчас подхватывает мой огонь, чтобы выплеснуться с ладоней в последнем резком выпаде, но…
Отступает.
Откатывает как волна, затягивая под себя камешки сомнений и боли, страха, неуверенности, отчаяния.
Я справлюсь.
Справлюсь. Справлюсь. Справлюсь.
Я твержу это себе до тех пор, пока внутренняя дрожь не сходит на нет, пока огонь не перестает жечь сердце. Пока я снова не начинаю чувствовать холод, исходящий от стен, и только тогда раскрываю глаза.
Сколько времени прошло, я не знаю. Хаальварны по-прежнему стоят у двери, не сводя с меня взглядов. Ладони сжаты на рукоятях мечей, которые они готовы пустить в ход в любой момент.
Я не умею обращаться с оружием и сейчас искренне об этом сожалею. Равно как и о том, что доверилась Янгеррду, но о том, что нельзя изменить, сожалеть глупо.
Мой единственный шанс на спасение – Горрхат, и когда он придет…
Словно в подтверждение моих мыслей слышится скрежет металла по камню, и в тюрьму входит он.
– Выйдите, – следует короткий приказ.
– Нам ждать за дверью, местар?
– Нет, здесь вы больше мне не понадобитесь.
Хаальварны выходят, я же понимаю, насколько была права. Горрхат всегда был тщеславен, а после того, как я с ним разговаривала, он не упустит случая отыграться, упиваясь собственным превосходством.
– Вот мы и встретились, Теарин. – Он приближается, но я остаюсь на месте. – Ничему тебя жизнь не учит. Такая же строптивая.
Сейчас мое преимущество – таэрран. Если Янгеррд слушал наш с Мэррис разговор с помощью кулона, который хранился в тайнике на балконе, он мог догадаться и об огне. Но пламя ребенка – не то, что можно контролировать, не то, что будут принимать во внимание, поэтому Горрхату об этом неизвестно. Ни Горрхату, ни Янгеррду неизвестно, сколько времени я потратила, чтобы взять контроль над даром, который мне преподнесло предстоящее материнство.
– Что молчишь? Дара речи лишилась?
Его близость действует на меня, как ярость и боль сородичей на драконов.
Подумать только – один удар ментальный, второй – физический. Даже если Горрхат сумеет поставить щит, его замешательства мне вполне хватит. Вытащить кинжал из его ножен, вонзить ему в грудь, и…
И его приспешники казнят меня раньше, чем я успею выйти из этой тюрьмы. Все это отчетливо проносится перед глазами, поэтому сейчас я лишь жестко улыбаюсь.
– Ошибаешься. Жизнь меня многому научила.
– Не научила главному. – Он усмехается. – Что доверие – опасная штука.
Тяжелые пальцы ложатся на мой подбородок, я рывком сбрасываю их, за что тут же получаю пощечину.
– Твой отец был таким же, – цедит он, пока я облизываю кровь с рассеченной губы. – Наивным глупцом, полагающим, что все вокруг справедливы, добры и мудры. Для него это плохо закончилось, потому что звериный мир не признает слабостей. А ты… всего лишь глупая девчонка, которая решила, что может меня обыграть.
Палец, указывающий на меня, унизан перстнями, и один из них – перстень отца, перстень правителя Ильерры.
– Мой отец, – мне приходится призвать на помощь всю свою выдержку, – был тем, кем тебе не стать никогда. Что ты пообещал Янгеррду за то, чтобы меня получить?
Горрхат кривится, его и без того мерзкое холеное лицо становится еще более отвратительным. Мне стоит немалых усилий остаться на месте, когда меня рывком притягивают к себе, а мясистые губы почти касаются моего уха, рождая шепот:
– Тебя? Думаешь, мне нужна ты?
Дрожь отвращения втекает в меня волнами, толчками, как пламя, но я глубоко дышу и концентрируюсь, призывая всю свою силу. Всю силу малыша, которая мне сейчас понадобится, чтобы нанести один точный ментальный удар.
Горрхат сам выведет меня отсюда.
Сам отведет меня в город, а там… я найду способ затеряться. Мне не привыкать менять личину и подстраиваться под обстоятельства. Сбежала один раз – сбегу и второй. Главное, избежать встречи с Янгеррдом.
– Даармархский. – Горячее дыхание продолжает жечь щеку, а потная ладонь – шею. – Мне нужно убрать его, и после ничто не будет препятствовать моему правлению в Огненных землях.
На сей раз мне даже не приходится притворяться: дрожь, сотрясающая мое тело, сейчас очень кстати. Смех.
Каким-то образом Горрхат чувствует это, отталкивает меня с такой силой, что мне чудом удается удержаться на ногах.
– Тебе это кажется смешным? – цедит он.
– Более чем. – Мне нужно его спровоцировать, нужно сделать так, чтобы он утратил контроль и не успел выставить щит. – Даармархский не придет за мной, что бы вы там себе ни надумали. Но если бы вдруг такое случилось… Если бы вдруг он пришел на самом деле, ты правда веришь, что тебе есть, что ему противопоставить?
– Ты так думаешь, Теарин?! – Он почти рычит. – Кровь драконов, которую я себе вливал все эти годы, сделала меня еще сильнее. Гораздо сильнее. Сильнее, чем ты можешь себе представить!
Я вскидываю голову.
– Ты всего лишь ничтожество, Горрхат, не сумевшее сохранить даже богатства Ильерры.
Вторая пощечина оказывается такой, что у меня на миг темнеет перед глазами, а боль выбивает искру в груди.
Глаза Горрхата наливаются алым, пухлые губы сжимаются, ноздри дрожат. Перекошенный от гнева он сжимает мой подбородок с такой силой, что наверняка останутся синяки. Этот миг – прекрасен, и я ловлю его взгляд, чтобы отдать приказ.
– Местар!
Горрхат стряхивает пальцы, будто касался чего-то мерзкого, разворачивается к дверям.
– Я разрешал тебе входить?!
В дверях Бертхард, который скользит по мне взглядом и снова смотрит на Горрхата.
– Дозорные уловили движение…
– Это Даармархский?!
– Пока непонятно. Волнения над пустошью.
Горрхат выдыхает ругательство, потом оборачивается ко мне:
– Уповай на то, чтобы он за тобой пришел. Потому что после его смерти я убью тебя быстро.
Он выходит первым, следом Бертхард, наградив меня очередным пристальным взглядом. Я дышу через раз, понимая, что он только что лишил меня шанса на побег. Он только что… отнял у меня все!
– Будь ты проклят!
В отчаянии пинаю тюфяк и кричу, догадываясь, что этот крик догонит их где-то у лестницы и станет для Горрхата сладчайшей усладой. Падаю на пол, выбивая летящую в лицо пыль и грязь, с пальцев срывается огонь, ударяет в вонючую лежанку, и это на миг отрезвляет. Я сбиваю пламя накидкой, забиваю остатки тлеющих искр в пыль.
Тяжело дышу.
Не может быть, чтобы не было выхода. Не может.
Не может!
Скольжу пальцами по вискам, сжимаю волосы. Гулко колотится сердце, сбиваясь с ритма.
Мне надо успокоиться. Надо успокоиться прямо сейчас. Волнения улягутся, Горрхат снова явится ко мне, и тогда…
Что тогда, я додумать не успеваю: на меня обрушивается мощь пламени оборота, жгучая, огненная, черная – пламя Горрхата. Следом – вторая, знакомая, ледяная.
Эта мощь ударяет в меня, разметав остатки человеческой сути. Колени дрожат, все тело пронзает страшная боль. Кажется, я снова кричу или, скорее, уже рычу, срывая горло. Как раз в ту минуту, когда с резким лязгом распахивается дверь.
Глава 5
Зингсприд, Аронгара
– Через пару минут начинаем, – произнесла невысокая женщина с короткими волосами, так туго накрученными, что я даже подумала, не спросить ли у нее про средства для стайлинга. Может, посоветует, что делать с моими патлами в свободное от работы время, когда надо мной не прыгают Бирек и Гелла?
Лежать нормально они отказывались категорически, поэтому их либо в хвост, либо просто держать распущенными и расчесывать по десять раз в день. Впрочем, подумалось мне, если Бирек и Гелла говорят, что с ними ничего не поделать, то она вряд ли что-нибудь толковое скажет.