Только когда он выходит, я утыкаюсь лбом в планшет.
Минуту (а может быть, две) сижу так, пытаясь унять дикое, рвущее меня на части чувство, и только когда понимаю, что снова могу дышать без слез, поднимаю голову. А потом возвращаюсь к архивам Ильеррской.
Ильерра
– Как себя чувствует самая красивая в мире невеста? – поинтересовался брат.
Невеста себя не чувствовала. Я смотрела на отражение в зеркале и не могла поверить, что это я. Обрамляя лицо, мне заплели две свободные косы, украшенные крохотными бусинами. Эти косы смешивались с распущенными волосами, льющимися за спиной. Диадема из белых цветов, жемчужного цвета платье, расшитое искрами драгоценных камней. На руках тонкое кружево, обхватывающее их от запястья до локтя. Даже таэрран получилось прикрыть (кружево его не запечатывало, скорее, окутывало легким воздушным облаком). Если не приглядываться, создавалось такое чувство, что эксцентричная швея решила вплести в белый наряд пламенные штрихи, чтобы подчеркнуть мой статус.
– А как же Лирхэн? – поддела я брата.
– Лирхэн уже не невеста, а жена, – выкрутился Сарр. – Бертхард с ума сойдет.
– Он мне нужен в здравом уме, – заметила я.
– А в нездравом уже не нужен?
Я засмеялась, чтобы не заплакать.
В детстве я мало смыслила в чувствах, но на нескольких свадьбах с матерью и отцом мне побывать довелось. Клятвы, которые будущие супруги приносили друг другу, они сочиняли сами. В остальном это был ритуал, во время которого жрец произносил заученные слова, в частности, о том, что муж и жена не оставят друг друга во время суровых испытаний и тяжелых недугов. В детстве это казалось мне смешным, потому что я не представляла, зачем говорить само собой разумеющееся – разве можно отречься от близкого, когда ему тяжело? Потом я выросла, и мне стало не до брачных клятв.
Слова брата спровоцировали смех, потому что мы с Даармархским именно это и сделали – отреклись друг от друга. Даже сейчас ему удалось прокрасться в мои мысли, но Сарру я об этом говорить не собиралась. Я не собиралась думать о нем сегодня, я вообще не собиралась о нем думать, но…
Но.
– Нам пора, – прервала саму себя.
– Похоже, что так. – Сарр улыбнулся, а потом вдруг шагнул и крепко-крепко прижал меня к себе. – Поверить не могу, Теа. Просто не верится, наконец-то я вижу твою улыбку.
Улыбка была, невестам положено улыбаться. Сегодня ночью я почти заставила себя поверить в то, что так будет правильно, что мы с Бертхардом будем счастливы, и, наверное, мне удалось бы пронести эту уверенность с собой в новую жизнь, если бы я не заснула. Под утро мне приснился сон, в котором мы с Витхаром стояли на балконе Аринты, и наши руки оплетали брачные ленты. Он наклонялся, чтобы меня поцеловать, и я задыхалась от горящего в груди чувства, от всей силы невысказанных когда-то слов.
Проснулась я от того, что на щеках горели дорожки слез, и больше уже заснуть не могла. Да и некогда было: спустя полчаса ко мне в комнату уже постучали служанки, готовые помочь мне наряжаться.
Улыбки не стало, но Сарр воспринял это по-своему.
– Волнуешься? – спросил он, когда мы шли к двери. – Лирхэн тоже волновалась. Она мне потом рассказывала, что всю ночь не спала и даже подумывала сбежать.
– Сбежать? – Я уцепилась за эту мысль, чтобы отвлечься от своих.
– Да, – рассмеялся брат. – Вроде как потому, что очень сильно волновалась и боялась, что после свадьбы все пойдет не так. На что я сказал, что если бы она сбежала, я бы ее догнал, и мало ей точно не показалось бы!
Разве не так должно быть у любящих друг друга? А ведь Витхар за мной пришел. Он готов был за меня умереть, он оставил Даармарх в тот момент, когда в Аринте сплеталась зловещая паутина интриг, и пошел за мной.
И что я ему сказала?
Уходи, пока мы не сожгли друг друга.
– Бертхарду с тобой повезло, – фыркнул Сарр, – уверен, ты даже не смотрела в сторону пустоши и не думала о том, чтобы куда-то сбежать. Ведь не думала, Теа?
Бертхард.
Он ухаживал за мной около года – так и должно было быть по нашим традициям. Ни разу не попытался настаивать на близости, что было недопустимо для высокородной иртханессы до замужества. Зная всю мою историю, он вел себя настолько деликатно, насколько это вообще возможно. За развитием наших отношений наблюдала вся Ильерра, и когда он сделал мне предложение, я согласилась.
Бертхард не заслуживал тех мыслей, которые сейчас крутились в моей голове, и я сделаю все, чтобы от них избавиться.
Рано или поздно эта рана затянется, а выжженая пустошь расцветет, как долина Ильерры.
– Нет, – ответила я. – Разумеется, нет.
– Вот и славно, – кивнул Сарр.
Я улыбнулась, и мы вышли из комнаты.
Дворец по такому случаю был украшен, в коридорах, помимо хаальварнов, стояли слуги (все хотели увидеть меня поближе, пока Сарр ведет меня под руку). Восторженные вздохи и слезы на глазах, прижатые к груди руки и взгляды, которыми нас провожали. Напоенный ожиданием чуда создания новой семьи родительский дворец сейчас как никогда напоминал мне тот, каким я помнила его с детства.
Будь папа жив, это он сейчас вел бы меня под руку до башни. В башню невеста входила одна и поднималась по длинной винтовой лестнице тоже одна (эти ступеньки были проверкой силы ее чувств). Сейчас меня вел брат, который этой весной стал правителем Ильерры. С каждым днем он становился все больше похожим на отца, и я знала, что моя страна в надежных руках.
Оборот Сарра, который наблюдали все горожане зимой, до сих пор обсуждали – огромный огненно-рыжий дракон взлетел, сделал несколько кругов и собрал возле себя всех зверей, живущих в окрестных пустошах. После этого он вернулся на главную площадь, и одному малышу даже удалось его потрогать, о чем мальчишка с восторгом рассказывает приятелям и по сей день.
– Теарин! Какая ты красивая! – Лирхэн была единственной, кому дозволялось ко мне приближаться до свадьбы.
Она неловко меня обняла (мешал большой живот, у них с Сарром вот-вот должен был появиться наследник), а после приложила пальцы к губам и отступила. Остальные приглашенные просто склоняли головы, когда Сарр вел меня к распахнутым настежь дверям, из которых лился солнечный свет. Стоило нам выйти в украшенный цветами двор, где уже были накрыты столы для празднества, как остальные направились следом.
Стена, на которой нам с Бертхардом предстояло принести брачные клятвы, располагалась так, чтобы мы могли видеть город (а горожане могли видеть нас) и кусочек долины. Внутренний двор был заполнен аристократией Ильерры и правителями союзных стран, за стеной уже слышался шум – волнение людей, которые пришли посмотреть на нашу свадьбу.
Перед самой башней Сарр накрыл мою ладонь своей, прошептал еле слышно:
– Дальше ты сама. – И отступил.
Я же шагнула из летнего тепла в тень, под прохладу камня.
Стоило немалых усилий не думать о том, что, наверное, я могла бы так же подниматься навстречу Витхару (не могла бы, он никогда не желал видеть меня женой), но когда я вышла на стену, все сомнения отпали.
Бертхард и жрец уже были там, горожане встретили мое появление овациями и криками. Стоило мне приблизиться к мужчинам, как все стихло.
Бертхард смотрел на меня, смотрел в самое сердце. Взгляд сиреневых глаз был наполнен такими чувствами, что мне на миг стало нечем дышать. Он действительно любил, любил, как я когда-то, и пусть моя к нему любовь была совершенно иной, в эту минуту я поклялась, что ни мыслью, ни словом не оскорблю его чувство.
– Теарин.
– Бертхард.
Жрец – высокий лысый мужчина в ритуальной одежде, по случаю свадьбы – белой, распахнул ларец с лентами. Когда мы потянулись за ними, наши пальцы соприкоснулись, и мне показалось, что это – хороший знак.
– Чудесно выглядишь, – одними губами прошептал он, не в силах отвести от меня взгляда.
Я чувствовала, что это не «проходной» комплимент, который сказан лишь для того, чтобы соблюсти приличия или меня порадовать. Бертхард вообще ничего не делал «просто, чтобы», и сейчас в его глазах плескались восхищение и нежность. Я ответила тем же, скользнув взглядом по его мощным плечам, обтянутым алой тканью парадного кафтана.
– Соедините руки, – произнес жрец, и мы с Бертхардом одновременно потянулись друг к другу.
Все время, что жрец говорил, я почти не вслушивалась в его слова. Пропуская ленту между пальцами, оплетала сильные руки, скользя по металлическим нарукавникам алыми языками и глядя Бертхарду в глаза. Он тоже не отпускал моего взгляда, смотрел так глубоко, словно хотел увидеть, узнать, почувствовать меня как себя самого.
Нам никогда не стать парой, как Лирхэн и Сарр, но, быть может, оно и к лучшему. Вовсе необязательно связывать себя огнем, если в сердце есть чувство.
– Ваши клятвы, – низким голосом произнес жрец и отступил.
Я глубоко вдохнула.
– Мои чувства к тебе – это танец над пропастью. – Сердце ударилось о ребра, отозвавшись болью. Бертхард по-прежнему смотрел на меня, почти касаясь, почти лаская взглядом, и все, чего я хотела, чтобы это побыстрее закончилось. Потом, позже я справлюсь со своими недостойными чувствами, но сейчас было очень больно. – Рано или поздно я сорвусь и тогда почувствую крылья, которых я лишилась по воле судьбы. Почувствую так ярко, как если бы они раскрылись у меня за спиной.
Последнее слово подвело черту: все, я это сказала.
Пусть я сказала те слова, которые берегла для другого, Бертхард никогда об этом не узнает.
– Мои чувства к тебе – это хождение по хрупкому льду, который уже идет трещинами. – Его взгляд скользнул по моему лицу, по губам, словно он смотрел на меня и не мог насмотреться. – Когда я уйду под воду, я буду видеть только твое пламя. Сильнее и ярче которого не знал никогда.
– Скрепите клятву поцелуем! – произнес жрец, и над Ильеррой повисла тишина.
Такая, как если бы разом стихли все звуки не только над городом и дворцом, но и над пустошью.