Витхар приподнял брови, внимательно на меня посмотрел.
– Ты удивительная женщина, Теарин. Наверное, ты никогда не перестанешь меня удивлять.
Он помолчал и добавил:
– В твоих записях есть что-нибудь обо мне?
Его пальцы коснулись моих, когда он подал мне тарелочку со сладостями. Это было настолько интимно, настолько легко и просто: мне вдруг показалось, что я обо всем забыла. Забыла, с какими мыслями сюда шла, забыла о прошлом, о том, что до сих пор во мне не перегорело. И о том, что послезавтра я уезжаю.
– Я пришла сюда не за этим.
Слова способны разрушать и возводить стены. В этом я убедилась на собственном опыте: когда проводила переговоры, не раз приходилось четко обозначать границы. Быть единственной правящей женщиной в мире, увы, нелегко, но это тоже дает массу преимуществ.
Сейчас, например, стена получилась прочной. Витхар вернул тарелку на стол и подался назад.
– Зачем же ты сюда пришла, Теарин?
– Нельзя отсылать Мэррис, не позволив ей попрощаться с внуком.
Если до этого изменился только его голос, то сейчас лицо стало просто каменным.
– Разумеется. Я должен был догадаться.
– И? – Я спокойно встретила темнеющий взгляд.
Взгляд, который мгновенно напомнил мне глаза стоявшего в моей комнате мальчика.
– Мэррис не заслуживает даже того, что я дал ей возможность собраться, – произнес он. – Стоило вышвырнуть ее сразу в том, в чем она была в моем кабинете.
– Но ты этого не сделал, – сказала я.
– Не сделал. В память о матери.
Я покачала головой:
– В память о матери позволь ей повидать внука.
– Я вот чего не пойму, Теарин. – Он поставил на стол чашку так, что чудом не расплескал содержимое. – Ты являешься ко мне и обвиняешь меня в излишнем милосердии, а потом говоришь, что я должен позволить разрушившей мою жизнь женщине попрощаться с внуком. Мэррис под арестом до отъезда из Аринты. Ради всех богов, не говори мне, что ты ходила к ней снова.
– Нет. Я не видела Мэррис. – Я покачала головой.
Витхар нахмурился.
– Ко мне приходил Гаяр.
Пальцы его сжались на салфетке с такой силой, что ткань смялась с легкостью сухого листка. Даром что не хрустнула.
– Будь дело только в Мэррис, я бы и пальцем не пошевелила. Но твой сын, Витхар… он любит ее. Он провел с ней все годы, он помнит ее вместо матери. – Я посмотрела ему в глаза. – Возможно, я ошибаюсь, но ты наверняка уделял ему гораздо меньше времени, чем она. Сегодня они расстанутся навсегда, скажи мне, будь так любезен: неужели он не заслуживает последней встречи?!
– Это решать не тебе.
Это было сказано тем самым тоном, который я очень хорошо помнила. Дополнено тем самым взглядом, который до сих пор заставлял все внутри переворачиваться. И, как я ни старалась это удержать, сейчас внутри все снова перевернулось.
– Ты совсем не изменился, Витхар, – сказала я, поднявшись из-за стола и швырнув салфетку в тарелку. – Твои попытки быть милым – не что иное, как тонкий дипломатический ход, верно? Оставь свою милость при себе. До тех пор, пока не будешь готов искренне сделать хоть что-то, ничего не ожидая в ответ.
Я вышла за двери, направляясь к себе и тщетно пытаясь успокоить бешено бьющееся сердце. Видит небо, оно колотилось так, что мне становилось нечем дышать.
У себя я вновь тщетно попыталась успокоиться, перебирая наряды и пытаясь понять, как хочу выглядеть на празднике, но проблема заключалась в том, что я никак не хотела выглядеть. Не хотела идти на праздник, не хотела снова видеть Витхара, не хотела улыбаться и танцевать, когда хочется что-нибудь обрушить на голову правителя Даармарха. Сарр был прав: поехать сюда было самой большой глупостью, которую я когда-либо совершала. Самой большой глупостью в моей жизни!
Не в силах сдерживаться, я схватила подушечку и от души запустила ей в стену.
Как так получается, что он снова, раз за разом выводит меня из себя?!
Как?!
Даже сейчас, когда прошло столько лет.
Раньше меня всегда спасали танцы, а сейчас… Я даже не представляю, как давно я танцевала по-настоящему. Так, чтобы искры перекрывали любое, даже самое сильное пламя, чтобы сердце колотилось в унисон барабанам.
Я действительно давно не танцевала, но шаровары и удобная одежда были неизменными спутниками, особенно в поездках. Я не представляла, как можно путешествовать в платьях, поэтому сейчас вновь нырнула в разобранные служанками наряды и выбрала самые легкие удобные штаны и такую же свободную тунику.
Перед началом стоило как следует разогреться (особенно учитывая, сколько лет мои мышцы спали). Да будет хорошо уже лишь то, что они не превратились в кошмарные деревяшки!
Я переоделась, заколола косу так, чтобы волосы не мешали, и вышла на балкон.
Начала с дыхания, позволяющего в тишине почувствовать свое сердце и успокоиться. Потом разминала ноющие, непривычные к забытым нагрузкам мышцы, разогревая их до той минуты, пока не почувствовала, что смогу танцевать. Потом поднялась и…
В первом же неловком, рваном движении поняла, что не чувствую музыки. Во мне ее не было. Лишь беспросветная глухая тишина, пустота, за которой не осталось чувств. Ни отчаяния, ни страха, ни ярости, что во мне вызвал завтрак с Витхаром. Для танца нужен костер, взлетающее до небес пламя, дикое, необузданное. Во мне же было лишь забытое ощущение движения и чувство безвозвратно утраченного. Я еще подвигалась по балкону, ловя солнечные лучи обнаженными участками кожи, но тщетно.
Из этого ничего не выйдет, стоило понять это сразу.
Я отказалась от танца, и он отказался от меня.
Кажется, навсегда.
Я попросила служанок приготовить купальню, и когда вода была разогрета, сбросила одежду, направляясь туда. Не представляю, сколько я лежала, перебирая минуты тишины, прислушиваясь к журчанию обновляющего купальню небольшого водопада и разглядывая ароматические палочки, источавшие мягкий дым.
Вспомнился и Эрган со своей возлюбленной танцовщицей, и наше огненное шоу.
Я больше не танцую в огне, да что там, я больше его не чувствую, хотя стараюсь изо всех сил. Искры, которые высекают наши столкновения с Витхаром, будоражат, заставляют сердце биться чаще, но гаснут, не долетая до земли. Я так хотела избавиться от боли, так хотела избавиться от чувств, что казались мне лишними… и мне это удалось.
Действительно удалось.
Кажется, в эту минуту я по-настоящему поняла Витхара. Как вспыхивало его пламя рядом со мной и как оно гасло, стоило ему закрыть дверь и отрезать себя от меня.
Осознание этого на миг заставило задержать дыхание, а после я поспешно поднялась. Насухо вытерлась полотенцем, набросила халат и вышла из купальни. Остановившись у зеркала, закусила губу, пытаясь понять, как быть дальше, когда в дверь осторожно постучали, и ко мне заглянула служанка.
– Местари? Вы уже отдохнули. – Она улыбнулась и поклонилась. – Вот. Вам просили передать.
Свернутую трубочку письма я взяла не сразу.
– Кто?
– Эссари Мэррис.
– Выброси.
Служанка перестала улыбаться, но тут же кивнула и направилась к дверям.
– Постой.
Девушка остановилась, я глубоко вздохнула и протянула руку, в которую она вложила послание. После чего быстро покинула комнату.
Я развернула письмо и прочла скупые строки: «Думаешь, устроишь нам встречу – и будешь жить долго и счастливо? Ошибаешься, Теарин. Ты будешь страдать всю жизнь. Ты будешь жить с этим».
Горло словно сдавила невидимая рука.
Я сжала крохотный свиток в ладони, комкая его, сминая с такой силой, что он жалобно затрещал. Будь мне подвластно пламя, я бы просто обратила это письмо в горстку пепла. Заставила осыпаться горящей крошкой, как в свое время от письма Мэррис осыпалось мое сердце. Осыпалось все, что в нем оставалось.
Я хлопнула дверью едва ли слабее, чем утром громыхнул Гаяр.
– Эста, – позвала служанку, заглянув в отведенные девушкам-служанкам покои. – Эста!
Она мигом метнулась ко мне, позабыв про сладости, которыми лакомилась вместе со второй служанкой.
– Где находятся покои эссари Мэррис?
– Я… я не знаю, но могу выяснить.
– Выясни.
Эста выбежала за дверь, Лима подскочила, прижимая руки к груди, словно я собиралась на нее наброситься. Я и впрямь собиралась – только не на нее. Собиралась посмотреть Мэррис в глаза и спросить, как она будет жить с тем, что убила моего ребенка. Небо, я впервые в жизни готова была вцепиться ей в волосы и таскать до тех пор, пока она не заверещит от боли. Меня колотило, трясло, в груди полыхало забытыми чувствами.
Запоздало подумала о том, что говорил Витхар, – о том, что Мэррис под арестом, и о том, что, возможно, никаких покоев у нее уже нет, но развить эту мысль мне не позволили. Эста вбежала в комнату, вслед за ней шагнул один из хаальварнов.
– Местари Ильеррская, вы желали видеть эссари Мэррис?
Я кивнула.
– Пойдемте. Я вас провожу. Она сейчас прощается с внуком, а после сразу уедет.
Мысль о Гаяре должна была меня остудить, но вместо этого пламя полыхнуло еще сильнее. Впервые за долгие годы меня ожгла таэрран, я даже дотронулась до пылающей воспаленной шеи. Проследила взгляд хаальварна, отдернула руку.
– Ведите.
Хватит с меня милосердия. Если Мэррис считает меня тварью, самое время ею стать. Самое время показать ей, что я не собираюсь больше сносить ее оскорбления. А Гаяру будет полезно узнать о том, что сделала его бабушка.
Мы шли по коридорам, и все это время я глубоко дышала, стараясь справиться с охватившей меня яростью и огнем. Перед глазами стояло перепуганное лицо служанки: неужели я была настолько страшна?
Сейчас мне было совершенно не до этого.
Мне было не до высоких слов и поступков.
Охранявшая покои Мэррис стража расступилась, хаальварн почтительно склонил голову.
– Вас дождаться?
– Не стоит.
Это прозвучало резко, а в следующую минуту я уже шагнула в комнаты. Прошла через покои, предназначенные для отдыха: здесь стоял собранный сундук с вещами, а из спальни доносился смех мальчика.