Он взглянул на принесенный мной маленький конверт.
– Здесь наверняка не все фотографии. У вас было около двадцати катушек.
Я застенчиво улыбнулась.
– Ну да. Но большинство я выбросила – как обычно. Поверьте, там не было ничего, что бы вы хотели увидеть. Но я оставила несколько показавшихся мне интересными. Я и их потом выброшу.
Подошла официантка принять наши заказы. Я долго изучала меню, чтобы исключить все, что могло бы содержать соль или консерванты. Наконец я остановилась на овощах на пару, зная, что через полчаса я снова проголодаюсь.
Когда она отошла, Джон кивнул на конверт.
– Можно взглянуть?
– Конечно. Хотя я не уверена, что понимаю ваш интерес. Ведь это снимала не я, и там нет никого, кого вы знаете.
Он взял конверт и пристально на меня посмотрел.
– Да, но я думаю, что ваш выбор многое говорит о вас. Может быть, даже что-то, чего вы сами не подозреваете. – Усмехнувшись, он открыл конверт и высыпал фотографии на стол.
Он медленно рассматривал их, откладывая каждую, прежде чем взяться за следующую. На них не было ничего примечательного – семейная группа в рубашках одинакового цвета на фоне двухэтажного дома в колониальном стиле; группа детей у бассейна с аквамариновой водой; маленькие девочки в шляпках, пастельного тона платьях и темных лакированных туфельках, в поисках пасхальных яиц. Я все их тоже выброшу, как только получу новые.
Рассмотрев все, Джон аккуратно сложил их и подвинул ко мне.
– Вы не подумали, почему эти фотографии вас заинтересовали? Вы видите между ними какую-то связь?
– Связь?
– Да, что-то общее.
Я посмотрела на незнакомые лица. Интересно, что я должна была увидеть, когда впервые обнаружила пленку? Я переводила взгляд с одного лица на другое, потом на фон – в поисках чего-то знакомого, что могло бы придать смысл моему увлечению.
Мы с Джоном встретились взглядами.
– Нет. Я ничего не вижу.
Джон разложил фотографии так, чтобы можно было сравнить их.
– Сестры. На всех этих фотографиях, как мне кажется, сестры. Может быть, это кузины или близкие друзья, но в большинстве случаев это явно члены одной семьи, близкие родственницы – не то чтобы это имело какое-то значение, но если вы смотрите на фотографию, стараясь найти там существующий в вашем воображении образ…
Я посмотрела на снимки снова, немедленно поняв, что он в них увидел и что, наверно, видела и я. Откинувшись на стуле, я улыбнулась. Все, чего я больше всего желала, с самого раннего детства, это иметь сестру. В каждый свой день рождения и на Рождество я всегда просила маленькую сестричку. Я не понимала, почему у меня были одни только братья – высокие громогласные парни, разбрасывавшие грязное белье в единственной ванной комнате, которую мне приходилось делить с ними, пока мы жили в одном доме. Я с завистью смотрела на моих друзей, у которых были сестры, и раздражала их, приглашая их маленьких сестер принять участие в наших играх.
Я пожевала соломинку в своем стакане.
– Полагаю, это имеет какой-то смысл… – Я пристально посмотрела в его сине-зеленые глаза. Что-то в нем было такое, что вызывало доверие. – Я всегда хотела иметь сестру, – продолжала я. – Желание нереалистичное, поскольку моей матери было сорок, когда я родилась. Но когда мне было восемь лет, она родила мертворожденную девочку. Я никогда об этом не спрашивала, но знала, что беременность была случайной, и мои родители были в восторге. Они даже купили одинаковые кроватки для моей комнаты. – Я смотрела на прохожих на тротуаре, но видела только пустую кроватку, простоявшую в моей комнате год, пока ее не убрали. – Мама потеряла ее на пятом месяце. Это было при мне, когда у нее случился выкидыш. Дома были только я и мама – позвать кого-то на помощь не было времени. Ее назвали Шарлен – так звали мою бабушку, и ее похоронили рядом с моим дедом. – На мгновение я задумалась. – Поэтому я и стала акушеркой.
Джон молча смотрел на меня, и должна признать, что мне это в нем нравилось. Он выслушивал меня или позволял мне сменить тему, без осуждения.
Я поставила стакан на стол.
– И хотя я еще была такая юная, я сделала все, что мама мне велела – приготовила полотенца и теплую воду и вызвала «Скорую помощь». Даже потом, когда я об этом думала, это меня не смущало, не волновало. Но Шарлен все-таки умерла. Вырастая, я думала, что, знай я больше, я бы ее спасла.
Он мягко мне улыбнулся.
– Я твердо верю, что на все есть свои причины. Подумайте только, скольким вы помогли появиться на свет из-за Шарлен!
Я наблюдала за официанткой, как она обходила другие столики, с нашими заказами на вытянутых руках.
– Да, – сказала я. – Я думаю о ней каждый раз, когда помогаю женщине родить здорового ребенка.
Мы молчали, пока официантка расставляла на столе тарелки и наполняла наши стаканы. Потом я указала на принесенную им папку.
– Ваша очередь, – сказала я, отправляя в рот цукини.
Он положил папку передо мной.
– Только не запачкайте их едой, – подмигнул он мне.
Я открыла папку и увидела фотографию маяка. Башня была снята снизу, что увеличивало ее высоту и придавало ей более внушительный вид. Я смотрела на белое кирпичное здание, стараясь разглядеть что-то, чего я не заметила раньше. Наконец я спросила:
– Она всегда была кирпичная? Мне кажется, я где-то видела картинку, где нижняя часть – из смешанного материала.
– Должно быть, это была старая фотография. Первоначально она была полосатая, но ее уничтожили конфедераты, покидая остров в тысяча восемьсот шестьдесят втором году. Нынешний маяк был выстроен десятью годами позже.
Я снова посмотрела на фотографию, недоумевая, почему мне показалось, что что-то там не так. Ведь я же видела маяк собственными глазами, когда ездила на пирс, но я полагаю, я была слишком озабочена тогда, чтобы заметить, что маяк был как-то не на месте.
– Это прекрасная фотография, – сказала я. – Мне нравится ваша перспектива.
– Благодарю вас, – отвечал он с довольным видом.
Я просматривала остальные фото. В каком-то смысле они напоминали мне картины Адриенны, отражающие ее любовь к острову и его жителям. На фотографиях Джона были болота в разные времена года, птицы и растения, песчаные дюны и выгоревшие на солнце дома. Но там были и люди, школьники на игровой площадке и пожилая пара, сидевшая на пляже, держась за руки. На вечеринке у Тиш Джон сказал, что Адриенна сосредоточила в себе все семейные таланты, но это была неправда.
– Вы настоящий художник, Джон. Эти снимки надо выставить на продажу. – Руки у меня задрожали, когда дело дошло до двух последних изображений. Я сразу же узнала объект. Это была юная Адриенна, лет двенадцати-тринадцати самое большее. Она сидела на песке и смотрела на что-то, не попавшее в кадр. Ее волосы были такие же светлые, на лице никаких следов косметики, но уже можно было ясно увидеть в ней будущую красавицу. В ее выражении не было ничего детского, ничего, что говорило бы о невинности или детских мечтах.
– Вы тоже видите, да? – спросил Джон.
– Что я вижу?
Он слегка поджал уголки губ.
– У нее выражение зрелой женщины, ведь правда? Как будто она уже многое повидала. – Он помолчал. – Она всегда была убеждена, что умрет молодой. Даже ребенком она мне это говорила. Странно, правда?
Я кивнула.
– Тиш назвала Мэтью «старичком». Может быть, Адриенна и Мэтью видели это друг в друге…
Тень пробежала по его лицу. Он открыл было рот, чтобы что-то сказать, но остановил себя. Просто собрал фотографии и положил их в папку. Я ожидала, что он заговорит, и когда он продолжил, я поняла, что он раздумал сказать мне то, что собирался.
Он улыбнулся:
– Как подвигается ваш проект с Тиш? Она мне что-то говорила об этом, когда я заходил к ней в магазин на прошлой неделе за цветами для мамы.
– Пока неплохо. Мы провели кое-какую предварительную работу на Крайст-Черч. Но мы встречаемся завтра на бывшем кладбище на Хэмптон-Ривер.
Он побарабанил пальцами по стеклу пивной бутылки.
– Адриенна любила историю. Она тоже была членом Исторического общества. – Он немного помедлил. – Может быть, потому, что мы были приемыши, Адриенна очень интересовалась историей семьи Мэтью. На самом деле провела целое исследование. Все бумаги были у нее в большом портфеле. Она говорила, что в семейном шкафу Фразье было много скелетов и что из этого получится хорошая книга. Она собиралась написать книгу, но не успела.
Я чуть подалась вперед. Похоже, мой болезненный интерес к покойной жене моего мужа был уже на грани одержимости.
– Что за скелеты?
– Я этим в то время не интересовался и не особенно внимательно ее слушал, но кое-что все же запомнил. – Он отвернулся, но я успела заметить сожаление в его затуманившихся глазах.
– Так какие такие секреты она открыла? – упорствовала я, ибо отступать было поздно.
Он пожал плечами:
– Ну, например, мы все с детства знали о призраке, якобы бродившем по пляжу в поисках своей неверной жены. Адриенна утверждала, что однажды она его видела, и настолько реально, что смогла различить фонарь у него в руке. Это был, наверное, какой-то парень с фонариком, но ей он показался призраком. У нее было богатое воображение. Книга получилась бы интересной.
– Тиш говорила мне что-то о том, что жена Фразье убежала от него с другим. Но ведь это было очень давно? – Я отхлебнула воды, встряхнув кубики льда на дне.
– Это было во время оккупации острова англичанами в период войны восемьсот двенадцатого года. Просто не верится, что людей это до сих пор занимает.
Адриенну это занимало, подумала я.
– А что случилось с ее портфелем?
Его взгляд сосредоточился на бутылке, с которой его пальцы отрывали наклейку.
– Он у Мэтью. Или был у него. Меня удивляет, что он не показал его вам, особенно после того, как вы вступили в Историческое общество. Он, вероятно, не хочет, чтобы вы подумали, что на фамильном гербе есть какое-то пятно. Хотя предательство и есть пятно. Как и измена. – Он сделал знак официантке принести ему еще бутылку.