– Что ты делаешь? – заинтригованная, поинтересовалась я, глядя на большой чемодан, лежавший у нее на кровати. Створки его были раскинуты, как крылья бабочки под стеклом. Она возилась с грудой одежды, разбросанной на кровати. В чемодане уже тоже был целый ворох. Я подошла поближе и увидела под одеждой бронзовые рамки.
– Я собираюсь к нашей девочке, Глория. Кто-то же должен побывать у нее, и не похоже, чтобы это была ты.
Я застыла на месте, глядя на свое детское лицо, смотревшее на меня со дна чемодана.
– Зачем ты это делаешь? Почему именно сейчас?
Мими внимательно взглянула на меня сквозь стекла очков.
– Разве ты не слышала, что Ава сказала по телефону? Оттуда-то я и знаю.
– У нее в голове сумятица. Она говорит о какой-то Памеле, у которой темные волосы и которая носит длинные платья. Как мы можем помочь ей, если мы не понимаем, чем она так расстроена?
Она не сводила с меня глаз, и я знала, что мы обе вспоминаем другое время, когда ярко светила полная луна, и запах вечерних примул тяжело висел в воздухе. Она остановилась между чемоданом и мной и бросила поверх фотографий несколько разноцветных велюровых брюк.
– Полжизни ты провела, Глория, живя только наполовину. Ты думала лишь о том, как много можешь ты потерять. Ава и я хотим, чтобы ты посмотрела получше, как много ты можешь приобрести.
Она сжала руками край чемодана, и я заметила на коже запястий переплетенные синие вены, как дорожные карты, и маленькие косточки, показавшиеся вдруг такими хрупкими. Мими была маленькая женщина, чья личность всю жизнь не позволяла мне замечать все это. До сих пор.
Она говорила так тихо, что мне пришлось наклониться, чтобы ее услышать.
– Разве я ничему не научила тебя? Почему Бог создал тебя моей дочерью, если я не могла ничему тебя научить?
Моя девяностолетняя мать плакала, и стыд резанул меня.
– Смерти нет, – ответила я спокойно, – есть только смена миров. Ты сама меня научила так думать, помнишь? Когда умер папа. Это научило меня не бояться. Это придало мне смелости делать то, что приходилось мне делать.
Она помолчала.
– Так ты поедешь со мной?
Я глубоко вздохнула. Я терпеть не могла быть неправой, в особенности когда в том меня уличала мать.
– Полагаю, что мне придется. Ты же совершенно слепая. Если ты станешь настаивать на том, чтобы ехать одной, мне придется вызвать дорожный патруль в целях общественной безопасности. Но мне нужен по крайней мере день или два, чтобы позаботиться о еде для Генри и чтобы в дамском карточном клубе меня кто-нибудь заменил…
Мими захлопнула крышку чемодана.
– Я уезжаю через полчаса, с тобой или без тебя. У меня нет никаких сомнений – твой клуб устоит, а Генри уже не ребенок. И уж точно он не умрет с голоду без твоих забот.
Она была, конечно, права, но мне не хотелось доставить ей удовольствие, признав это. Так что мы обе смотрели на чемодан, стоявший на покрывале, как на пятно, с которым мы не знали, как справиться.
– Я полагаю, следует вызвать кого-то из мальчиков, чтобы они пришли и отнесли его в машину, – прервала я наше молчание. – Надеюсь, Мэтью не откажется затащить его в дом, когда мы приедем.
– Мы не станем у них останавливаться! Они – новобрачные в конце концов. У сестры Джун есть пансион на Сент-Саймонсе, так что мы снимем там помещение на неделю с правом продлить свое пребывание, если нам это понадобится. Там как раз две спальни. Спать с тобой в одной комнате я не смогу – ты храпишь.
Я вздохнула, прикидывая, сколько же времени она поджидала с открытой дверью над чемоданом, пока я не пройду мимо, чтобы завести со мной разговор о поездке.
– Прекрасно, – сказала я, повернувшись, чтобы пойти к себе и забросить несколько вещей в чемодан гораздо меньших размеров. – Но мне нужен час, чтобы собраться. Пока я укладываюсь, ты можешь позвонить Стивену и попросить его приехать и отнести вещи в машину.
Она буркнула что-то, чтобы дать мне понять, что она меня слышала – и была не в восторге от того, что я сказала. И когда я уже выходила, последнее слово осталось за ней:
– Соберись лучше на несколько недель. Мы можем там задержаться.
Подходя к своей комнате, я замедлила шаг. Мои мысли обратились к дубам Сент-Саймонса и воскресающим мхам, скрывающимся в их стволах. Доставая из чулана чемодан, я подумала об Аве и о том, не приведут ли мои усилия защитить мою дочь к тому, что я потеряю ее навсегда.
Глава 21
Ава
Сент-Саймонс-Айленд, Джорджия
Июль 2011
Бет Гермес в голубом пациентском халате лежала в кресле в смотровом кабинете, а передо мной стояла задача провести акушерский осмотр, не нарушив при этом стуком ортеза умиротворяющую атмосферу, какую мы старались поддерживать в нашей работе. Потерев руки, чтобы согреть их и прикрыв простыней стратегические места пониже ее слегка подросшего живота, я начала наружное исследование.
– Ну и как идут ваши сеансы гипноза? – тоном куратора поинтересовалась Бет.
Я еще и сама не разобралась в происшедшем и, честно говоря, не понимала, что, собственно, произошло, и в любом случае не была готова обсуждать это с Бет и уж никак не в ситуации, где ведущим началом была все-таки я, а не она, чтобы я терялась в поисках, что ей ответить… Поэтому я притворилась, что не слышала ее покровительственного вопроса, и начала стандартный осмотр беременной.
– Дайте мне знать, если что-то причиняет вам боль или руки у меня слишком холодные, – «медицинским» голосом сказала я, осторожно ощупывая ее живот на предмет обнаружения в матке плода соответствующего сроку размера, плавающего в жидкой среде. Я обнаружила искомое двумя пальцами выше лобковой кости.
– Отлично, – констатировала я результат. – Плод уже достаточно подрос, чтобы мы могли услышать сердцебиение, – бодро объявила я «следующий номер нашей программы».
Ответом мне было разочарованное выражение лица дебютантки. Я опешила – но мое замешательство длилось, пока она не заговорила:
– Я думала, что это обычный осмотр и не позвала с собой Кена или маму. Я знаю, они бы тоже захотели послушать.
Я снисходительно улыбнулась.
– Я понимаю, и мы можем назначить вам снова приехать на этой неделе, так чтобы Кен и ваша мама могли поприсутствовать. Но, возможно, в первый раз вы все-таки захотите побыть наедине с вашим будущим малышом…
Я погладила свой начавший слегка выдаваться живот – сердцебиение еще рано прослушивать. Я ожидала, пока Бет примет решение. Хотя эту профессию редко можно было увидеть в списке для девочек «Кем ты хочешь стать, когда вырастешь?», я никогда не хотела стать никем другим, кроме как акушеркой. Может быть, как я уже говорила Джону, это было связано с выкидышем у моей матери и беспомощностью, которую я тогда ощущала. Но в глубине души я всегда сознавала, что это было мое призвание, нечто такое, для чего я родилась. У меня были способности к этому, и что бы там Бет ни решила сейчас, я устрою все наилучшим образом.
Подумав с минуту, Бет согласно кивнула.
– Да, пусть я сегодня буду одна, но в следующий раз я приведу с собой Кена и маму.
Да кого угодно, хоть всю семью! Я включила кардиодатчик и, предварительно смазав, опустила его туда, где ожидала услышать сердцебиение. Обе мы затаили дыхание, услышав глуховатое «тук-тук», звук настолько далекий, что, казалось, он доносится из другого времени и другого места.
– Ой, – прослезилась Бет. – Это все становится так… так реально теперь…
А ты как хотела? Я подсчитала удары крошечного сердечка. Меня по-прежнему поражало значение происходящего и странность самой его возможности.
Закончив, я протерла кожу беременной и натянула халат на ее видимо округлившийся живот.
– Все великолепно. Тринадцать недель точка в точку. – Я записала данные в карточку. – Тошнота прошла? Вы принимаете витамины?
– Да. – Бет приподнялась. Она открыла рот, чтобы задать еще вопрос, но, предвидя, о чем пойдет речь, я перебила ее:
– Давление у вас высоковато. Отекают лодыжки или ступни?
– Слегка. Но сейчас лето, и я думала, это просто от жары.
– Может быть, – важно кивнула я, глядя в карточку, но нужды смотреть в карточку никакой не было. У меня, казалось, просыпается шестое чувство, когда речь идет о чужой беременности. Я заранее знаю, когда ребенок может повернуться в нужное положение без постороннего вмешательства и когда не может. Я могла определить беременность еще до анализа мочи. У меня словно был уже огромный опыт, а не только десять лет родовспомогательной деятельности.
– Вам нужно следить за количеством натрия. Продолжайте пить больше воды и немедленно вызывайте меня, если начнутся головные боли. И прежде чем вы уйдете, я хотела бы получить лабораторные данные о функции почек.
– А… вы же сказали, что все великолепно.
– Так оно и есть. Я просто стараюсь, чтобы так оно и оставалось.
Сделав еще несколько записей, я взглянула на часы. По расписанию я отставала только на десять минут, что удивительно, учитывая, сколько времени у меня занимал переход из комнаты в комнату.
– Итак, как же прошел сеанс гипноза? – вернулась Бет на кураторскую позицию.
Я подавила вздох, вспомнив свой истерический звонок Мими и свою неспособность понять что-либо из того, что говорил мне Мэтью.
– Мы еще не уверены, – осторожно ответила я, с беспокойством посматривая на часы, демонстрируя тем самым причину прервать этот неугодный мне разговор. – Мэтью говорит, что польза от гипноза не от того, что происходит во время сеанса, но в том, что за этим последует – наше подсознание начинает раскрываться понемногу в снах или в воспоминаниях, когда мы бодрствуем, – все же сказала я.
– А у вас были какие-то сны или воспоминания?
– Я… – начала было я и тут же остановилась, вспомнив образы, преследовавшие меня каждую ночь. Океан снится мне всю жизнь, хотела я сказать, но не могла. Потому что это были уже не сны, а какая-то часть меня, и я не могла объяснить это даже Мэтью, не говоря о Бет. – Пока не могу так сказать, – вежливо улыбнулась я. – Мэтью говорит, время еще не пришло.