Я еще раз ей улыбнулась – своей официальной улыбкой.
– Я полагаю, я увижу вас в субботу, когда мы поедем в архив. Я заеду за вами и вашей мамой в десять, а потом приглашаю вас обеих на ланч. Мы отпразднуем мое освобождение от этого башмака, – кивнула я на ортез и подождала, пока она слезет с кресла. – Рецепты витаминов я оставлю для вас в регистратуре.
Я уже взялась за ручку двери, но она снова заговорила:
– Я ездила однажды в архив с Адриенной. Она тоже искала информацию о семье Мэтью. Как жаль, что вы не нашли ее заметки – это сэкономило бы вам время и силы.
– Да, я знаю. Но ни Мэтью, ни ее семья не знают, куда они делись. И ее дневник. Я буду продолжать поиски. А вы уверены, что хотите снова вернуться в архив в поисках той же самой информации?
– Вы шутите? – засмеялась Бет. – Мне нравится это занятие, и я всегда нахожу что-нибудь новенькое. Может быть, я найду что-нибудь интересное для моих старшеклассников. Когда я была там в последний раз, я нашла старое письмо времен Гражданской войны, где шла речь о кладбище для рабов, которое уже давно ушло на дно океана. Из этого письма мы выяснили, где оно находилось. Ребят ничем так не заинтересуешь, как историческими находками.
Она повернулась к стулу, где оставила свою одежду, и остановилась.
– Кстати, о находках!.. Адриенна рассказывала мне, что она что-то искала и случайно обнаружила тайник в стене. Он, вероятно, был устроен, когда дом только лишь строился, потому что тогда туда могли проникнуть индейцы или испанцы. Она говорила, что не нашла там ничего ценного, но я думаю, если бы она захотела спрятать что-нибудь небольшое, это было самое подходящее место.
Во рту у меня пересохло.
– Она не упомянула, где это?
Бет покачала головой:
– Нет, только что место совсем небольшое. Жаль, я больше ничего не помню.
– Спасибо, Бет, – сказала я от чистого сердца. – Я спрошу Мэтью – он, должно быть, знает, он же всю жизнь живет в этом доме.
Мы попрощались, и я закрыла дверь, прежде чем заняться следующей пациенткой. Мне была остро необходима пара минут, чтобы угомонить в голове мысли о дневниках и тайниках, об океане и запертой двери на чердак, ключ от которой потерян… И о своем муже, которого я, казалось, совсем не знала.
Я вернулась домой раньше Мэтью. Переодевшись и нарезав салат, я наполнила водой кастрюлю, чтобы приготовить спагетти под соусом – мое дежурное блюдо, – и поставила ее на огонь. И поспешила в гостиную – осматриваться в поисках какой-нибудь скрытой панели в стене.
Я медленно обошла всю гостиную и всю столовую, постукивая тут и там, но ничего не обнаружила. Вышла в прихожую и остановилась у двери в кабинет Мэтью. Я знала, что это был мой дом, и за исключением сарая, Мэтью никогда не давал мне почувствовать, что какие-то помещения в доме для меня под запретом. Но кабинет был его территорией, со старинным письменным столом и панелями красного дерева по стенам. Я предполагала, что если бы я хотела хранить ценности где-то в доме, это было бы самое подходящее место. Это было также одной из причин, почему предки Мэтью вряд ли решили бы устраивать в нем тайник.
Я встала у стола, разглядывая стены. Все дипломы Мэтью висели у него в офисе в Саванне, но я ожидала, что что-то должно же висеть и здесь! Я подошла поближе. Пустые стены как-то не вязались с личностью моего мужа. И вдруг я увидела на уровне глаз дырочки из-под гвоздей на стене против двери. Они были на самой подходящей высоте, чтобы повесить там что-нибудь. Когда Мэтью мог их вынуть? Мысленно я видела изображение пристани на закате или даже портрет Мэтью, сидящего за столом. Это были работы Адриенны, которые Мэтью убрал, решив, что пришла пора проститься с прошлым. А от прошлого было трудно избавиться, когда напоминания об Адриенне смотрели со стены, как наблюдающие глаза.
Я подошла ближе к стене, настолько близко, что, протянув руки, могла коснуться гладкой деревянной поверхности, и увидела дырочку, где раньше явно торчал гвоздь. Я протянула руку, чтобы постучать, но меня остановил сильный запах табачного дыма, казалось, плывший по воздуху. Я оглянулась и с удивлением увидела, что комната была пуста.
Что-то тяжелое поднялось из глубины моего желудка к горлу, принося с собой вкус желчи и горя. Я увидела его – человека с рисунка в книге, – стоявшего у окна с трубкой в руке. Кожа его казалась серой, лицо худое, волосы длинные. Он смотрел на меня так пристально, проникая взглядом до мозга костей. У меня было такое чувство, будто он ждал меня, будто я только что вышла из комнаты. Я понимала, что это было воспоминание о чем-то, свалившееся на меня как камень с высокой скалы. Но если это было воспоминание детства, то явно не моего.
Однако ощущение у меня в горле было вполне реальное, печаль и беспомощность, и мне хотелось прогнать его.
– Перестань! – закричала я и снова стала собой прежней, образ мужчины исчез. Остался лишь запах дыма, проникший из прошлого, о существовании которого мне не было известно.
Я хотела лечь, заснуть, стереть из памяти все, что я видела. Но я знала, что эти образы будут преследовать меня и во сне, что они и делали каждую ночь после сеанса гипноза. Я видела их в подсознании как старый черно-белый беззвучный фильм, но, когда просыпалась, я помнила их и слова, которых я никогда не произносила и не слышала.
Во сне я узнавала этот дом, пристань, пляж, который не вызывал у меня ужаса, но влек к себе, как святилище. Ничто из этого не имело отношения к старым сросшимся переломам и моей боязни воды, и я просыпалась в раздражении, не в силах рассказать что-то Мэтью – настолько все было запутано у меня в голове. Как я могла что-то объяснить ему, когда сама не могла ничего понять? Главным образом, мне не хотелось дать ему повод снова подвергнуть меня гипнозу. Мне было страшно – что еще я могу увидеть?
Я хотела еще раз постучать по стене, но уткнулась взглядом в свое родимое пятно у основания большого пальца, словно я никогда его раньше не видела. В голове у меня раздались какие-то звуки, словно жужжание насекомого, и тут же умолкли. Я опять начала обстукивать стену, даже под стулом, прислушиваясь к глухому звуку, который бы свидетельствовал о наличии внутри тайника.
Я обошла почти всю комнату, забыв про кастрюлю на кухне. Взглянув на часы, я увидела, что время до возвращения Мэтью у меня еще есть, и выключила горелку, закрыв кастрюлю крышкой, чтобы вода быстрее закипела, когда я снова ее зажгу.
И снова углубилась в поиски. Взгляд задержался на рисунке дома, висевшем между двумя окнами в гостиной. Я вспомнила другой рисунок, обнаруженный мною под рамой, вспомнила о женщине на берегу и тексте песни… Зачем Адриенна спрятала их там? Мне ужасно захотелось снова увидеть изображение женщины. Я остановилась, припоминая, куда положила квитанцию из мастерской, где они были отданы в окантовку.
Я осмотрела гостиную, надеясь, что что-то подстегнет мою память. Открыла ящики маленького комода, порылась в журналах на кофейном столике перед софой. И уже собралась уходить на поиски сумки, куда я, наверное, сунула квитанцию, как взгляд мой упал на музыкальную шкатулку на шкафчике. Я готова была дать голову на отсечение, что не я поставила ее туда, скорее всего, это сделали приходившие убираться люди.
Взяв шкатулку, чтобы вернуть ее на маленький комод, я почувствовала, как что-то твердое ударилось внутри о крышку. Я осторожно открыла шкатулку. На стекле, закрывавшем механизм, лежал старинный железный ключ, походивший на все остальные ключи в доме.
Я долго смотрела на него, прежде чем достать его из шкатулки. Металл холодил мне ладонь. Дрожащей рукой я поставила шкатулку на место и вернулась в холл. Стоя у подножия лестницы, я взглянула вверх, размышляя, стоит ли мне карабкаться, чтобы убедиться, подходит ли ключ к двери, ведущей на чердак. Потому что я знала, что он подходит.
Шуршание автомобильных шин заставило меня обернуться. Стараясь унять дрожь в руках, я пошла к двери, соображая, как бы мне упомянуть ключ, который вовсе не был потерян, но нарочно убран в такое место, куда я вряд ли могла заглянуть.
Шаги приближались, и я открыла дверь.
Мама… Мими…
Я не поверила своим глазам! Мать шла впереди, ибо теперь, когда Мими стала старше и двигалась медленно, Глория наконец получила возможность опережать ее. Обе они шли медленно, как будто перед этим долго сидели. Может быть, от облегчения, что это не Мэтью, я бросилась – насколько мне позволяла походка – в объятья матери, удивив нас обеих. Она не обняла меня на прощание, когда я навсегда уезжала из Антиоха, и хотя физические проявления привязанности не были в ее духе, этого было достаточно, чтобы я стосковалась по ее ласке, как небо тоскует по звездам.
От нее пахло садом, согретой солнцем землей и зеленью. Пахло домом… покоем… Успокаивающий аромат стирального порошка, которому она не изменяла всю жизнь, создавал это ощущение. Ее руки, сначала почти неохотно, обхватили мои плечи и крепко их сжали и тут же резко опустились, как будто я была стеклянная и могла разбиться. Или ускользнуть от нее. Так было между нами всю жизнь.
Я повернулась к Мими – та в этот момент как раз поравнялась с нами. Она показалась мне похудевшей. Она прижала меня к своей костлявой груди, и от нее пахло только любовью. Она отстранила меня от себя, всматриваясь в мое лицо.
– Беременность тебе идет, Ава. Я никогда еще не видела тебя такой красивой. Правда, Глория?
Поджав губы, мать кивнула. Но я знала, что она не просто скупится на слова. Глаза у нее стали влажными, и она скорее была бы готова показаться на людях в заправленной в колготки юбке, чем чтобы ее застали в слезах.
Я снова повернулась к Мими:
– Что вы здесь делаете? Я не ждала вас раньше Рождества.
Мими уже пошагала к крыльцу, мать за ней.
– Ты очень плакала, детка, когда нам звонила. Вот мы и подумали, что нужны тебе прямо сейчас. – Она надавила на слово «мы», что означало, что идея была ее. Я сразу догадалась об этом, увидев их подходящими к моему дому.