Желание спать прошло. Выпив кофе, Маша поймала себя на другом желании – понять, почувствовать, чем дышит и живет семья Шеховых. Ведь она находилась в квартире, где когда-то Владимир и Лена были, несомненно, счастливы. Шехов за время пути из Питера в Москву успел довольно многое рассказать из своей супружеской жизни. Она поняла главное – Лена была красива, умна и своенравна. Являясь много лет чуть ли не официальной любовницей Семена Смушкина, она, конечно, была посвящена в тайны большого бизнеса своего покровителя.
Пока Шехов спал, Маша осмотрела квартиру, приняла ванну и сварила свежий кофе. Тишина вернула Маше покой и решительность. Отдохнувшая и почувствовавшая в себе прилив новых сил, она была готова сделать ради Шехова невозможное. А что, если она поедет к этой самой Жене вместо него?
Адрес Евгении Алехнович она нашла в записной книжке Шехова. Понимая, что совершает безумный поступок, она, оставив на столе записку: «Я в магазин. Целую, Маша», вышла из дома, остановила такси и отправилась на Таганку.
Непросто было признаться даже самой себе, что двигало ею в то раннее утро исключительно женское любопытство. Она очень хотела увидеть Женю Алехнович, любовницу Шехова и «лучшую» подругу Лены, ее убийцу, из-за которой жизнь Шехова подверглась смертельной опасности и ради которой он согласился, рискуя свободой, переправить труп своей жены в Питер. Она еще толком не знала, что скажет этой ненормальной Жене, когда та откроет дверь. Скорее всего, ничего. Просто позвонит ей в дверь, а когда та откроет, просто посмотрит на нее. Но как же глупо она, Маша, будет выглядеть в этом случае?! Надо срочно что-нибудь придумать. Представиться каким-нибудь менеджером по продаже колготок или фенов. Или ветеринаром, спросит, делались ли прививки домашним животным… Глупо, глупо и крайне неубедительно. Так ничего и не придумав, Маша тем временем подъехала к дому, в котором жила Алехнович. Расплатившись с водителем, она храбро подошла к металлической двери и замерла перед домофоном, не представляя, что она скажет в микрофон, чтобы ей открыли. Она слышала звук отъезжающего автомобиля – уехало такси… Необычная тишина, нависшая над обыкновенным московским двором, оглушила ее. Чужой двор, чужой город, чужая жизнь, куда она пыталась влезть, чтобы навести там порядок. Как так могло случиться, что она сама позволила втянуть себя в эту успевшую набить оскомину историю? И все ради чего? Ради денег? Но сможет ли она заработать их, действуя таким вот идиотским образом? Зачем она приехала сюда? Что ей здесь надо? План, придуманный ею в Питере, трещал по швам. Если выяснится, что Лена и вправду жива… Тогда Шехову она, Маша, уже не нужна, если окажется, что его жена в целости и сохранности. Конечно, жутко интересно узнать, зачем было устроено это представление с дуэлью, но только ради этого оставаться в Москве и испытывать на себе презрение мужчины, который показался ей на какое-то время таким близким, ласковым, нежным?.. А как еще прикажете относиться к женщине, попросившей деньги за моральную поддержку? Какая гадость!
Маша даже отвернулась от двери, густо краснея за собственную глупость и жадность. А ведь она в свое время сама презирала Шехова за то, что он, можно сказать, обманным путем сблизился с ней, сыграв на ее чувствах. Сначала он ее обманул, развязав ей таким образом руки и предоставив совершить ответный мошеннический ход, сделку. Теперь вот она, пользуясь его упадническим настроением и депрессией, просит у него денег. Хорошая парочка, ничего не скажешь. Они стоят друг друга. И разве докажешь сейчас Шехову, что на самом деле она, Маша, вовсе и не такая гадкая, какой он ее успел узнать, что она на самом деле порядочный человек. А вот такие, как он, своими поступками переворачивают все с ног на голову, развращая окружающих их людей и на собственном примере демонстрируя всю выгоду и безнаказанность безнравственных поступков. Хотя, конечно, дело не в Шехове, а в самой Маше… Если бы не деньги, вернее, не отсутствие их, если бы Маша была богата и ни в чем не нуждалась, разве случилась бы эта история? Разве позволила бы она дать себя обмануть первому встречному, даже такому обаятельному и нежному, как Шехов? Разве позволила бы увести за собой в гостиницу? Конечно, нет. Она сама бы «сняла» его где-нибудь на набережной, затащила в гостиницу, а потом и в постель… Вероятно, именно так все и было бы. От этих мыслей ей стало весело. Да уж… Если бы она была богата… Ха! Изначально условия задачи были прямо противоположные. Да если бы она была богата, разве встретились бы они в Питере? Скорее всего, где-нибудь в Европе или на каком-нибудь роскошном морском курорте…
Неожиданно появившаяся во дворе девушка с собакой вошла в подъезд, впустив, таким образом, и Машу. На третий этаж она решила подняться по лестнице. Останавливаясь чуть ли не на каждой ступеньке, она спрашивала себя в который раз: что я тут делаю? Она была совершенно не готова к встрече с женщинами, которые занимали главные места в жизни Шехова. То, что Лена жива, казалось ей вполне реальным. Хотя в целом вся эта история с дуэлью попахивала грязной интригой, не больше. Может, вернуться к Шехову, сказать, что она выходит из игры и что ему теперь уже не нужна нянька, и вернуться домой, в глушь, в Саратов? Она бы так, может, и поступила, если бы не выяснилось, что она уже стоит перед дверью квартиры Алехнович. Дорогая новая дверь, за которой скрывается не только сама хозяйка квартиры, но и парочка тайн, касающихся Елены и Владимира Шеховых. Глупо вот сейчас, когда многие ответы на вопросы, мучившие Машу и Шехова, находятся совсем рядом, повернуться и уйти. Хотя где гарантии, что эти ответы она получит? Да ей просто-напросто не откроют дверь.
Она позвонила, решив, что будет действовать так, как подскажут ей интуиция и ход событий.
Но на звонок никто не ответил. За дверью было тихо. Тогда она позвонила еще раз. Затем еще. И снова никакого отклика. Ну, правильно, возможно, кто-то из них стоит за дверью и прислушивается в надежде услышать голос Шехова. Ведь если бы пришел он сам, то непременно позвал бы их: откройте, мол, это я, ваш единственный и неповторимый муж и любовник в одном флаконе… Красивая ручка желтого металла оказалась холодной на ощупь – Маша надавила на нее, и дверь открылась. За ней оказалась еще одна – такая же массивная; Женя Алехнович обезопасила свою квартиру максимально, видимо, ей было что прятать от грабителей. Это и понятно, ведь ее любовник – банкир…
Глава 16
Гренобль. 3 августа 2004 года
«Здравствуй, моя милая, моя самая нежная из всех женщин, которых я когда-либо знал. Таких длинных и искренних писем я отправил тебе великое множество, но ты их так и не получила. И знаешь почему? Да потому, что они были только в моей голове. Что поделать, раз жизнь порой диктует нам свои условия. Эти письма, в отличие от других, сохраненных в моей памяти и представляющих собой драгоценные страницы, повествующие о моей любви к тебе, более живые, реальные, как и та история, которая с нами произошла и благодаря которой мы наконец-то останемся вместе. Ты и сама должна понять, моя милая, что рано или поздно это все равно должно было произойти, ведь, кроме тебя, у меня, по большому счету, никого нет. Дети? Они уже взрослые и живут самостоятельной жизнью. Жена? Ее давно нет в живых. Да и при жизни мы с ней никогда не были особенно близки. Она – мать моих детей, не больше. Я никогда не испытывал к ней никаких чувств, кроме уважения и благодарности за то, что она, по сути, и воспитала моих, наших детей. Так случилось, что я словно бы проживал две жизни: одну – полную ответственности и забот, другую – полную счастья и радости (хотя справедливости ради надо сказать, что мои заботы о тебе и то чувство ответственности, которое я испытывал по отношению к тебе, были не меньше, чем в отношении моих детей).
Я раздваивался, как это делают тысячи мужчин, и именно этот стиль жизни казался мне идеальным, наполненным величайшим смыслом. Жена и дети были моей семьей, ты же, ласточка, – моей отрадой, моей сладостью, моей отравой, моей любовью, моей жизнью… Я не знаю, помнишь ли ты, как все начиналось, думаю, что нет, потому что в голове твоей был ветер, ты ничего не чувствовала, кроме моих прикосновений, к которым тебе еще только предстояло привыкнуть. Тебе было приятно, что за тобой ухаживает такой взрослый мужчина, который влюблен в тебя, и ты, зная свою власть над ним, пыталась воспитать в себе ответное чувство. Ты улыбалась мне, ты позволяла целовать себя, но я-то знал, что внутри тебя все заморожено, что сердце твое по-детски холодно и беззаботно, что его еще не коснулось это болезненное и сумасшедшее чувство, которое принято называть любовью. Но я, в отличие от тебя, любил и был абсолютно счастлив. Я мог сделать тебя счастливой, а мог и разрушить твою жизнь. Ты спросишь меня, как можно говорить такие вещи? Отвечу: я циник от природы, потому и говорю так. Ведь ты досталась мне совершенным ребенком. Очень красивая девочка хотела поскорее стать взрослой. Для этого тебе потребовалось отойти от тех правил, которые изначально были привиты тебе в твоей семье и которые ты, надо сказать, с удовольствием нарушала. Тебя это возбуждало, наличие у тебя взрослой тайны кружило голову и раскрывало в тебе то, что прежде находилось в зародышевом состоянии. Жить с секретом – вот твое призвание. Тебе было комфортно в твоей двойной жизни. Я раздваивался, играя роль примерного семьянина, тогда как на самом деле горел страстью к тебе, и не было ничего, что могло бы остудить моего желания обладать тобой. Ты же раздваивалась, разыгрывая перед ничего не подозревающей бабушкой прилежную внучку. Мы были плохими актерами, но это являлось нашей общей тайной».
Семен еще раз перечитал напечатанный им на компьютере текст и усмехнулся. Как же много слов в русском языке, как богат он, но почему никто не придумал тех особых слов, что позволили бы ему выразить всю полноту чувств к женщине. Все слова, написанные им сейчас, были недостаточно верными, точными. Затасканные слова «любовь» и «страсть» казались неуместными и какими-то грязноватыми, неловкими, за которые было как будто даже стыдно.