За время пути глаза путников привыкли к тусклому свету фонариков и огоньков свечей, и радужный хрустальный дворец хармов предстал пред ними как сновидение. Радужное свечение, исходившее от него, было невыносимо ярким, и глаза заболели, но хотелось смотреть и смотреть, через боль. Дворец напоминал каплю, тонущую в свете заходящего солнца; подсвечивался огоньками свечей изнутри, сиял, грани нескольких пирамид смыкались и переливались; хрустальные колонны изгибались, искажались в световых иллюзиях и утопали в собственном сиянии; свет дробился на миллионы цветов, оттенков – раскалывался радужными полосками.
Векша засмеялась без причины, ей хотелось кричать от восторга. Кирилл думал, что он пьян… Рита закрыла глаза и пыталась устоять, она раскачивалась от нахлынувших энергий. Вадим терял равновесие, терялся в ослепительном сновидении. Люся прислушалась… С заострённых вершин пирамид слышался треск, там мелькали голубые вспышки молний. Люся заметила, что острия пирамид украшают задорные червячки из синего стекла и изумрудные кроты. Она поняла, отчего этот звон, высокий, пронзительный, немного тоскливый. Маленькие, изящные колокольчики висели на распахнутых ставнях, под дуновением подземных вихрей ставни стучали, как деревянные молоточки, а колокольчики звенели. Динь-динь-динь-динь! Как жаль, что Вадим не взял рекордер. Действительно жаль.
Колокольчики заиграли чудную мелодию, и путникам навстречу вышел, скользнул змеёй харм.
– Люся! – прошелестел он. – Ты убила моего брата и посмела привести сюда людей?
– Моих людей влечёт прекрасное. В этом есть что-нибудь зазорное?
– Они хотят увидеть нашу Лелю. Что ж, я понимаю их. – Харм плотоядно улыбнулся.
– А насчёт твоего брата…Это был честный поединок. Я думала, хармы уважают своих соперников. И в мирные дни оказывают им приём.
– Что ж… Мне нравится твоя речь, Люся. Будем же сегодня друзьями. Мы окажем вам приём и, так уж и быть, покажем распрекрасную Лелю! Если ваши глаза выдержат её красоту и вы не ослепнете. Добро пожаловать, гости дорогие! Только как вам понравится наш зеркальный лабиринт?
Друзья переглянулись.
– Пойдём? – предложил Вадим неуверенно.
Друзья ступили на зеркальный пол, плывущий, всё уходивший из-под ног. Да, они словно плыли – световые картины омывали пространство, закручивал тигровые лилии разноцветный смерч, парили радужные сгустки, яркие обрывки, и тёмные птицы взмыли к потолку, коснувшись лица влажным крылом. Люся подумала, птицы здесь – самое ужасное, они касаются мокро и ощутимо и оставляют на плече несмываемый след. Стены двигаются, идти трудно. Страшно заблудиться и потерять товарищей. Из-за угла показываются стражники в серых капюшонах – они сторожат переходы между измерениями, мерещатся и исчезают, пол под ними проваливается, пропадает, и пространство выгибается, как кошачья спина. Когда пол исчезает, друзья идут по чёрной пустоте и жмутся друг к другу. В углу зависла однокрылая бабочка, а из-за поворота выползла синяя ящерка, шаркнула, и метнулся красный язычок… Люся не всматривалась – есть поверье, что в зыбких мирах, в мирах-иллюзиях, не может причинить боль лишь то, во что не всматриваешься.
Друзья шли через детскую, а может, классную комнату. Маленькие хармы-люди, не воплощённые пока в ящеров, бегали под ногами, у каждого на шее звенел колокольчик.
– Зачем вам столько колокольчиков? – Векша осмелилась спросить.
– Высокие вибрации позитивно влияют на развитие, – ответил мадр в маске Учёного. Мадров было трое: хоботковая змея в маске Рыцаря, красно-жёлтая кобра в бородатой маске Звездочёта и обезьянка в грустной маске Менеджера Среднего Звена. Люся знала, что мадры могут выбирать любое животное, но дралась всегда с хоботковыми змеями и впервые видела такое разнообразие.
– По-моему, от колокольчиков башка болит, – сказал Валера.
Дети обступили путников и глядели в упор, с жадностью, словно клянчили подарок. Обычные ребятишки, только бледные, и глаза горят лихорадочным блеском. Они что-то закричали нараспев. Из-за плохой дикции Люся не поняла сначала. А потом расслышала:
Эх, Чичимр, заблудший ёж,
Фиг причешешь, хрен поймёшь!
Чичимр закурлыкал и странно вытянулся.
Вадим не остался в долгу. Он решил защитить бедного Чичимра и запел ответную песенку, только-только вылезшую из колыбели грёз.
О Чичимр, прекрасный ёж,
Хрен догонишь, фиг проймёшь!
У него достоинств столько, ты их все на три помножь!
– Видите, дети, – сказала обезьянка-менеджер, – так реальность реагирует на ваше поведение. Вы недостаточно сильны в поэзии, детки, а может, вам лучше промолчать?
– Я ему отвечу! – выскочил хармёнок.
– Тшшшсс… – Кобра-звездочёт зашипела на детей, и огоньки свечек задрожали. Она говорила распевно, будто пела колыбельную. – Дети, посмотрите! Судьба занесла к нам солнечного барда. Вижу твою родословную, бард. Когда-то ты жил на Земле, и был странствующим студентом, распевал песни. И теперь песни слетаются к тебе и садятся на тебя, как пташки. Ты кормишь их звуками своей гитары. А тогда – у тебя была прекрасная дама. Не сказать, чтоб красивая…
– Я была этой дамой? – спросила Векша.
– Нет.
– А я? Кем я была? – спросила Векша.
Кобра почему-то не ответила, а переключилась на Валеру.
– А ты искал драгоценности, – сказала она Валере. – Страшно разбогател и умер скрягой. Жаль, ничего толкового не найдёшь в московских подземельях. Не смейся, ты! Так. Валера, мы говорим серьёзные вещи!
– Кем я была, скажите, пожалуйста? – не унималась Векша.
– Ты? – Кобра удостоила Векшу взглядом, исполненным презрения. – До замужества всегда была жуткой воображулей. А после рожала детишек и пекла пироги. Ан нет! В одном воплощении ты была шинкаркой и так и не выскочила замуж. Мужики покупали у тебя пиво, а потрогать твою огромную попу у них было чем-то вроде закуски.
– А, я вспомнила! – обрадовалась Векша. Я кричала громко: «Пи-и-и-иво-о-о!» Вот так. Все меня любили.
– Ты что, правда это вспомнила? – удивился Вадим.
– Да! И рецепт вспомнила! Как пиво варить. Скорей бы домой, я вам такое пиво сварю…
– Час от часу не легче. – Кирилл вздохнул.
Векша взгрустнула. Она была как будто бы не в себе, стала серьёзной, хмурой. Обрывки образов. Смутное ощущение, что пора открывать пивную, ведь наверху было утро. Векша стала развязнее как-то, и исчезли повадки неуклюжей Улыбашки. Она разучилась кокетничать и шлёпала по грязи медвежьими, косолапыми шагами, но, как ни странно, Вадим теперь волновался за неё гораздо меньше. Его даже радовало Векшино преображение: пиво, правда, он не любил, но, кто знает, может, Векша ещё сварит что-нибудь из той жизни?
– Брагу не варила? Может, медовуху?
– Этого не помню, – грустно отвечала Векша.
– Жаль.
– А что здесь? – поинтересовалась Векша, указывая на вход в какую-то пещеру в стене, обложенную камнями. Среди блистающих радужных залов пещера была нелепой дырой в стене, откуда шёл горячий пар.
– Здесь мы передаём друг другу мысли, – ответила обезьянка-менеджер и почему-то вздохнула. – Покажу, если интересно. Может, умрёте, когда увидите прекрасную Лелю. Перед смертью хоть посмотрите на то, какие возможности могли быть у людей, если бы они не испортили себя.
– Как понять – испортили?
– Техника снизила уровень человеческого сознания, – равнодушно ответил мадр. – Когда вы изобрели эсэмэски, то перестали передавать мысли на расстоянии. Когда вы придумали самолёты, прекратили левитировать. А виртуальная реальность сделала ненужной и метаморфозу, все ведьмы обитают в вашей сети интернет и совершают метаморфозы, меняя аватарки. Так люди и деградировали.
Векша подумала, что обезьянка не такая, какую она видела в зоопарке. Совсем не забавная и какая-то костлявая. Что за радость быть такой?
В комнате дети-хармы столпились вокруг мадра в женской маске – Люся не смогла уловить из пространства её значение. Мадр закрывал глаза и строгим голосом спрашивал:
– Какую фигуру я вам передаю?
Мадр начинал кричать, его хобот дёргался, и маска прыгала на лице – казалось, змея сейчас начнёт пожирать непослушных детей, одного за другим. Видно было, урок не задавался.
– Итак, ещё раз: я передаю вам фигуру! Какую?
– Круг!
– Звезда!
– Пирамида!
– Колонна!
– Поезд!
– Человек!
– Ёж!
– Чичимр! – закричал бойкий хармёнок, и все почему-то засмеялись.
– Неверно. Хобот же! Разве вы не чувствуете? Разве может какая-нибудь мысль быть такой стремительной, как мысль о хоботе харма? Что мне делать с вами? Тренируемся! Теперь ты. – Учитель ткнул хвостом в девочку. – Иди сюда. Передавай мысль!
– Строгий у них учитель, – сказал Вадим с уважением. – У нас в школе тоже такие были.
– Это из-за вас сегодня, – пояснил мадр-обезьянка. – Когда в гости приходят люди, занятия не ладятся. Люди магии не способствуют, а только притупляют чувствительность своими разнузданными мыслями!
Друзья переглянулись. Впору было обидеться и вступиться за человеческое достоинство. Только тон харма был таким, что непонятно было – обижаться или нет.
– А там что, за закрытой дверью? – поинтересовалась Векша.
И тут же из-за закрытой двери раздался рёв. Друзья отбежали прочь.
– Не бойтесь, – сказала обезьянка. – Обычное дело. Там происходят метаморфозы.
– Они превращаются в других существ! – восхитилась Векша. – Я хочу посмотреть.
– Векша, я прошу тебя… – Вадим испугался.
– Пойдём отсюда, – произнёс Кирилл.
Мадр-обезьянка, наверное, хотела поиздеваться. Поэтому, когда из-за двери раздались рёвы и вопли, она её тихонечко приоткрыла. Изумлённая Векша первой заглянула в комнату.
Метаморфозу преподавали хоботковые змеи, ведь их превращение считается образцовым. Посреди комнаты в различных позах корчились дети и какие-то существа – огромные пауки, крабы, полузмеи-полулюди, бабочки с мохнатыми крыльями и подобие летучей мыши с подбитым крылом. Мадр ползал вокруг них и шипел, срываясь на крик: