– Как это никакого?
– Они не сдали или не сдавали экзамен на эстонца. Россиянами стать не захотели.
– А как они живут?
– Нормально. Только голосовать не могут. И в любую страну им нужна виза, даже в Россию. Хуже всего то, что происходит в голове таких людей без государства. Несколько лет назад мы исследовали их чувство идентичности. Результаты ужасающие: они не могут найти свое место. Эстония, где они родились, их не хочет. Россия для них тоже не дом. Настоящий шок!
– Почему?
– В советские годы русские в Эстонии находились в привилегированном положении. Внезапно все это кончилось. Они потеряли престиж, работу, гражданство. Многовато для нескольких месяцев. Многие не выдержали.
Рут:
– К тому же за короткое время закрыли пять шахт: Кохтла, Сомпа, Таммику, Ахтме и Кивиыли. Люди не были к этому готовы. Им нужно было помочь.
Центр Рут задумывался как пристанище для тех, кто вышел из тюрьмы и кому некуда идти.
Рут:
– В середине девяностых вышли на свободу многие из тех, кто оказался за решеткой еще в СССР. Их семьи уехали в Россию, здесь никого не осталось. Они были в шоке: другая страна, другие деньги, магазины, товары, законы. Россия не дала им гражданства как бывшим преступникам. Эстония тоже не дала, потому что они не знали эстонского языка. А если вам за пятьдесят, то язык выучить очень сложно. Эстонский относится к финно-угорским языкам. В нем четырнадцать грамматических времен.
На середину девяностых пришелся пик безработицы.
Владислава:
– Сейчас, к счастью, все изменилось. Появились курсы для бывших шахтеров. Можно выучиться на строителя, сварщика, кондитера. Многие нашли работу.
Дорогая люстра и день рождения профессора
– Если русским тут плохо, пусть валят в Россию, – заявляет Март Пехтер, стопроцентный эстонец.
Мы сидим в баре Moscow – излюбленном месте таллинских сливок общества. Дорогие люстры, официантки в коротких юбках, на потолке хрустальные зеркала. Блеск и великолепие.
Март – студент политологии. Как и у восьмидесяти пяти процентов эстонцев, у него среди знакомых нет ни одного русского. Он этого и не хочет, несмотря на то, что половину населения его родного города составляют русские.
– У меня есть сосед. Как-то раз я сказал ему по-эстонски “привет” – tere. А он сделал вид, что не понимает. Да какого черта! Мы живем в независимой Эстонии. Мы здесь будем говорить по-эстонски!
Бронзовый солдат? Март каждый день проходил мимо него по пути в университет. Раз в году он видел кучку золотозубых дедков, позвякивающих медалями, и женщин с букетами гвоздик. Они встречались 9 мая. Марту и в голову не могло прийти, что этим беспомощным пережиткам прошлого нужно запрещать праздновать их годовщины. Он воспринимал их как своего рода фольклор.
Все изменилось год назад.
– Правые провели акцию протеста против ветеранов. Полиция их задержала. Вроде ничего такого, но СМИ преподнесли это так: эстонская полиция хватает эстонскую молодежь, чтобы оккупанты могли возложить цветы.
– И что?
– Я тоже считаю, что так быть не должно. Сам я очень плохо помню СССР. Только первомайские демонстрации. Я их обожал. Таллин был серый и унылый, а демонстрации веселые и яркие. Еще я помню “Балтийский путь”[26]. Два миллиона человек из Литвы, Латвии и Эстонии выстроились в живую цепь, держась за руки. Это была мирная демонстрация длиной в 600 километров. Мы пели, было прекрасно. Огромная радость для ребенка. Даже русские стояли с нами. Они тоже знали, что СССР – ужасное дерьмо. Еще я помню, как мой отец ругал русского начальника. Он работал в научном институте. Все должности, начиная с доцентов и выше, занимали русские. У них тут была райская жизнь. Как-то раз отец пошел к начальнику, профессору Антонову, и спрашивает, каковы его шансы на повышение. А профессор ему: “Товарищ, в клубе я вас не вижу. На моем дне рождения вас не было. Я вас почти не знаю! Откуда мне знать, достойны вы повышения или нет?” Мой друг говорит, что все дело в разнице темпераментов. Мол, русские любят устраивать застолья, брататься, хлопать друг друга по плечам. Для них это важно.
Эстонцы холодные. Мы не открываемся, даже если выпьем много водки. Нам в голову не придет рассказывать кому-то о своих проблемах.
Но сегодня отец говорит, что он бы оставил Бронзового солдата. Потому что это солдат-идеалист, а не оккупант. Оккупанты и любители наживы шли за ним.
– А ты? Как считаешь?
– С русских нужно сбить спесь. Каждый четвертый из них не говорит по-эстонски. Не знает ни слова. Так нельзя! Несколько фраз каждый может выучить. Они себя мнят великой державой. Видите ли, учить эстонский – ниже их достоинства. Нужно порой напоминать, что здесь им не Россия.
– Они помнят, у половины нет паспорта.
– А с какой стати он у них должен быть? Эстонский они не учили, думали, что Россия сюда вернется. Не верили, что СССР на самом деле развалился. А теперь знают, что Россия их чуть что поддержит. Если бы не Большой Брат за границей, мы бы уже давно договорились.
Два шахтера и пьяные братья
Вечером молодежь в Кохтла-Ярве выбирает между баром Alex и парком, окруженным сталинками. Как правило, они выбирают парк: здесь ни за что не нужно платить. Сидят на лавках за памятником “Слава труду”, изображающим двух шахтеров, которые гордо подняли над головой тяжелые кайла. Жители называют их “Двое непьющих”. Они, с высоты своего воздержания, годами наблюдали за первомайскими демонстрациями. С 1991 года в праздничные дни рядом с ними развевается эстонский флаг. С этого флага я и начинаю разговор со старшеклассниками.
Юлия:
– У меня он ассоциируется с преследованием родителей. Папа был прекрасным хирургом, окончил академию в Петербурге. Не смог выучить язык, и его уволили. Даже не посмотрели, что среди его пациентов – одни русские. Теперь он инструктор по вождению.
Саша:
– Это флаг моей страны. А то, что моя страна не всегда ко мне справедлива, это уже другой вопрос.
Иван:
– Эстонцы – фашисты. Но это и наша страна. Мы должны их цивилизовать.
– Фашисты? – пытаюсь понять я.
Иван:
– Да. Они никогда не боролись с фашизмом. Не поддерживали Красную армию…
– Потому что не хотели в Страну Советов.
Иван:
– Потому что они фашисты. Каждый год они проводят тут съезд ветеранов СС.
Иван самый радикальный из всех. Он единственный участвовал в беспорядках в Таллине. У остальных есть дела поважнее, чем Бронзовый солдат.
Миша:
– Месяц назад я получил эстонский паспорт. Экзамен теперь сделали попроще. На каникулы поеду к двоюродному брату в Лондон. Заработаю немножко.
Настя:
– У меня нет паспорта. Я еще не решила, какой выбрать. В России у меня много родственников. Но Запад тоже манит. Наверное, все-таки возьму российский. Я хочу стать актрисой, а лучший институт – в Москве.
Вероника:
– У меня тоже нет паспорта. Жду, пока моя мама его получит. Не хочу, чтобы у нас было разное гражданство. Я родилась уже в независимой Эстонии и могла бы получить паспорт сразу. Но я жду. Такой вот гражданский протест.
Я спрашиваю школьников, кем они себя больше чувствуют: русскими или европейцами? Только Саша чувствует себя больше русским.
Саша:
– Дяди, тети, бабушка, дедушка – все русские. То, что мои родители живут здесь, это скорее случайность из-за работы. Они хотят выйти на пенсию и вернуться в Россию.
Так, как Саша, отвечают всего десять процентов русских. По данным исследования 2005 года, почти семьдесят процентов русских идентифицируют себя с независимой Эстонией, невзирая на то, что только у половины из них есть эстонское гражданство.
Настя:
– Даже с российским паспортом я буду чувствовать себя европейкой. Мы очень отличаемся от наших родственников из России. Им мы не очень-то нравимся. Они завидуют нашему эстонскому благополучию. Бабушка зовет меня “моя маленькая эстоночка”.
Миша:
– Погостив у двоюродных братьев в Подмосковье, я понял, как сильно от них отличаюсь. Для меня интернет, чат, скайп обычные вещи. Они – мои ровесники, но понятия не имеют, что это такое и с чем это едят.
Юлия:
– К моему отцу приехали братья из-за Урала. Они выпивали, и вдруг водка закончилась. Они взяли ключи и в машину. Отец встал в дверях: “Только через мой труп! Вы же кого-нибудь убьете!” В Эстонии езда в пьяном виде – тяжкое преступление. Братья посмотрели на отца: “Ты уже не русский. Ты уже не наш брат”.
Тротил и одежда Hugo Boss
Мама Аси Михаличенко еще раз записалась на курсы эстонского. С седьмой попытки ей удалось сдать экзамен. Если все будет хорошо, через полгода она станет гражданкой Эстонии.
Правительство в Таллине всерьез задумывается о создании телеканала на русском языке.
На эстонских интернет-аукционах до сих пор попадается одежда Hugo Boss.
Мой приятель Яан уже остыл. Он считает, что взрыв эмоций пошел на пользу всем. Русские должны понять, что, несмотря ни на что, лучше все-таки жить в Эстонии, чем на берегах Невы. Эстонцы – что они слишком мало делают для того, чтобы русские чувствовали себя в Эстонии как дома. И что только те русские, к кому относятся плохо, могут стать пятой колонной.
Саша, не успев найти тротил, позвонил Владиславе Вашкиной. Когда-то он ходил к ней на терапию, она для него авторитет. Спросил, что делать. “Держись от всего этого подальше”, – посоветовала Владислава. Подействовало. И Таллинский вокзал, и Таллинский аэропорт по-прежнему стоят на своих местах.
VI. Спячка
Если медведи умеют впадать в зимнюю спячку, это значит, что они делают успехи на пути к свободе. Что они живут уже не только сегодняшним днем. Что они научились готовиться к худшим временам.Хоббиты в колхозе
– Из дома нас вытащила нищета и безработица. Иначе никто бы такими глупостями не занимался, – говорит Гэндальф[27]. Я повстречался с ним лично в бывшем польском колхозе, а точнее, сельхозкооперативе под Кошалином.