– Расслабит, соберет из осколков, развеет тяжелые мысли, настроит на нужные – обещала она. Егерь поверил. Душевая стойка работала.
Без пятнадцати шесть Егерь спустился к подъезду. Сергей на боевом коне ждал. Ни разу водитель не опоздал.
Вчера его забитое мыслями о трупах, связанных девушках и радостных лицах мертвецов до бесчувственности тело Сергей сгрузил у этого подъезда. Сегодня забрал. Машина Егеря стояла как всегда на парковке. Будто сама прибежала. Сергей перегнал. Он все успевал, все умел. Егерь уставился в окно. Город еще не наполнился машинами и людьми. Сегодня снова будет невыносимо жарко. Асфальт и бетон не успели охладиться за ночь и уже начали вбирать в себя температуру, накаляться. Но пока город хранил следы утренней уборки и влажной отмытости. Люди, спешившие по утренним делам, несли отпечаток душа, свежей бритости, ухоженных, только что уложенных причесок, бодрых ног в ботиках и на шпильках.
Водители пока еще не гудели раздраженно, не спешили и не матерились в окна. Ранее утро, это особенное время дня. Время для тех, кто пока доволен жизнью и не торопится.
Егерь с удовольствием откинулся на сиденье. Нет, не заснет, но несколько минут с закрытыми глазами тоже неплохо. Говорят, мозг все равно отдыхает.
На парковке уже битком стояли машины. Его коллеги тоже являлись ни свет, ни заря. Последнее время здание вообще гудело, словно улей. Усиленно работали все. Почему-то летом обострялась преступность. Видимо, потому что людям нужно было идти в отпуск, соответственно дела перераспределялись между меньшим количеством сотрудников. А еще всплески криминальности случались по весне и осенью. Тут понятно. Преступники – люди не с вполне нормальной психикой, а обострения случаются в межсезонье. В общем, не было у них покоя круглый год.
– Егор Константинович, всего пару вопросов, – Егерю перегородил путь молодой человек в поросячьей розовой футболке и джинсовых шортах. Тонкие очки без диоптрий прикрывали наглый с вызовом взгляд. Светлая холеная кожа, губы, еще не утратившие детскую припухлость, и копна дурацких кудряшек. Такой хороший мамин мальчик, который только что закончил журналистику, еще ничего толком не видел и не понимает, но глубоко убежден, что очень умный, и успех ждет наглых.
Егерь мгновенно понял, что перед ним журналист. Чутье у него на них было. Столько крови выпили, что за полкилометра определять научился. Мальчик застал Егеря врасплох, тот остановился.
– Каким образом вы получили на расследование дело, ведение которого противоречит профессиональной этике?
– Понятия не имею, о чем вы, – сурово и холодно буркнул Егерь. – Но комментариев не будет в интересах следствия.
– Знали ли вы о порочных и аморальных увлечениях Вашего друга Дениса Блатта? Возможно, принимали в них участие? – не унимался журналист.
Егерь метнул на мальчика яростный взгляд. Не вспыхнув от него мгновенно, любой нормальный человек бы ретировался с пути следователя. Но у журналиста, видимо, напрочь отсутствовал инстинкт самосохранения. Егерь глубоко вздохнул:
– Пошел на хрен отсюда!
– Компания Марата Блатта тщательно блокирует любую информацию, связанную с младшим наследником. Подскажите, до этого были случаи, повлекшие за собой нанесение увечий девушкам? Удавалось скрыть? Для Дениса это был способ ощутить вседозволенность? Имелись ли у него, а может быть, у вас психические отклонения? Вы дружили с детства?
Лицо Егеря приняло устойчивый багровый цвет, глаза расширились, ноздри раздувались, но мальчик, видимо, долго готовился, остановиться не мог. Он упорно шагал к пропасти.
– Почему в процессе порочных сексуальных игр погиб сам Денис? – журналист начал повторяться. – Что-то пошло не так? Что произошло? Вам досталось это дело, потому что вы точно знаете, что случилось, и именно вам сподручнее будет скрыть факты?
Мальчику в нос прилетел кулак. Жесткий, увесистый, хороший такой кулак. Егерь не сразу понял, что это его кулак.
Очки чиркнули в сторону. Журналист рухнул на задницу, вцепился руками в свой нос, по лицу текла кровь.
– Это нападение на представителя прессы – совсем другим голосом заскулил юноша. Он скукожился на залитом солнцем асфальте. – Вам вменяют неконтролируемую агрессию… я буду жаловаться…
– Кто его пропустил? Как он здесь оказался? – орал Егерь. – Охрана!
К ним уже бежали с КПП двое крепких парней в темных одинаковых костюмах. Сержант в полицейской форме застыл в дверях домика перед шлагбаумом. Серега бежал из машины, бросив ее еще не припаркованную.
– Я все напишу! Вот как было, так и напишу, – скулил представитель прессы.
– Тогда я тебе еще и руку сломаю, – пообещал Егерь, уже мертвенно спокойно.
– У него извещение на допрос было, Егор Константинович, – взволнованно объясняли ребята из службы безопасности, – Мы и пропустили…
Егерь махнул им рукой, кивнул Сереге, останавливая водителя, и шагнул в чрево здания.
В кабинет он зашел почти успокоившись. Разбитый нос журналиста его вообще не волновал. Дураком пацан оказался. Даже доказательств у него не будет, что это Егерь ему двинул. Лучше бы уж, где на улице его перехватывал, под камерами или при свидетелях.
В целом, что у СМИ пройдет обострение, он ожидал. Но как-то неожиданно вышел из себя. В общем-то, не собирался. Но так получилось. Может, действительно неконтролируемая агрессия? Да пошел он. На представителя государственной власти хвост задирать. Представитель прессы, мать его…
– Я нашла шибариста, – произнесла Вероника, не отрываясь от монитора и не разглядев настроение шефа.
Все мысли, кроме расследования, мгновенно покинули его голову, а лицо приблизилось к натуральному цвету. Новость ошеломила.
Егерь не ожидал увидеть Веронику, хотя вот так с ходу ни разу не мог припомнить ситуации, когда он оказывался на работе раньше нее. Даже если он не предупреждал, что будет рано утром, не назначал совещаний и планерок, заезжал почти под вечер, они оба – Вероника и Ромик всегда оказывались на работе вместе с ним. Плюс-минус десять минут. Егерь не сомневался, что через пару минут войдет Ромик, и тут же услышал шаркающие шаги в коридоре. Он обернулся махнуть ему рукой.
Так и есть. Юноша вошел, вынимая из ушей наушники, и поставил стакан кофе на стол.
– Хай, – небрежно бросил он. Помятый и сонный Ромик был неисправимым ночным жителем. Не просто посетителем, а обитателем ночных клубов, баров и авто тус. Егерь никогда не понимал, как он держался на ногах после ночи, проведенной в кутерьме музыки и буйной движухи. Видимо, ночная жизнь впитывалась в него своим неугомонным хаосом, долбящими басами, пищащими сиренами, светомузыкой огней, пустым трепом случайных людей, визжащими шинами и запахом кальянов и дыма. Впитывалась и давала силы. По утрам у Ромика в глазах угасали огоньки стробоскопов и меркли, исчезали, словно призраки, танцующие силуэты, и вместо них приходила безысходность. Будто он знал, что каждую ночь разменивает на безудержное веселье не просто сон, он разменивает жизнь. Сокращает ее, как шагреневую шкурку.
Когда-нибудь ночные клубы сведут его с ума, поглотят всего, строго потребовав по счету. А пока он был молод, спонтанен и неудержим.
Через час Ромик перестраивался на работу опера. Бодрый, сообразительный, шебутной.
В общем, та еще чокнутая птичка. Примерно так он и выглядел. Взъерошенный, зевающий, с красными глазами и явно пока плохо соображающий.
Егерь не представлял, как его сотрудник живет без отдыха. Но он точно знал, что на помощь ему не приходят ни наркотики, ни таблетки. Больше Егеря ничего не интересовало. Нечего лезть в то, что тебя никак не касается.
Правда, Ромик висел под финансовым расследованием за несовпадение расходов и доходов. Вот здесь у Егеря был точный ответ, его снова ничего не беспокоило и дело так и лежало открытым уже несколько лет.
Ромика ему привели. За руку. Дания Ибатулловна. Личность одиозная, в жизни Егеря очень значительная. Она красной линией, толстой и тяжелой, как и она сама, прошла через всю жизнь Егора. В институте она преподавала криминалистику и уже тогда выглядела пенсионеркой. Необъятно толстая, мягкая и округлая, но с удивительным цепким, жестким взглядом, существующим будто отдельно от нее. Под этим взглядом он усвоил много жизненных уроков, тонкостей человеческих отношений и негласных правил. Посмотрев на своего ученика один раз, она навсегда превращала его в своего человека. И он уже никогда ни в чем не смел ей отказать или ослушаться. Безгранично широкий круг «своих» расходился по всем управляющим и карательным органам. Проще говоря, «свои» у нее были везде.
Егерь стал «своим» сразу. В дальнейшем «своих» Дании он встречал регулярно. Иногда они помогали, молча и конкретно. Когда из замшелого отдела милиции его перевели в ФСБ, Егерь точно не знал, кто именно постарался. Дело чьего-то племянника временно потерялось, не дошло, задержалось, и под перевод попал Егор, который в связи с отсутствием связей, родственников и нужной фамилии, в общем-то, был никому не нужен.
Кто-то из «своих» пускал за Егором соглядатаев или охрану, как посмотреть. Но в теле знаменитого «космонавта» нашли на две пули больше, чем выпустил Егор, и именно они, выпущенные непонятно откуда, оказались первыми и скорее всего, спасли жизнь.
В общем, не было у Егеря выхода, когда Дания Ибатулловна сама явилась в его кабинет и, словно кутенка, за ухо перетащила через порог щуплого парнишку в драных джинсах и татуировках.
Дания прикидывалась робкой просительницей перед вышестоящим начальством. Егерь смеялся и прикидывал, сколько же ей все-таки лет. Она ничуть не изменилась с тех пор, как на него пал ее взгляд. Все та же крашенная в рыжий цвет старуха, от которой исходили неимоверная сила и ощущение, что ты проходишь урок, сдаешь экзамен.
– Возьми оболтуса к себе. Пропадет, – закончила она свою просительную речь и снова посмотрела на него своим змеиным парализующим взглядом.
Егерь уже взял. Пацаненок пялился по стенам, не то прикидывая, что здесь можно стащить, не то старался продемонстрировать, что ему нет никакого дела до них обоих.