Серега покатил их по заполненным машинами и людьми улицам города. Жара не спадала. Асфальт уже раскалился, превратив город в вафельницу, равномерно прожаривающую с двух сторон. Машина, охлажденная заботливым водителем, казалась капсулой иноземного корабля, пространством для избранных, скользившим мимо изнемогающих и задыхающихся тел простых смертных.
На Нику сразу уставились любопытные взгляды. Она обещала поделиться соображениями. И даже Серега, чувствуя настроение всей группы, явно оттопырил уши назад.
– Ну, там достаточно сложные узлы, значит, вязал профи. Вообще, непростое это дело – шибари. Учиться надо… Долго… Ну, это… – она подбирала слова, как часто происходило, когда у нее было какое-то образное понимание, не опирающиеся на факты, и она пыталась рассказать, как можно логичнее, чтобы ее подозрения выглядели слаженной разумной системой, а не чувствами и догадками. – Шибари – жутко замороченное дело. Надо очень сильно любить вот это вот все, прям наслаждение получать, чтобы потратить уйму времени, научиться, совершенствовать мастерство. Можно сказать, что это должно быть делом всей жизни. Там просто так с видео на ютюбе не подкатишь, по картинкам не переплетешь. Девочек подвесили на такой паутине или на крыльях. Что еще больше усложняет процесс и увеличивает время. Крылья скорее всего сплели заранее и принесли. Значит, готовились. Возможно, предполагали, куда можно подвесить в конкретной квартире. Просто так на потолок не прицепишь. Секс у девушек был только со второй жертвой, – она замялась, стараясь не акцентироваться на моменте, что одна из условных «вторых» жертв – друг шефа.
Ромик открыл было рот, но Ника остановила его одним взглядом.
– Да, можно изнасиловать и не оставить следов, я в курсе, но это не наш случай. Судмедэксперты не нашли ни следов химии, ни травм… Я уверена, что и результаты экспертизы ничего не дадут. Не трахал наш маньяк этих девок. Там и поза такая… такая… не подлезешь к влагалищу.
Ромик опять открыл рот.
– Можно сначала трахнуть, потом связать, – снова опередила Ника.
Егерь млел от этих моментов. Когда его ребята вели диалог невербально, угадывая мысли друг друга, он чувствовал себя господом богом, умиленно наблюдающим за своими талантливыми детьми.
– Можно, но тогда вообще весь смысл шибари теряется. Изнасиловать, а потом связывать? Когда психи с сексуальным сдвигом, тогда акт секса главный, к нему готовятся. А тут это плетение очень важно. Это центральное явление, это послание.
Ромик откинулся на сидения, признавая иссякнувшие мысли и поражение.
– Нет, девушек вязали не для секса, – покачала головой Ника. Там чистая эстетика, красота, изящество. У маньяка есть смысл. Он что-то хочет сказать. И у этих шибари настроение какое-то легкое, что ли. Это при том, что там очень жесткая фиксация идет и неравномерная. Они бабочки в паутине или птицы в клетке, а он ловец или, может, коллекционер… не знаю. Это неточно… – пожала плечами девушка. – Это послание…
– Очень загадочно, – буркнул Ромик.
Егерь улыбался, кивал, зацепил взглядом изображение в окне и оторопело уставился на улицу.
Серега привез их в самый центр и припарковался на свободной парковке. Удивляло и то, что место, обозначенное табличкой «для гостей дома Толстого, 6» оказалось не занято каким-нибудь быдлом на здоровой дорогой тачке, которому на все наплевать, и дом, перед которым они остановились.
Особняк семнадцатого века. Егерь знал этот район. Здесь тщательно хранили историческую преемственность. С администрацией города заключались очень требовательные договора, за исполнением которых строго следили. Приобретая здесь недвижимость, владелец брал на себя обязанность не просто сделать ремонт и содержать в чистоте, он должен был отреставрировать культурное наследие, возродить тот исторический облик, что был у него изначально, и все это строго хранить в соответствующем виде. А это часто непомерно трудное удовольствие и не только по деньгам, а еще по времени и по расходу нервных клеток.
Мало того, вся лепнина, штукатурки, натуральные отделочные камни изготавливались на заказ, привозились из малоизвестных далей и стоили непомерных денег. На специалистов, которые были в состоянии работать со статуями, редкими материалами и прочими хитростями, тоже стола очередь, и если к спеху, то приходилось перекупать по двойной-тройной цене. Ну, и самым главным и замороченным оказывалась историческая консультация. Чтобы пройти комиссию по соответствию здания историческому облику и не иметь претензий со стороны администрации, требовался паспорт здания, подписанный кем-то из архитектурных историков, со всеми их званиями, регалиями и наградами.
Профессия эта редкая, в целом мало востребованная, а, следовательно, и символически оплачиваемая. То есть работа науки ради, а не для материальных выгод.
Но как только на пороге захудалой квартирки возникал представитель владельца исторического особняка, тот самый работающий на благо науки проявлял чудеса счета и предприимчивости. Мгновенно складывал стоимость особняка, авто, часов, запонок и секретарши, стремительно прикидывал перспективы и выставлял цену за консультацию, окупающую все это для себя.
Если до этого он составлял конкуренцию только книжной пыли, то теперь превращался в ценного востребованного специалиста, обладающего редкими историческими знаниями, оцениваемыми на вес золота, причем царского и чистого, но великодушно соглашался взять долларами. Часто включая в счет не только свои знания, но и моральные муки за то, что он испытывал всю свою предыдущую жизнь, не обладая домом, запонками и секретаршей.
И помимо всего перечисленного, работа предполагала бесконечную возню с какими-то каталогами и чертежами, постоянными и обязательными переделками, сопровождалась истериками и капризами, что невозможно работать в окружении сплошных идиотов. Причем эти претензии лились ото всех специалистов.
В целом все дома в этом районе соответствовали эпохе и, несмотря на вычурность архитектуры того времени, были похожи друг на друга. Все очень похожи. Но только не это здание, перед которым они припарковались. Тот, кто смог построить это чудо архитектуры, обладал неординарной смелостью и изощренной фантазией. И это в семнадцатом веке! Явно кто-то известный, жутко богатый, располагающий преференциями от власти и скандальной репутацией.
На первый взгляд все чинно благородно, ничего особенного – чистенький, отштукатуренный комок кубиков, отороченный лепниной. Распространенный стиль того времени. Но если приглядеться к изящным гипсовым кружевам, которые обвивали дом довольно широкой лентой, а на углах свисали тяжелыми гроздьями, то зрелище шокировало. Первым побуждением было стыдливо отвести глаза и поморгать, не веря в увиденное. Лишь со второго раза детали представали в полной красе: черти, волы, горгульи, переплетаясь в какой-то нереальной сумасшедшей адской оргии, являли миру из кучи малы своих тел лапы, рычащие челюсти, оскаленные морды, извивающиеся хвосты и напряженные половые органы. Нет, ему не показалось – на него в упор смотрели эрегированные члены и расхлябанные влагалища.
Егерь никогда не задумывался, как выглядят половые органы у чудовищ, но в представлении архитектора, чья похабная выходка дошла к нам через века, они, видимо, имели вид человеческих.
Вероника, вышедшая следом за ним из машины, ухмыльнулась и покачала головой. Девушка отвела взгляд, делая вид, что ничего ее не удивляет, но исподтишка поглядывала. Ромик пялился с нескрываемым интересом, хихикая и гримасничая. Надо будет попросить Нику выяснить историю этого строения, – решил для себя Егор. Для общего развития.
Их ждали. По-гостиничному улыбчивая и услужливая барышня открыла дверь, едва они нажали на звонок, и повела в глубь дома.
Внутри старинный особняк оказался весьма современным, оформленным с хорошим вкусом и крайне функциональным. В темно-фиолетовых тонах, стиль лаунж, если Егерь правильно идентифицировал расслабляющий, диванный и мягкий интерьер, с акцентами на кованых стеллажах и приглушенных лампах.
И хотя подобный интерьер призван дарить спокойствие и отдых, Егерь чувствовал себя неуютно. Будто он ни чином, ни манерами не соответствовал пафосности этого дома. Будто он оказался на званом вечере в королевской резиденции или посольстве и не знает какой ложкой-вилкой есть. Для прожжённого опера, которого с младых ногтей обучали, что на любом мероприятии, в любой среде он представитель власти, подобное чувство явилось новинкой.
Вероника безразлично поглядывала по сторонам, чавкала жвачкой, по виду ее совершенно ничего не смущало. Хотя Егор хорошо знал девушку, в качестве защиты в непонятных или некомфортных ситуациях она сразу отгораживалась за маской наглости, почти грубости, нарочитой развязности, часто хамства.
– Олег Сергеевич, – представился мужчина, поднимаясь им навстречу из разлапистого кресла. Высокий, изысканно ухоженный, с длинными волосами, собранными в хвост. Белая рубашка из тяжелого шелка, расстёгнутая на груди, придавала ему небрежности с долей безразличия к тому, кто, что о нем подумает. А темные брюки с высоким немодным поясом делали его похожим на графа или герцога.
Жестом он пригласил гостей присаживаться. Предложил кофе, чая или коньяку. Егерь вдруг забив на правила и твердую гербовую корочку, выбрал алкоголь. Его выбор никак не отразился на выражениях лиц присутствующих, и он с удовольствием принял из рук молодого человека, принесшего поднос с напитками, приземистый бокал с ароматной жидкостью.
Вероника разложила перед специалистом фотографии, тот внимательно их рассмотрел, одну за другой поднимая со столика и возвращая на то же место. Егор не смог однозначно определить, заинтересовали они его, удивили или он просто демонстрирует вежливость и содействие следствию.
Некоторое время висела пауза.
– Что вы, собственно, хотите узнать у меня? – Олег Сергеевич поднял спокойный взгляд на Егора.
– Что вы по этому поводу думаете? – быстро откликнулся тот, понимая, что вопрос слишком общий и абстрактный.