блазнительно открывающих всю попу блестящих крохотных трусиках и бюсте извивалась вокруг пилона, его замутило. У него тряслись руки, по красному распаленному лицу текли капли не то пота, не то слез. Он усилием воли оторвался от экрана и, словно сомнамбула, побрел по комнатам. Он держался рукой за стену, хватался за мебель, прижимал ладонь к сердцу, но оно не болело. Нет, его не сразил ни инфаркт, ни инсульт. Он лихорадочно бегал взглядом по месту обитания его дочери и искал подтверждения, что его находка ложь. Привиделось. Показалось. Он легко готов был поверить в обман зрения. Во что угодно.
Когда его ошарашенная, потная и скорчившаяся от терзавших его чувств физиономия отразилась в зеркале, он встал как вкопанный. Это был спортзал. Он стоял посередине мини спортзала, организованного его дочерью. Самая дальняя комната ее владений. Он никогда сюда не заходил. Мозг отказывался исполнять приказы, но он вспомнил. Эта комната была гардеробной, поэтому Андрей Васильевич никогда сюда не заходил. Сейчас здесь расположился спортзал, точнее, студия танцев: две стены зеркал от пола до потолка, хореографический станок, коврик, кубики, гантели, подушки. И главное, шест. Он, как на чудище, покосился на хромированную палку, будто не веря в ее существование. Прямо здесь, дома, она тренировалась, училась этому развратному ремеслу.
Андрей Васильевич уже не отделял горе от разочарования, панику от непонимания, страх от удивления. Все слилось в единую шаровую молнию, спиралью разворачивающуюся в его груди. Он кинулся по всем комнатам, где обитала Лиза, переворачивая все на своем пути. Открывал ящики, выворачивал все наружу, озирался, силился вспомнить, как все выглядело раньше. Раньше это когда? Он так редко здесь бывал, охраняя частное пространство Лизы.
Спальня точно стала меньше, она что-то переделала. Он раздвинул зеркальные двери купе. Гардеробная. Все верно, где-то же она должна расположиться, если ее вытеснили из спортзала.
Андрей Васильевич в беспамятстве, в неконтролируемом безумии переворачивал полки, открывал ящики, рассыпал коробки. Он не знал, что ищет. Он нашел. Открыв большой короб из ротанга, он обнаружил несколько аляповатых костюмов, если так можно назвать трусы и майки. Три пары сильно потрескавшихся облезлых туфель на высоченных каблуках и платформе.
Безумная активная деятельность вдруг сменилась апатией и отупением. Он смотрел и не понимал, как это могло здесь оказаться? Его Лиза не такая! Он шарахнулся из гардероба, выронив каблуки. Добежал до письменного стола, захлопнул ноут дочери и, держа подальше от себя на вытянутых руках, будто какую-то заразу, вылетел из комнаты. В своем кабинете он положил ноут на пол, будто ожидал взрыва. Замер у окна, прислушиваясь, как грохочущее в ушах сердце затихает и замедляет ритм. Он взял себя в руки. Невозмутимость в любых ситуациях. Умение держать удар. То, чем он гордился, то, что помогало ему выжить в бизнесе и в политике. То, что так тяжело давалось сейчас.
Он вслепую набрал телефон Егеря.
Глава 30
Повилика зашла в ресторан, опоздав ровно на три минуты. Стоит ли упоминать, что Лекс ждал ее уже полчаса. Он почувствовал ее присутствие, едва она вошла в дверь. Ее силуэт загораживали вазы с цветами, ажурные перегородки, другие гости, но он точно знал, это она. Лекс не помнил, когда так волновался в последний раз. Он смотрел, как девушка в летнем желтом платье шла между столиков, она улыбалась администратору, провожающему ее к Лексу, официанту, приветствующему ее. И улыбка светилась такой искренностью, открытостью, будто она и вправду им всем очень радовалась.
– Наверное, банально будет сообщить тебе, что выглядишь ты великолепно? Но удержаться от восхищения очень сложно, – Лекс поднялся из кресла, приветствуя девушку.
– Нет, не банально! – засмеялась Повилика, – Я же не надела банальное красное платье!
– От тебя захватывает дух! Вот-вот перестану дышать, любуюсь тобой, – восторженно выпалил Лекс.
– Очень красиво! – Повилика снова засмеялась.
Она заказала карпаччо из телятины и рваное мясо с трюфельным соусом. Вино выбирал Лекс. Повилика лишь уточнила, что предпочитает красное сухое.
Лекс быстро выбрал себе кусок мяса и сосредоточился на вине из сорта винограда Санджовезе с защищенным географическим наименованием. Ей должно понравиться.
Повилика оценила. Светлые и розовые блики от бокала играли на ее нежном лице. Лекс чувствовал себя счастливым. Они болтали и смеялись, будто знакомы сто лет. Она так же, как и он, любила гулять вдоль моря больше, чем купаться, гонять на машине и пробовать разные авто, но неоспоримым преимуществом пользовался ее мерседес смарт. А еще она ненавидела зиму и холода.
Когда он рассказал, что несколько лет прожил в Сибири и больше года на Аляске, она дернула плечами.
– Брр! Даже представить себе не могу. Сразу по коже бегут мурашки. Сбегаю от зимы, как только представляется возможность.
– Зима вдали от грязных городов обладает некоторым очарованием. Чистотой, белоснежностью, свежестью, – улыбался Лекс.
– Отлично, сопли замерзнут идеально прозрачной льдинкой, – хохотала она. – Нет. Не хочу.
Лекса очаровывало все: как она смеётся, как шутит, как ест. Казалось, и он очень надеялся, что не ошибается, но с ним она вела себя естественно, чувствовала себя свободно и непринужденно.
Они просидели за столиком долго. По ощущениям несколько часов, она не следила за временем, Лекс тем более.
Он наверняка знал, если время в обществе человека растягивается, выписывает восьмерки бесконечности, значит, людям вместе очень хорошо.
– … Аттракцион «Тюльпан», которым Егерь и Дикий собирались проверять собственную вестибулярную систему и мою за компанию, как бы я не сопротивлялся. Повезло, аттракцион не работал. – Лекс рассказывал историю из детства. Повилика хохотала. – Но сдаваться они и не собирались. Выбор пал на колесо обозрения. Заранее купили билеты на десять кругов. Отец Дикого понятия не имел, на какую экзекуцию дает деньги. Не шибко трезвый смотритель аттракциона сосредоточился только на совпадении кругов и посетителей.
– Так там же скорости совсем разные, «тюльпан» же быстро крутится, а колесо нет. Наверное, можно кататься и кататься. Медленно и красиво, – она слегка порозовела, смеясь. – Им бы на пилон. В какой-нибудь «райской птице» зависли вниз головой и кружились. Быстро бы выяснили, у кого вестибулярный аппарат сильнее.
– Пилонов в России тогда не было, во всяком случае, в том возрасте мы о них не подозревали. Тогда космонавтами мечтали быть. Почему в центр полетов должны были взять только одного из нас мне непонятно. В общем, мы все втроем взгромоздились в корзину колеса обозрения и покатили. На третьем круге уже скучали, на пятом откровенно зевали, на седьмом на город опустились сумерки, и мы свернулись калачиком на сиденьях, – Лекс едва сдерживал смех.
– На десятом? – лукаво вскинула брови Повилика.
– Десятого мы не помним. Возможно, его и не было. Потому что мы заснули, а смотритель аттракциона нас забыл.
– Серьезно?
– Ага. Видимо не разглядел за ограждениями, а что мы сели на аттракцион запамятовал. Работа у него скучная, пузырек с самогоном бездонный.
– О, боже! – Повилика всплеснула руками. – Как же вам, должно быть, было страшно! Мне ужасно жаль тех мальчишек!
– Не то слово. Мы на помощь-то звать боялись! В милицию отведут, еще и от родителей влетит. Мы замерзли, тряслись, словно кутята! Тело все затекло, на высоте лишний раз пошевелиться страшно. Ладно, не хватило мозгов по спицам и этим лучам железным, что от центра к краям расходятся, спуститься. Наверняка бы расшиблись.
– С ума сойти! – Повилика смотрела на Лекса во все глаза. – Ну вы и балбесы!
– Охранник обалдел утром, когда нас спустил. Решил, что мы ночью туда залезли по этим кругам. Орал, с палкой за нами гонялся. Грозил в милицию сдать. Хорошо, нас трое, мы в разные стороны разбежались, как тараканы, он не поймал. До следующего лета носа в парк не казали.
– Ну и кто из вас был признан настоящим космонавтом?
– Ночь в хлипкой люльке на высоте примерно трех девятиэтажек подвела к мысли, что никто из нас не пригоден к полетам в космос. К тому же первопроходцы уже летали, и даже по луне ходили, а значит, делать там больше нечего, мероприятие так себе, скучное и неинтересное.
– Очень разумные выводы, – Повилика допила вино. – Я бы тоже не пошла в космонавты. Кстати, я, наверное, единственный человек в мире, который никогда не катался на колесе обозрения.
– Серьезно? Ни разу? Даже в детстве?
– Не-а, – честно призналась девушка. – Даже не знаю почему.
– Пошли! – Лекс позвал официанта рассчитаться. – Это нужно срочно исправить. В новом парке самое высокое колесо обозрения в России, не помню, сколько метров, но мы сейчас его покорим.
Он готовился к сопротивлению. Ни одна девушка не упустит возможности пококетничать, но Повилика только прикусила губу и с любопытством и предвкушением смотрела на Лекса. Повилика с головой кидалась в любую авантюру.
Через пятнадцать минут такси подвезло их к высоким воротам, по которым скакали гипсовые мартышки, извивались питоны и рычали львы. Вывеска гласила «Большой парк аттракционов „Джуманджи“».
– Кажется, в Джуманджи что-то пошло не так? – хихикнула Повилика.
– Кончилось все нормально, – пообещал Лекс.
С последнего раза, как Лекс катался на колесе обозрения, многое поменялось. И сам аппарат радовал новизной, блеском, отсутствием скрипа и ржавчины. Люльки предлагались на выбор: закрытые, застекленные или открытые с яркими надежными бортиками из акрилата. В качестве смотрителя вежливые, энергичные добры молодцы в форменных красных футболках, которые и в кабинку под белы рученьки препроводят, и легких горячительных напитков предложат.
Лекс приобрел бутылку хорошего просеко, укомплектованную двумя стеклянными фужерами. Цена ничуть не смущала, восхищал сервис.
– Мне, наверное, достаточно, мне же в клуб еще, – Повилика грациозно приземлилась в креслице и легонько повертелась в нем, обозревая окрестности.