Танцующие на каблуках — страница 90 из 92

Она изогнулась всем телом и ударила Лекса ножом. Лекс дернулся, лезвие пришлось по руке, рассекло кожу и мышцу, он рукой толкнул женщину в бедро и подсек ногой. Виринея рухнула на землю. Лекс отполз в сторону. Развернулся и еще попятился. Вихрь из белых цветов, земли, листьев и воды поднимался перед ним вверх. Он смутно видел за пеленой женские силуэты. Мужчина подался вперед, его откинуло волной. Он уперся спиной в ледяной мокрый камень. Взглянув в лицо изваянию из розового кварца, он узнал любимые черты.

Гул смерча нарастал, тени метались, Лекс до рези в глазах всматривался в вихрь, но разглядеть ничего не мог. Вода, земля, листья, кровь завернулись в смертельную воронку. Его мутило, голова кружилась, глаза закрывались, силы оставляли его. Розовый кварц был таким теплым.

В себя его привел хлёсткий шлепок по щеке. Сознание вернулось.

– Пойдем, – мокрая, грязная Повилика поднялась с корточек и протянула ему руку. Рана на плече болела, Лекс потер рукой и наткнулся на повязку. Из белого платья Повилики был выдран клок. Оно уже не сияло белизной. Заляпанное кровью и грязью, как и его одежда, походило на тряпку.

Лекс нашел в себе силы и встал. Они пошли прочь. Дождь все еще лупил по листьям и надгробиям, но ветки сирени, сильно потрёпанные после бури, не мешали им. Лекс обернулся на могилу Виринеи, над той возвышался холмик, стремительно прорастали кусты сирени, казалось, холм дышит. Лекс помотал головой и отвел взгляд.

Что Повилика дрожит так, что трясутся руки, стучит зубами и размазывает по лицу беспрестанно льющиеся слезы, он заметил только в машине. По белому платью и коже в мурашках, растеклись кровавые разводы, но ран Лекс не видел. После него самого машину придется чистить химчисткой. Они молча сидели в машине. По стеклам лупил дождь, стало совсем пасмурно. Лекс повернул ключ зажигания, и панель продемонстрировала время. Четыре часа дня. Повилика молчала. Он не знал, что спросить. Лекс повел машину к городу. Они ехали в полном молчании. Повилика почти перестала плакать, только всхлипывала. Потом успокоилась, лицо высохло. Он остановился возле ее дома. Она тяжело вздохнула и ровным голосом произнесла.

– Мы – вилисы. Невесты, не дожившие до своей свадьбы. Не дожившие до своего счастья. Каждую из нас погубил мужчина своей ложью, предательством, жестокостью, лицемерием. Виринея подняла нас для мести. Это единственный смысл нашей жизни. Раз за разом доказывать, что мужчины бессердечны, черствы, испорчены, и мстить за это.

– Вот все сплошь сволочи? – уточнил Лекс.

– Практически, – пожала плечами Повилика. – Невинных жертв не было.

– Вы убиваете? – как ни старался Лекс, а голос у него дрогнул.

– Мы забираем силу, не всегда до смерти, это каждая решает сама, в зависимости от боли, которую испытала, от порочности мужчины, много от чего. Легенда и миф, окружающий нас, это одно. Реальная жизнь вносит свои коррективы.

У Лекса в голове кипели вопросы, но каждый звучал как что-то фантастическое, и он не мог сформулировать ни одного.

– Дикого убила одна из вас? – Лекс боялся правды.

– Да. Он встречался с Викой. Она полюбила. Действительно его полюбила и очень сильно. А он ее предал. С той девушкой, которая висела на крыльях…

– Наталья Демидова.

– Да. Наверное, с кем-то еще. Он твой друг, но ему не знакомы любовь, преданность, честь. Во всяком случае, по отношению к женщине. Но Вика очень его любила и готова была заплатить за его жизнь своей. – Повилика не смотрела на Лекса, она смотрела перед собой на залитое водой лобовое стекло. – Если вилиса полюбит и не сможет наказать обманувшего ее любимого, ее ждет разоблачение. Она снова ложится в могилу. Навсегда. Обрекает себя на вечную муку. На вековые страдания. Лежать, каждую минуту осознавая, что жизнь продолжается. Люди поют, танцуют, смеются, любят, а она навсегда заключена в могилу. На нее давит земля.

По коже Лекса побежали мурашки. Хотелось броситься раскапывать могилы, но он понимал, все не так просто.

– Вика заплатила своей жизнью, тем подобием жизни, которое у нас есть, за жизнь Дениса, но Виринея его все равно убила. За это… – Повилика осеклась.

– Симонова Юрия? – продолжил Лекс.

– Девушку зовут Тамара. Они встречались недолго. Он предал, она отомстила.

– Почему у мужчин такие счастливые лица? Они счастливы, что умирают?

Повилика глухо рассмеялась:

– Они умирают от счастья. Напоследок вилиса дарит неземное блаженство, невозможное удовольствие, человеческие сердца такого не выдерживают. Особенно маленькие, сухие, не вместительные мужские сердца, – проколола Повилика.

– Виринея мертва?

– Да, так, как может умереть вилиса.

Повилика вздохнула, пригладила волосы.

– Лекс, это не только моя тайна. И я уверенна, ты понимаешь, что, раскрыв ее, ты рискуешь своей жизнью. И моей.

– Сегодня я должен был умереть? – уточнил Лекс.

– Да, такое было возможно. По законам вилис тебя не за что убивать, – она помолчала. Лексу казалось, она смертельно устала. – Но Виринея решила иначе. Виринеи нет. Завтра соревнование… Шоу…

– Вам просто не до меня, – хмыкнул Лекс.

Повилика улыбнулась. Она легко поцеловала его в щеку и вышла из машины под проливной дождь. Лекс завел машину и, развернувшись, через двойную сплошную погнал в следственный отдел.

Глава 45

Повилика закрыла дверь на все замки, будто ждала, что кто-то рискнет к ней вломиться. Ванна наполнялась горячей водой, над поверхностью клубился пар. По коже побежали мурашки удовольствия. Повилика легла в воду и закрыла глаза.

Перед глазами все еще кружил хоровод из белых лепестков, воды, грязи, крови и призраков. Холод смерти, сырость и тяжесть сырой земли, страх безнадежности впитались в ее кожу, проникли внутрь. Она отогреется в ванной. А потом в объятиях Лекса. Чтобы унять дрожь и растопить ледяной ужас, она готова взойти на костер.

Развоплотить Виринею оказалось гораздо проще, чем они думали. Сейчас Повилика ощутила, что Виринея умерла еще тогда, когда они вчетвером решили, что им она больше не предводительница.

В ушах Повилики звенели слова.

– Ты не спасаешь девочек от меня. Не восстанавливаешь справедливость. И даже не желаешь занять мое место, – Виринея шептала ей на ухо, сцепившись и крепко обнимая ее. – Ты спасешь его! Предательница не я! Предательница ты!

Повилика до сих пор ощущала ее ледяные пальцы на своей коже, острые ногти с идеальным маникюром, царапающие грудь. – Но помни, моя девочка, ты живешь только как призрак мести. Ты не живая женщина. Не любимая. Ты призрак мести. Другой жизни у тебя не будет. Не может быть.

Повилика тряхнула головой, отгоняя мрачные мысли. Нет, она точно не сделает ее ошибок.

Пусть она совершит промахи и неудачи, но свои, не чужие. Все будет по-другому, не так, как у Виринеи. И даже если исход ждет тот же, главное все будет иначе. Не повтор. Другая версия.

Виринея легла в могилу, но не унесла с собой страх. Четыре призрака стояли на краю ямы, смотрели, как земля сходится над головой могущественной и самой главной вилисы и замирали от ужаса. В какой-то момент им показалось, что с ней, с Виринеей, уйдет все. Надежды, планы, танцы, музыка, солнце, вся их жизнь, они сами. Земля успокоилась. Очнулись и они. С кладбища они удирали, словно ошпаренные кошки. Словно можно зацепиться подолом за ветку, поскользнуться и грохнуться в свою могилу. Будто Виринея встрепенется и затащит с собой. Повилика засмеялась.

Девушка ушла под воду, ощущая, как горячая вода обхватывает каждый миллиметр ее тела, окутывает, согревает. Под водой открыла глаза. Приоткрыла губы, выпустив на поверхность несколько пузырьков.

Завтра. Все решится завтра. Она чувствовала нетерпение и беспокойство подруг. Как же будоражит борьба за власть. Но решать не им. Власть будет дана проведением. Высшими силами. И Повилика почти наверняка знала кому.

Глава 46

Сержант на КПП вскинул одну бровь и хмыкнул.

– Ваша группа в боях, что ли участвует? Раненые подтягиваются?

Лекс только сейчас осознал, как он выглядит. Но на переодевания у него не было ни сил, ни времени. Мокрый насквозь, в хлюпающих кроссовках, разодранной футболке, в глине и крови. Тряпка, перевязывающая плечо, намокла и пропиталась кровью.

Впрочем, группа Егора Константиновича Хромова оказалась ему под стать. Ромик по-детски шипел и визжал, сидя на столе голый по пояс. Вероника поливала его из флакончика перекисью водорода и заклеивала пластырем. Глубокие царапины на груди и на лице. Синяк на виске раздулся, переливался фиолетовым и наверняка сползет под глаз.

– Лучше бы тебе, конечно, к врачу, – советовала Вероника. – Я так себе медсестра, и рука у меня тяжелая.

Приблизительно так же выглядел Егерь. Но на нем еще зияло множество мелких колотых ран. Он пил коньяк прямо из бутылки. Свирепый взгляд отбивал желание перевязывать его раны.

– По тебе что, танк ездил? – он едва окинул друга тяжелым взглядом. Дождь размыл кровь и грязь у него по одежде, но по розовым пятнам однозначно угадывалось, что это не кетчуп.

– Если бы только один, – честно признался Лекс. – Кто вас так?

Егерь выдохнул воздух, звук сильно походил на рык.

– Лиза Долгополова, – хихикнула Вероника. – Арестовывали они ее.

Лекс вскинул брови.

– Их отделала девчонка? Одна? Двоих?

– Четверых, – Вероника не могла сдержать ехидной улыбки. Она явно радовалась за Лизу. – Двое в больнице. Она зеркало на них уронила.

– Угу, – теперь было понятно откуда мелкие колотые раны у Егеря.

– Пятерых. Строго говоря, уделала она пятерых. Просто повезло только четверым, – Егерь положил перед Лексом фото толстого мужика, навзничь разлёгшегося в кресле. На мертвом лице застыло счастливое выражение.

– Отец, – Егерь предугадал вопрос друга. – Она убила отца. И сбежала.

– Завтра соревнование по полдэнсу, она не пропустит, – Лекс рассматривал фото. В голове звучал голос Повилики. «…Каждую из нас погубил мужчина, своей ложью, предательством, жестокостью, лицемерием…»