То, что противоречит Дао, погибнет до времени.
Становление методик даоинь: «Следуй Небу во всякое время»
Если воинские искусства явились первой составляющей ушу, то второй стали системы психопрактики и регулирования циркуляции внутренней «энергии» — «пневмы» — ци. Вторая составляющая и позволила ушу через много столетий стать видом духовной дисциплины, «внутреннего подвижничества».
Практически нет такого стиля ушу, который не включал бы в себя раздел, называемый нэйгун — «внутреннее искусство», «внутренняя работа». Уже своим названием он противопоставляется «внешней работе» (вайгун) — физическим упражнениям, но одновременно призван дополнить их. За счет внутренней работы, основанной на управлении сознанием и циркуляцией ци внутри организма, осуществляется, в частности, особое «психо-энергетическое» усилие-цзинь, используемое в ушу.
На протяжении своей долгой истории «внутреннее искусство» имело десятки названий. Самые древние из них — даоинь — «вводить [ци] и проводить [ее по каналам]» — туна («вдох и выдох»), шици («питание ци»), синци («проведение ци по каналам»), фуци («самодополнение через ци»), одно из последних названий, широко распространенное сегодня — цигун («достижение мастерства в управлении ци»).
Содержание понятия «нэйгун» меняется в зависимости от контекста. Зачастую оно подразумевает не только комплекс дыхательных, медитативных упражнений, гигиенических и диетологических предписаний, но и особый тип духовного самовоспитания. В шаолиньском ушу под нэйгун понималась практика укрепления собственного тела путем налаживания циркуляции ци, а также достижение крепости духа через буддийские методы медитации. А вот в ряде школ под нэйгун подразумевались лишь несложные дыхательные упражнения.
Так или иначе нэйгун своими истоками было связано с тайным искусством даосских магов, направленным на достижение бессмертия, слияние с Дао и прозрение собственной изначальной природы. Системы синци и туна описывались особым языком, доступным только тем, кто прошел посвящение в мистических школах. Многие понятия из этого языка мы встречаем и в современном ушу.
Самый ранний текст по управлению циркуляцией ци, обнаруженный к настоящему моменту, датируется китайскими историками 380 г. до н. э. Он представляет собой кусок двенадцатиугольной стелы с вырезанными на ней 45 иероглифами. Вот его перевод: «Циркулируя, ци опускается и концентрируется [в нижней части живота]. Концентрируясь, оно простирается вниз и обретает покой. Обретая покой, оно укрепляется, а укрепляясь, дает росток. Росток вытягивается, затем возвращается обратно, возвращаясь обратно, он достигает Неба. Весна Небесного начала располагается вверху, Весна Земного начала располагается внизу. Тот, кто следует этому, обретает долголетие, а живущий вопреки этому, умирает» [299].
Сразу бросается в глаза параллель между человеком и растением, плавный переход от земного к Небесному. Судя по описанию, имеется в виду следующая методика. Прежде всего необходимо опустить ци в нижнюю часть живота, сконцентрировать его в области («киноварном поле», своего рода «энергетическом резервуаре») даньтянь и «успокоить». Затем в области даньтянь соединить «пневму» ци, «семя» цзин и «дух» шэнь в единую «пилюлю бессмертия», или «бессмертный зародыш» (в тексте — «укрепить и дать росток»; в ранних трактатах результат соединения трех начал чаще назывался не «пилюлей бессмертия», но «желтым ростком»).
Затем ци из нижней области даньтянь поднималось по переднесрединному меридиану думай в верхнюю область даньтянь в голове, потом по заднесрединному меридиану жэньмай возвращалось в нижнее «киноварное поле» даньтянь. Об этом говорит фраза: «Росток вытягивается, а затем возвращается обратно, возвращается обратно и достигает Неба». Здесь «небесный круг» завершается, соединив между собой верхнюю область даньтянь — «Весну небесного начала» и нижнюю — «Весну земного начала».
Мы видим, что уже в то время использовались методики регуляции ци, близкие к современным. Текст стал понятен после несложной расшифровки. Однако таких «шифров» можно насчитать несколько сот. Даосские секты почти соревновались друг с другом, изыскивая эпитеты и метафоры для описания «небесного круговорота» — то это «падающая вода и поднимающееся вверх пламя», то «закат луны и восход солнца», то «борьба тигра с драконом».
Продление жизни, долголетие становится в какой-то мере навязчивой идеей китайской мистической традиции. Термин «даоинь» является, вероятно, одним из самых древних обозначений такого рода искусства. Он состоит из двух иероглифов: дао — «вести, проводить» и инь — «вытягивать». Термин «инь» в древности, например, в текстах II в. до н. э., соотносился с понятием «вытягивание (устранение) болезни». Так, в пояснениях к древним «Таблицам даоинь» («Даоинь ту») речь идет об «устранении (вытягивании из организма) болей в селезенке», «устранении болей в коленях» и т. д. В том же трактате мы встречаем термин «инь» и в другом контексте — «приведение (инь) тела в состояние гибкости» или, проще говоря, «сделать тело гибким». Итак, первоначальное значение понятия «даоинь» — «проведение [ци по каналам] и устранение [болезней]», или «проведение [ци по каналам] и обретение [телом гибкости]». Значительно позже под термином «даоинь» стал подразумеваться целый комплекс оздоровительных, гимнастических и дыхательных упражнений.
В 1973 г. в грандиозных скальных пещерах Мавандуй, расположенных недалеко от города Чанша, столицы провинции Хунань, были обнаружены две рукописи «Об отказе от потребления злаков и питании ци» («Шигу шици») и «Таблицы даоинь» («Даоинь ту»), которые соотносились между собой как текст с иллюстрациями. Их создание отнесли к 206–188 гг. до н. э., хотя существуют причины считать, что ряд абзацев написан одним-двумя веками ранее указанной даты. В любом случае перед исследователями открылись самые древние развернутые тексты по искусству «питания ци» и методам самооздоровления. Уже первые абзацы «Шигу шици» ясно указывали: «Чтобы голова была наполненной, ноги легкими а тело подвижным, следует использовать дыхание-цюй и дыхание-чуй и прекращать занятия лишь тогда, когда увидишь эффект». Несомненно, что два упомянутых типа дыхания (цюй и чуй) представляли собой конкретные дыхательные методики (в более поздних системах цюй — это легкое, медленное, поверхностное дыхание, а чуй — дыхание с напряженным выдохом через рот).
Текст утверждал, что прежде всего следует отказаться от «питания злаками». Это можно понимать и как воздержание именно от злаков, и как отказ от пищи вообще. По древним китайским медицинским представлениям, именно злаки вскармливают внутри тела «три вредоносных червя», или «три трупа», которые разъедают организм и в конечном счете ведут к старению и смерти. А отказ от пищи заставит червей голодать и в конце концов изгонит их из тела. «Питаться» же в этот период голодания следует исключительно «пневмой»-ци.
«Таблицы даоинь» представляют собой набор иллюстраций — своеобразное графическое пособие для тренировок, вероятно, применявшееся в учебных целях в одной из закрытых школ даоинь. На куске материи размером 1 на 0,5 м изображены 44 фигуры людей (мужчин и женщин, стариков и юношей)в различных позициях. Интересно, что некоторые из изображенных имеют на голове шапочки, которые носили в те времена простые крестьяне. Значит, в то время даоинь занималась не только образованная элита. Более того, вполне логично предположить, что даосские мастера обучали начаткам своего искусства простолюдинов, т. е. тех, с кем общались чаще всего.
Даосский путь совершенствования собственной природы многосложен. Тем не менее его первые шаги достаточно просты. Главное — успокоиться, не просто отвлекшись от суетных мыслей, но достигнув умиротворения души, равного вечному покою космоса. В этом и заключается смысл «вскармливания собственной природы через успокоение». Несложно уловить мистическую символику этого «успокоения» — ведь в великом покое и неизменном постоянстве пребывает лишь Дао. Когда инь и ян находятся в покое, они соединяются, благодаря чему достигается некая внутриутробная неразличимость любых противоположностей мира — Великое единство (тай и). Когда же противоположности приходят в движение, они разделяются, а это в свою очередь проявляется в рождении всех феноменов мира. Итак, покой и есть восхождение к Дао.
Хотя главной целью даосской практики было обретение бессмертия, оно считалось уделом немногих. Едва ли не основным критерием приобщенности к Дао стало долголетие. Древий даосский трактат «Тайпин цзин» («Книга о Великом покое», II в до н. э.) сообщал, что существуют три вида долголетия — земное, при котором человек живет до 80 лет, человеческое — до 100 лет, и небесное — до 120 лет.
И вот в классическом даосском тексте «Чжуан-цзы» (IV в. до н. э.)мы встречаем интересный пассаж: «Дышащие носом и выдыхающие ртом, вдыхающие и выдыхающие, изгоняющие старое и вбирающие новое, уподобляющиеся карабкающемуся медведю и птице, вытянувшейся в полете, делают это ради долголетия и только. Помыслы мужей, любящих заниматься даоинь и пестующих свое тело, устремлены к достижению долголетия старца Пэн-цзу» [326].
Прежде всего здесь речь идет о какой-то древнейшей технике совершенствования тела путем имитации животных. Вероятно, «карабкающийся медведь» и «птица, вытянувшаяся в полете» — не просто художественные сравнения, но вполне конкретные позиции из гимнастики даоинь. А из выражения «изгонять (ту) старое и вбирать (на) новое» пошло название одной из древнейших систем, основанных на регуляции дыхания — туна.
Что же предлагали древние методики? Прежде всего несложные упражнения, например, наклоны и прогибания в пояснице для обретения телом гибкости. Большинство упражнений так или иначе соотносились с движениями животных, символизирующих природное начало и возвращение в лоно естественности. В древних комплексах упражнений мы встречаем уже известные нам из «Чжуан-цзы» позиции «карабкающегося медведя» и «птицы, вытянувшейся в полете», а также ряд новых, среди них — «северный лебедь», «богомол», «журавль», «дракон, карабкающийся на башню», «умывающаяся обезьяна». Не трудно заметить, что образы всех этих животных нашли свое воплощение в более поздних стилях ушу.
Алхимия и техника дыхания
Дальнейшее развитие дыхательно-медитативных систем во многом связано с именем известного даосского мага и алхимика Гэ Хуна (284–363 гг.) — фигуры во многом загадочной, но безусловно, реальной. Многие современные школы даосского нэйгун связывают свое происхождение именно с Гэ Хуном, хотя он сам относился к дыхательным упражнением с определенной долей скептицизма, считая их лишь вспомогательным элементом даосской практики.
Выходец из знатного, но обедневшего рода, он был приобщен к традиции даосских алхимиков, изготавливающих «пилюлю бессмертия». Ему самому, правда, не удалось достичь бессмертия, зато его труды о рецептуре «сокровенного средства» стали весьма популярны у последующих поколений даосов.
Гэ Хун был вполне традиционен и жестко придерживался древних уложений в описаниях, что-то скрывая, что-то нарочито искажая. Тем не менее сам факт открытого изложения секретных методик был невероятным новшеством. Его знаменитый труд «Баопу-цзы» («Мудрец, объемлющий первоначальную простоту») посвящен искусству алхимии.
Основным способом обретения вечной жизни в даосской среде считалось выплавление так называемой «пилюли бессмертия», которую называли еще «великим средством» (да яо), «золотым [раствором и перегнанной] киноварью» (цзиньдань), «золотым ростком», «чудесным средством». Главными ингредиентами были ртуть, мышьяк, серебро, золото, сера, иногда — куриный или мышиный помет, свиная кровь. Травы ценились весьма невысоко. Например, Гэ Хун считал, что они даже себя уберечь не способны и сгнивают каждый год. Так как же могут они продлить жизнь человеку?
Ингредиенты требовалось подбирать друг к другу в точнейшем соответствии. Затем они сплавлялись между собой в тигле, причем перегонялись до нескольких десятков раз. Полученное средство обычно зарывалось в землю в священных местах на несколько лет, помещалось под алтарь духов Земли. Но и это еще не обеспечивало эффективность пилюли — необходимо было правильно ее принимать. Например, одни снадобья следовало лизать каждый день, другие — лишь обмакнуть в воду, которую затем выпить.
Секреты изготовления «пилюли бессмертия» не могли передаваться тем, кто не прошел сложного посвящения. Овладевший необходимыми знаниями даос обычно удалялся высоко в горы, «взяв с собой лишь собственную тень». Все дни напролет он сплавлял многочисленные ингредиенты, нагревал в тигле мышьяк и серу, серебро и золото, ртуть и ее амальгамы, дробил в порошок минералы, искал в укромных местах помет «волшебного феникса» (в крайних случаях его можно было заменить пометом курицы), добавлял в снадобье кровь молодого зайца. Самые сложные и соответственно эффективные пилюли следовало перегонять не менее девяти раз (они так и назывались — «пилюли девяти возгонок»). Готовились к приему «лекарства от смерти» порой несколько десятков лет, разыскивались нужные составные части, тренировалось собственное сознание, — без этого пилюля могла не подействовать. В последние пятьсот дней даос много занимался дыхательными и медитативными упражнениями, а в течение ста дней до перехода в бессмертие никто не должен был нарушить его уединение.
Но вот постепенно сформировалась мысль: а нельзя ли представить человека в виде тигля, в котором сплавляются ингредиенты для пилюли бессмертия — «пневма»-ци и «семя»-цзин? Ведь и наш мир, — «пространство между Небом и Землей», как учил Лао-цзы, есть лишь меха, которые раздувают огонь, плавящий «человека истинного». Так рождается методика «внутренней алхимии» — нэйдань, которая стала противопоставляться алхимии «внешней» — вайдань. Именно «внутренняя алхимия» и привела к зарождению наиболее развитых и мистически глубоких систем саморегуляции.
Но во времена Гэ Хуна дыхательные и гимнастические системы туна, даоинь и синци в даосской среде рассматривались исключительно как вспомогательные. Не случайно Гэ Хун называл их «малым искусством», считая «великим средством» и «чудесным искусством» выплавление киноварной пилюли. Он признавал, что «благодаря даоинь можно отдалить старость», «благодаря синци можно продлить свои годы», но вот «благодаря чудесному средству можно стать безграничным», т. е. обрести вечность.
В среде закрытых даосских школ в ту эпоху практиковалось немало дыхательных систем. Лишь Гэ Хун упомянул во «Внутренних главах» своего труда около десятка — даоинь, синци, шици, туци («изгнание ци»), яньци («вдыхать ци»), туна и т. д. Но «самый великий» из них — это «зародышевое дыхание» (тайси). Суть «зародышевого дыхания», которое позже стало основным методом внутренней тренировки в некоторых школах ушу, Гэ Хун разъяснял так: «Тот, кто занимается зародышевым дыханием, способен дышать не через рот и нос, как зародыш в утробе матери, и таким образом достигает Дао. Начиная заниматься синци, проводи ци через нос и задерживай дыхание, замедляя число ударов сердца. Досчитав до ста двадцати, можешь потихоньку выдохнуть через рот. Положив лебяжий пух на рот, выдыхай так, чтобы он даже не затрепетал. Учась постепенно увеличивать число ударов сердца, через длительное время сможешь добиться тысячи ударов. Если добьешься тысячи ударов, то старость отступит, множество дней обратятся в один день» [124].
Таким образом, ключевое дыхательное упражнение заключалось в задержках дыхания, едва заметных выдохах и регулировании сердечного ритма психическим усилием.
В эпоху Гэ Хуна появляется около десятка подобных трактатов. Часть из них вошла в «Баопу-цзы», например, «Книга о вскармливании жизненности» («Яншэн шу»), «Канон массажа» («Аньмоцзин»), «Канон даоинь» («Даоинь цзин»), «Канон о питании шести видами ци» («Ши люци цзин»), «Канон зародышевого дыхания» («Тайси цзин»). Сам Гэ Хун не советовал ограничиваться лишь дыхательными упражнениями. Под даоинь он подразумевал и визуализацию различных духов, и долгое созерцание каких-либо предметов, пока они не начинали изменять свой цвет вплоть до слепяще-желтого. Затем следовало удерживать этот цвет в памяти — «сохранять его Единым», ибо считалось, что это свет Дао. Был и особый «грибной даоинь» — прием в качестве оздоровляющего средства древесных грибов. Так система даоинь начала постепенно превращаться в комплекс общеукрепляющих методик.
«Игры пяти животных» и врач Хуа То
Что может быть естественнее, чем сама природа? Она не только пример для подражания, это лоно, в которое надо вернуться. Этой цели и служит «зародышевое дыхание», подводящее человека к состоянию «неродившегося ребенка». Для того же применялись упражнения, имитировавшие движения и дыхание животных. В первых веках новой эры было известно уже несколько десятков подобных упражнений. В конфуцианской канонической «Книге преданий» («Шан шу», VII–III до н. э.) мы можем встретить упоминания о «Танце ста животных», любимыми из которых были обезьяна, символизирующая хитрость и ловкость, тигр — символ ярости и мощи, журавль, образ которого связывался с долголетием и здоровым потомством. В трактате «Хуайнань-цзы» (II в. до н. э.) описан комплекс «Игры шести животных» (люциньси). В него входили такие упражнения, как «карабкающийся медведь», «вытянувшаяся в полете птица», «моющаяся дикая утка», «скачущая обезьяна», «смотрящая сова» и «оглядывающийся тигр». Большинство из них затерялось во времени, некоторые позже оформились в систему цигун и вошли составной частью в ушу. Самый известный «подражательный» комплекс даоинь — «Игры пяти животных» (уциньси) Не сохранилось никаких достоверных сведений о его первоначальном виде. То, что мы имеем сейчас — это комплекс, сложившийся в XVIII в.
Недостаток информации о древних «Играх пяти животных» и о ее создателе, лекаре Хуа То, обильно дополняется домыслами западных авторов. Тут и связь комплекса с шаолиньскими стилями «пяти зверей», и описания похождений Хуа То, и многое другое. Что же донесли до нас источники? Даты жизни известного врачевателя и последователя даосизма Хуа То (141?–208 гг.) установлены лишь приблизительно. Его биография упоминается среди «Жизнеописаний магов» в «Книге истории поздней Хань» («Хоу Хань шу»). Истории о врачебном мастерстве Хуа То пространно излагаются в «Хрониках Троецарствия» («Саньго чжи»). Хуа То родился в государстве Ши, ныне уезд Маошань в провинции Аньхой, там же, где и знаменитый полководец и правитель Цао Цао. Судьба еще не раз пересечет жизни этих двух замечательных людей, одна из которых закончится трагически. По достижении совершеннолетия Хуа То дали второе, «взрослое» имя Юаньхуа — «Первоначальное изменение». В молодости он учился у даосских магов, постигая систему даоинь. По версии, изложенной в «Неофициальной биографии Хуа То», он однажды забрел высоко в горы и заблудился. В горах повстречал бессмертных небожителей, которые и посвятили его в секреты своей практики [204].
Вскоре слава о талантливом лекаре распространилась по соседним провинциям, говорили, что нет таких болезней, с которыми он не мог бы справиться. Богатые правители специально посылали за Хуа То за сотни ли [41].
Рассказывали, что Хуа То сердцем чувствовал, какую дозу лекарства надо дать пациенту, и никогда не ошибался. Широко применял Хуа То искусство чжэньцзю (иглоукалывание и прижигание). Если не помогали ни лекарства, ни чжэньцзю, то Хуа То прибегал к операции. Этот факт весьма необычен, так как по традиционным китайским медицинским представлениям, нельзя было нарушать целостность тела. Хуа То впервые в китайской лечебной практике применил средство для обезболивания — мафосань, которое было приготовлено на основе даосских галлюциногенов. В его состав, вероятно, входили конопля, белый индийский дурман и японский лютик. В результате приема этого средства человек становился подобен мертвому либо пьяному [204].
Мастерство Хуа То в диагностике болезней поражало его современников. Однажды его призвал некий военачальник Ли, у которого тяжело заболела жена. Хуа То, прощупав ее пульс, сообщил: «Ваша супруга беременна, но ребенок не вышел из нее». Ли возразил: «Действительно, моя супруга была беременна, но ребенок уже родился». Однако Хуа То настаивал на своем. Военачальник не поверил Хуа То, и лекарю пришлось удалиться. Однако состояние женщины становилось день ото дня хуже, и почти через три месяца пришлось вновь обратиться к Хуа То. Тот еще раз осмотрел больную и подтвердил свой диагноз: «Ее пульс свидетельствует, что в ней есть ребенок. Раньше она уже понесла двумя детьми. Один ребенок вышел, и было много крови. Другой же ребенок так и не сумел родиться. Мать сама не почувствовала это, не поняли это и окружающие. Неродившийся ребенок не получил жизни и уже мертв». Затем Хуа То поставил несколько игл, и женщина почувствовала схватки, как при родах. Из нее вышел мертвый, весь почерневший ребенок, а сама она была спасена от смерти.
Китайский медик Хуа То (II–III вв.). Считается основоположником дыхательно-гимнастического комплекса «Игры пяти животных». Сегодня — одна из самых эффективных систем цигун
Не меньше, чем лечение больных, Хуа То занимала проблема сохранения физического и психического здоровья человека. На основе даосских гимнастических и дыхательных упражнений он создал комплекс, названный «Игры пяти животных» (уциньси), куда включил движения медведя, тигра, оленя, обезьяны и птицы (позже речь стала идти о журавле). Задачей комплекса было растягивание и скручивание тела в различных направлениях. Легенда рассказывает, что правитель Цао Цао не раз прибегал к услугам Хуа То. Однажды Цао Цао тяжело занемог и приказал разыскать Хуа То. Осмотрев владыку, лекарь сказал: «Быстро этой болезни не поможешь, потребуется долгий срок лечения, он может даже растянуться на месяцы». Хуа То давно не видел своих родных и сильно скучал по ним, поэтому, получив письмо из дома, тотчас собрался и направился в родные места. Цао Цао приказал немедленно вернуть лекаря. Но Хуа То устал от двора правителя и не собирался пускаться в обратный путь, к тому же его жена была тяжело больна. В гневе Цао Цао повелел схватить врачевателя и заточить в тюрьму. Советники уговаривали правителя освободить Хуа То, однако Цао Цао приказал предать его казни.
Лекарь, понимая, что подземный склеп станет его последним пристанищем, записал основы своей системы оздоровления и попросил стражника передать его записи на волю. Однако стражник, убоявшись наказания, сжег трактат Хуа То. А через некоторое время болезнь Цао Цао обострилась, и он понял, что лишь Хуа То может вылечить его недуг, или придется ему умирать [204]. Казалось, система «Игра пяти животных» навсегда потеряна. Но ученики лекаря, У Пу и Фан А, воссоздали ее и стали активно использовать в своей лечебной практике. Однако в настоящий момент никто не знает, как же выглядела уциньси первоначально. Сохранилось лишь несколько строк о ней.
Хуа То считал, что движение — основа жизни, однако движение не любое, но лишь то, которое согласуется с принципами естественности. Объясняя Фан А основы своей системы, он говорил: «Человеческое тело требует движения, но нельзя ничего доводить до крайности. Движение помогает переработать ци, полученное с пищей, способствует току крови и жизненного флюида, а болезни не могут возникнуть. Это похоже на дверной шарнир, который никогда не гниет. Это и есть система даоинь древних бессмертных небожителей, заключавшаяся в том, чтобы, подобно карабкающемуся медведю и птице, поворачивающей голову, скручивать поясницу и двигать суставами, чтобы отдалить старость. Я обладаю искусством, которое называется „Игры пяти животных“: первая — это игра тигра, вторая — игра оленя, третья — игра медведя, четвертая — игра обезьяны, пятая — игра птицы. Этим можно устранить болезни и облегчить передвижения. Если тело нездорово, проделайте одну из игр животных, веселитесь до пота, чтобы лицо порозовело, тело стало легким и появился аппетит» [204]. Хуа То особо выделял принцип игрового начала, советуя «веселиться до пота», при этом, как видно, необязательно было проделывать весь комплекс.
Фан А во всем следовал заветам своего великого учителя. Он прожил более 90 лет, сохранив «зрение и слух острыми и ясными, а все зубы крепкими» [204]. Фан А оказался не только искусным иглоукалывателем, хотя и не «вводил игл безрассудно», но, продолжая систему Хуа То, советовал своим пациентам больше обращать внимания на гимнастические упражнения и правильное питание. Его лечение позволяло без труда изгнать из тела человека «трех червей», которые считались одной из причин самых страшных физических и психических заболеваний. Поселяясь в теле человека, они медленно подтачивали организм. По одним версиям, «тремя червями» были глисты, острицы и солитеры. По другим — глисты, солитеры и аскариды. Вероятно, именно Фан А и завершил создание системы уциньси, которая не ограничивалась лишь гимнастическими упражнениями, но широко сочеталась с иглоукалыванием, прижиганием и диетологией.
Это почти все, что мы знаем о первоначальной системе уциньси и ее создателе. Несомненно, что Хуа То был хорошо знаком с основными положениями трактата «Весны и осени Люй Бувэя». Встречаются даже прямые параллели в высказываниях Хуа То, например, о дверном шарнире, который не гниет благодаря тому, что находится в постоянном движении, а черви-медведки не точат его. Под «вредным ци» Хуа То подразумевал ци, получаемое от питания злаками, подтверждая мнение ряда даосских школ.
Уциньси не являлась собственно оздоровительной системой в современном смысле слова. Это был метод воспитания «мудреца», который, упорядочивая свое тело, упорядочивает и Поднебесную, обретает Дао во всей его полноте. Смысл таких занятий выражался в одной из фраз «Весен и осеней рода Люй» («Люй-ши чуньцю», III в. до н. э.): «Когда вбираешь новое и отторгаешь старое, поры тела освобождаются, рафинированное ци обновляется с каждым днем, а дурное ци полностью удаляется. Это и есть достижение небесного долголетия, а способный к этому называется истинным человеком» [182].
Комплекс «Игры пяти животных»: медведя, тигра, оленя, обезьяны и журавля в том виде, как он сложился к XVIII в.
Уциньси усовершенствовал знаменитый даосский маг, один из патриархов школы Маошань, или Шанцин («Высшей чистоты»), Тао Хунцзин (456–536). В своем трактате «О вскармливании жизненности и продлении жизни» («Яншэн яньмин лю») он описал несколько типов дыхания, практикуемых во время выполнения комплекса: «выдувающее» (чу), «обычное» (ху), «отдувающее» (сюй), «звуковое» (хэ), «вздыхающее» (сы), «выплевывающее» (ту), «тяжелое» (си). Всего же в его системе существовало 12 типов дыхания и шесть видов циркуляции ци. Тао Хунцзин разделил каждое движение уциньси на два, таким образом образовалось 10 движений, шесть из которых выполнялись лежа, три — стоя и одно — сидя [160]. Во время выполнения комплекса занимающийся имитировал походку и повадки животного, издавал крики. Например, выполняя упражнения «игры медведя», надо было ходить, переваливаясь, тяжело дыша. «Игра тигра» требовала «яростного выражения лица», руки следовало держать в положении «тигриных лап», расставив и чуть согнув пальцы, и при этом громко рычать.
Важным этапом подготовительных упражнений была методика полного расслабления тела путем проведения ци по «небесному круговороту» — системе «каналов», по которой проходит суточный цикл циркуляции «пневмы». Затем следовало «обратить взгляд внутрь себя», отвлечься от внешнего мира, достигая недуального состояния «истинного человека». «Великий покой», в котором находился адепт, порождал «великое движение», т. е. движение начиналось как бы само собой, без всякого волевого приказа, естественно и спонтанно.
Перед каждым из пяти упражнений уциньси проговаривался речитатив, настраивающий на необходимое состояние. Например, перед «игрой тигра» говорили: «Образ тигра — могучего и яростного царя зверей. Снаружи он тверд, а внутри гибок, но в гибкости содержится твердость. Он двигается будто ветер, спокоен, как луна. Его удары сокрушающи, боевая мощь огромна».
Во время выполнения комплекса адепт проводит ци по каналам, последовательно «закрывая» или «открывая» активные точки. Если выполнять движения в должном порядке, то пневма-ци, протекая по заднесрединному каналу думай (первые две «игры») и по переднесрединному каналу жэньмай (последние три «игры»), описывает так называемый «малый небесный круг».
Последовательность выполнения упражнений комплекса уциньси была связана с теорией «взаимопорождения» и «взаимопреодоления» «пяти элементов». Каждому из них соответствует свой тип «игры»: металлу — «игра» тигра, воде — медведя, дереву — оленя, огню — птицы, земле — обезьяны [160].
По пятиричной нумерологической схеме строилась вся «игра пяти животных». После того, как занимающийся налаживал циркуляцию пяти видов ци, он переходил к проведению ци по каналам в соответствии со схемой взаимодействия «элементов» и соответствующих им внутренних органов. Все это было призвано предотвратить возникновение «пяти видов болезней» (чжи убин).
Постепенно комплекс уциньси эволюционировал от несложного набора гимнастических упражнений до многоплановой системы, сформировавшейся в XVII–XVIII вв. Впервые система уциньси была описана даосом Чжоу Люйцином в 1821–1851 гг., на основе чего и составлено первое рисованное пособие. Трактат Чжоу Люйцина, хотя и рассказывал об основах уциньси, однако практически не описывал методы управления циркуляцией ци, что характерно для большинства «тайных книг» по ушу.
Развитие и «обмирщение» даоинь
Наряду с комплексом, приписываемым Хуа То, возникали и другие дыхательные и гимнастические системы, по-прежнему называвшиеся даоинь. Самой знаменитой из них стала бадуаньцзинь — «Восемь отрезов парчи». Ее элементы появились, вероятно, в VII в., но распространение она получила лишь к X в. Бадуаньцзинь считалась «сокровенной и чудесной», не случайно в ее названии присутствует слово «парча» — символ красоты и ценности. Мистические даосские системы, попадая в народные массы, превращались в системы оздоровления и поддержания психического равновесия. Восемь упражнений, входивших в бадуаньцзинь, особой сложности не представляли — плавные повороты корпусом, наклоны, приседания, разведения рук в стороны. Эта система пользовалась колоссальной популярностью среди светской элиты как способ «успокоения сознания». Так, в одном из самых знаменитых сборников сведений из разных областей знаний «Иллюстрированном собрании трех драгоценностей» («Саньцай тухуэй» Ван Чжая), целый раздел посвящен именно бадуаньцзинь. В ту эпоху она оказывается наиболее «репрезентативной» и известной из всех систем даоинь.
Но, как нередко бывает в истории мистических учений, утратив свою эзотерическую направленность, многие системы даоинь начали стремительно усложнять внешнюю форму. Например, бадуаньцзинь в XII в. разделяется на «гражданский раздел», где все восемь классических упражнений выполнялись сидя, и «боевой раздел», где упражнения выполнялись стоя. Возникло несколько десятков версий знаменитого труда по даоинь «Ицзинь цзин» («Канон об изменениях в мышцах»), все они претендовали на безусловную «истинность», хотя подавляющее большинство представляло собой крайне бездарные подделки.
Сунь Сымяо (VI–VII вв), выдающийся ученый, медик, каллиграф. Разработал теорию взаимосвязи «телесного и психического» и их укрепления посредством особого «внутреннего искусства».
Системы, объединенные названиями «яншэншу» («искусство вскармливания жизни»), «даоинь» или «нэйгун», постепенно становились комплексными и многофункциональными, практиковались с самыми разными целями. Эту тенденцию ярче всего выразил известный философ, знаменитый медик и знаток яншэншу Сунь Сымяо (581–682 гг.). Он в равной степени прекрасно знал буддийские каноны и даосские наставления, обучался у лучших медиков своего времени. Его более чем столетняя жизнь (!) пролегла через три сменившие друг друга династии — Северную Чжоу, Суй и Тан. Во время «великой смуты» конца Северной Чжоу (557–581 гг.) он удалился в горы Тайбайшань — «Великие белые горы», где несколько лет жил отшельником. В начале династии Суй его пригласили занять высокий придворный пост, но Сунь Сымяо решительно отказался. Лишь в девяностолетнем возрасте он спустился с гор, понимая, что его знания не должны умереть вместе с ним.
С этого времени великий старец начал преподавание своей системы яншэншу, писал трактаты, рассказывал о способах саморегуляции, рациональном питании. То, что он изложил в своих трудах, является своеобразной адаптацией закрытого искусства для широких, в основном аристократических кругов.
Ключевой принцип Сунь Сымяо звучал так: «телесное и психическое взаимосвязаны» (шэньсинь бинчжун). Однажды к Сунь Сымяо пришел крупный чиновник Лу Чжаолин и поинтересовался: «Когда знаменитый врач желает излечить болезнь, каким путем он следует?». В ответ Сунь Сымяо поведал о древнейшем принципе взаимозависимости Неба и человека: «Я слушаю благие поучения Неба и требую, чтобы люди усвоили их. Человек, понявший эти благие поучения, также будет иметь свой корень в Небе». «Каковы же требования к вскармливанию своих природных свойств?», — продолжал спрашивать чиновник. Сунь Сымяо предъявил к мужу, который стремится к совершенству, два требования: сей муж должен быть серьезен по отношению к самому себе и благоговеен по отношению к окружающему миру [163].
Благоговение — особое, трепетно-доверчивое отношение к жизни. «Коль человек не благоговеен, как же достичь великой мощи? Тот, кто благоговеен, выходит из врат жизни и смерти, сущего и несущего миру» [163].
Сам Сунь Сымяо базировал свою систему на принципе «зародышевого дыхания» мага Гэ Хуна. То, что предложил Сунь Сымяо в качестве системы саморегуляции, хотя и требовало немалого времени, все же было вполне доступно каждому. На начальных этапах Сунь советовал заниматься лежа, полностью расслабившись, прикрыв глаза, и практиковать недолгие задержки дыхания, сначала на три, потом на пять, семь и девять счетов. Тот, кто мог без труда задержать воздух на двенадцать счетов (один счет соответствовал вдоху и выдоху), тот входил в состояние «малого проникновения». Практиковать эти упражнения, следуя даосской традиции, необходимо было в полночь, когда господствует «ци жизни» (шэн ци), в отличие от светлого времени суток, когда властвует «ци смерти» (сы ци).
Но дыхательная практика — лишь половина искусства. Сунь Сымяо и здесь следовал древним даосским рецептам «сохранения Единого». Для него «путь сохранения Единого» заключен в обретении единства телесных ощущений благодаря множественной концентрации. Например, в своем трактате «Наставления об истинной середине» («Чжэнь чжун фан») он советует сосредоточивать внимание одновременно на точке минтан между бровями, на точке тунфан на груди и на нижней области даньтянь. Лишь тогда, считал он, можно достичь той удивительной границы бытия, когда «ушам нечего слышать, глазам нечего видеть, а сердцу не над чем размышлять» (напомним, что для китайцев сердце — средоточие психической и умственной деятельности).
Система яншэн шу позволяла уподобить тело даосской «гулкой пустоте пещеры». Сунь Сымяо так рассуждал по этому поводу: «Тело является полой пещерой для одухотворенной ци. Если одухотворенная ци сохраняется, то тело обретает здоровье и силу… Коль сумел обрести покой и ци не рассеялась, то сердце в теле успокаивается. Когда покой приходит к ним обоим (т. е. в тело и сердце. — А. М.), то тело обретает долголетие и навсегда поселяется в источнике Дао» [163].
Сунь одним из первых заговорил о системе даоинь в рамках чань-буддийской традиции. Его неожиданные сентенции-советы вполне сопоставимы с парадоксальными высказываниями гунъань (яп. «коан») чаньских патриархов: «Этот способ не заключен ни в питании ци, ни в сглатывании собственной слюны, ни в самоограничениях. Если хочешь есть — так ешь, надо отдохнуть — отдыхай. Свобода заключена в самой себе, а коль не будет препятствий на этом пути, то и не будет достижений. Посредством пяти времен и семи моментов (этапы обучения даоинь. — А. М.) войдешь в состояние зародыша и в медитации обретешь внутреннее созерцание» [163]. Итак, главное — не упражнения, не методики, а свобода и «непривязанность» разума, естественность, сводимая к бесконечности узоров первобытного вселенского хаоса.
Методикам Сунь Сымяо следовали сотни людей из числа китайской аристократии, а его трактаты по яншэн шу «Способы даоинь с использованием движений поясницы» («Яотун даоинь фа»), «Упражнения Дамо из Индии» («Тяньланьго Дамо фа») и другие хранились при императорском дворе. Необычность учения Сунь Сымяо заключалось в том, что он всячески предостерегал своих последователей от слепой веры в «метод» и «способ», взывая исключительно к обретению внутренней свободы. Такая метаформа отказа от «метода», который является основным препятствием на пути обретения Дао, звучит в устах и чаньских патриархов: «Не имей метода в качестве метода, откажись от пути, который является путем».
Обратим внимание — китайские мудрецы не проводили границу между здоровым образом жизни и поддержанием духовной гигиены. Формирующийся комплекс боевых искусств не мог не перенять эту своеобразную идеологию «абсолютного здоровья». Всякое боевое действие обретало символическое звучание, становясь не просто методом боя, но способом «пестования внутренней природы».