Бородатый человек недолго держал зайца в неволе. В одно морозное утро дверь загона распахнулась, Кувырка взяли за уши и сунули в клетку на багажнике велосипеда. Хозяин завертел педалями. Ехали они довольно долго.
Человек все-таки решил не отдавать зайца в зоопарк, а выпустить на свободу! Велосипед направлялся в сторону болот — человеку, видимо, казалось, что там зайцу будет лучше всего. Клетка открылась. Зачем было меня отвозить, подумал Кувырок, лучше бы сразу выпустил. Но сердце радостно забилось. Он сразу спрятался в высокой траве и оставался там, пока велосипед не отъехал подальше.
— Свободен! — воскликнул Кувырок, почти обезумев от счастья.
Ему с трудом в это верилось.
Он выскочил в примыкающее к болоту поле. Когда под лапами у него оказалась короткая трава, он сделал нечто такое, что зайцы делают только изредка, по особым случаям, и чего люди не видят почти никогда.
Он закружился в танце.
Став на задние лапы и плотно прижав уши к голове, Кувырок волчком завертелся на застывшей траве. С задних лап срывались водяные брызги, передние он вытянул в стороны. Он вертелся, поддерживая туловище в строго вертикальном положении. Он вертелся все быстрее, ветер свистел в ушах, а его задние лапы, лапы прирожденного танцора, выбивали искусную дробь, ударяя в одно и то же место. Пораженный наблюдатель решил бы, что заяц хочет пробить земную кору и добраться до расплавленного ядра.
Для Кувырка это был момент величайшего душевного подъема, самозабвенного торжества в честь обретенной свободы.
Свидетели, звери и птицы, были потрясены этим зрелищем. Зайца, превратившегося в вертикальный смерч, можно увидеть только раз в жизни, и то если очень повезет. Такие танцы были мимолетной и сокровенной тайной зимних утр, неуловимой, как мгновенное сновидение, но бережно хранящейся в вечности, словно фотография в переливах света и тени. Глаза зайца горели гордостью — он гордился совершаемым обрядом и самим собой. Он вертелся все быстрее. Он был заяц, дикоголовый безумноногий заяц, танцующий на Господнем лугу, как в первый день творения.
Закончив танец, Кувырок упал на передние лапы и полежал немного неподвижно, отдыхая. Весь мир замер вместе с ним. Потом заяц вскочил на ноги и весело поскакал через луг, распугав по дороге грачей, которые сидели на заборе, замышляя осквернение пугала.
Добравшись до речки, Кувырок побежал вдоль берега, ища, где бы удобнее переправиться. Река текла по-зимнему неспешно, вода казалась плотной и тяжелой, словно ртуть. Волны перекатывались мускулами гигантской змеи. В ярких солнечных лучах лед и иней алмазно искрились. Найдя подходящее место, Кувырок бросился в ледяную воду и поплыл, стараясь держать голову и спину над водой. Переплыв на другой берег, он тщательно отряхнулся, чтобы не превратиться в ледяную статую.
Он полежал немного на слабо греющем солнышке, потом побежал дальше. Если двигаться в том же направлении, он попадет на поле Догоники, Лунной зайчихи. Это к лучшему — повидаться с ней в любом случае нужно, поскольку она глава колонии и ценит знаки уважения.
Кувырок направился на Букерово поле, где окаменевший заячий тотем, ставший за тысячу лет белее снега, ждал возвращения своего потерянного сына. У Кувырка с тотемом, как оказалось, появилось теперь нечто общее, чего раньше не было.
Глава тридцать седьмая
Добежав до Букерова поля, Кувырок заметил несколько зайцев, собравшихся у подножия тотема. Там были Догоника и Стремглав, Неугомон и еще кое-кто. Они о чем-то горячо спорили, не замечая Кувырка, который решил тихонько подойти и устроить им сюрприз. К его большому сожалению, Большеглазки там не было.
Кое-где на земле — в основном в тени изгороди и канаве — держались, как сброшенные шкурки, клочья снега. Кувырку стало жарко от долгого бега, и он решил для прохлады посидеть пока на снегу, поджидая подходящего момента, чтобы вмешаться в заячью дискуссию.
— Ничего не поделаешь! — говорил Стремглав. — Кувырок не виноват, что дело так обернулось. Не забывайте, что норы все-таки долго нас защищали.
Кувырок навострил уши при звуках собственного имени.
Догоника сказала:
— Одного я никак не могу понять — откуда у Убоища столько злобы и хитрости. Не иначе как он владеет каким-то волшебством.
— Не будем бояться правды, — ответил Неугомон. — Убоище в самом деле волшебное существо. Мы уже свыклись с мыслью, что оно здесь летает, но ведь если задуматься немножко — других таких, как оно, больше нет, верно? Откуда оно взялось? Кто его родители? Оно просто возникло, и все. Я думаю, что оно послано из Другого мира, чтобы править нами. Мы должны не бегать от него и не прятаться, а приносить ему жертвы и стараться его умилостивить. Может, тогда оно будет прилетать пореже.
Кувырок не верил своим ушам. Но сдержался и, сидя в тени дерева, молча слушал дальше.
Камнепятка сказала:
— Как это, приносить жертвы? Что ты предлагаешь? Тянуть жребий, что ли, чтобы проигравший оставался на открытом месте и ждал, пока его схватят?
— Нет, — ответил Неугомон. — Зачем жребий? Просто пусть все родители по очереди отдадут по зайчонку. Мы, взрослые зайцы, — полноправные члены колонии, а вот молодые… Все равно многие из них умрут. Почему бы не отдать тех, кто послабее, Убоищу, чтобы сильные могли выжить?
У Камнепятки вырвался крик возмущения:
— Как ты можешь говорить такое? Сразу видно, что у тебя нет детей. Я из своих зайчат не отдам ни одного ради твоего спасения!
— Почему именно моего? Речь о нашем общем спасении. Если взрослые зайцы погибнут, молодые все равно умрут без присмотра. У нас есть долг по отношению к нам самим и тем зайчатам, кто посильнее, — мы обязаны выжить. Любой ценой. Важно существование колонии, а не отдельных зайцев. Мы не можем позволить себе слюнтяйства.
— Жаль, что с нами нет больше Кувырка! — вздохнул Солнечный заяц.
— Кувырок, Кувырок! А что толку, хоть бы он и был с нами? Не уговори он нас рыть эти норы, может, и Убоище так бы не озлобилось! Ведь оно не просто охотится на нас, оно задалось целью нас истребить! Подумайте, сколько вокруг другой добычи — овцы, гуси, кролики. Почему оно все время прилетает к нам? Нет, Кувырок нам на горе сюда явился! Он навлек на нас проклятие.
— Не исключаю, что Неугомон в чем-то прав, — задумчиво протянула Догоника.
— Нет, нет, я не согласен! — воскликнул Солнечный заяц. — Кувырок желал нам только добра.
— Чужак! Невесть откуда взялся! — сказала Лунная.
— И обучил нас фокусам, из-за которых Убоище рассвирепело, — подхватил Неугомон.
Камнепятка тихонько проговорила:
— Что же, он ведь погиб. Очень легко свалить вину на того, кого уже нет. Он не может защищаться. Но, конечно, не могу отрицать — он был со странностями…
Кувырок потерял терпение.
— Ах вы, двуличные трусы! — закричал он. — Давно ли вы мне дифирамбы пели? А чуть что-то пошло не так, сразу я во всем виноват? Себя бы винили! А еще лучше никого не винить, а просто подумать хорошенько, чем помочь делу. Убоище — это Убоище. Оно убивает тех, кого убить легче. Надо не жертвы ему приносить, а наоборот, постараться, чтобы убивать нас было как можно труднее. А ты, Неугомон, — как тебе только не стыдно! Что за неслыханный эгоизм — приносить в жертву молодых, чтобы взрослые уцелели!
Произнеся эту пламенную речь, Кувырок сошел со снега на обнаженную коричневую землю. Зайцы стояли окаменев и смотрели на него испуганными расширенными глазами.
Когда Кувырок шагнул к ним, они пронзительно засвистели и бросились врассыпную.
Только Неугомон остался на месте, дрожа от макушки до пят, — у него не было сил пошевелиться. Страшно было смотреть на его перепуганную морду. Кувырок быстро оглянулся — не показалась ли лиса или барсук — и, не увидев никого, взглянул на небо. Там тоже никакой опасности не замечалось.
— Тотем меня защитит! — завизжал Неугомон, с трудом выговаривая слова. — Не имеешь права меня трогать рядом с тотемом!
Кувырок даже не сразу понял, что парень обращается к нему.
— Больно надо мне тебя трогать! — презрительно ответил он. — Была охота лапы марать! Чего ты перепугался-то так? А с этими что случилось? С ума вы, что ли, все посходили?
И он приблизился еще на несколько шагов.
Оцепенение Неугомона прошло, и он пустился бежать. Его передние и задние лапы так быстро скрещивались в паническом стремлении уйти подальше от Кувырка, что несколько раз сцеплялись, и Неугомон катился кубарем. Он перепрыгнул невысокую изгородь одним махом, как лошадь на лисьей травле.
Кувырок не знал, что и подумать. Что с ними со всеми стряслось? Что они нашли в нем такого ужасного, чтобы разбегаться при его появлении? Понятно, он на них здорово рассердился, но они ведь взрослые зайцы, все крупнее его, и уж всяко могут за себя постоять! При этом их много, а он один — да они бы его в один миг к земле прижали и отколошматили! Или он так прославился своими подвигами, что теперь считается непобедимым?
Очень все это странно!
Оставалось одно: разыскать Большеглазку и от нее узнать, что происходит.
И Кувырок снова отправился через поля. Время от времени ему попадался кто-нибудь из знакомых зайцев, но, завидев его, все неизменно кидались наутек, словно за ними гналась дикая кошка.
Наконец он добрался до Винследова луга. Большеглазку он нашел на берегу. Он осторожно подошел к ней сзади и тихонько позвал по имени. Она повернулась, поглядела на него расширенными от страха глазами и не то спрыгнула, не то свалилась в реку. В этом месте течение было сильное, ее подхватило и пронесло довольно далеко. Наконец она опомнилась, выкарабкалась на берег и пустилась прочь.
Это уже ни в какие ворота не лезло!
— Просто смешно! — пробормотал Кувырок и пустился за ней вдогонку.
Он догнал ее у подножия гигантского дуба. Запыхавшаяся Большеглазка прижалась к дереву, ища защиты между его толстыми корнями.
— Не подходи, призрачный заяц, не надо! — прошептала она. — Если мое время на земле истекло, я готова идти с тобой в Другой мир…