— Свиньи — они и есть свиньи, — сказал он. — Всегда отнимают друг у друга куски.
Коров увели пастись на луг. Трактор затарахтел и съехал со двора. Собака лаяла на всех, кто ходил мимо, коты ловили мышей в амбаре, куры бегали от петуха, который не давал им прохода, — было шумно, и зайцы сидели насторожась, готовые к бегству. Потом звуки чужой жизни перестали их пугать, зайцы слегка освоились и с интересом вслушивались во все происходящее, пока не надоело.
Глава пятая
Дни, проведенные на ферме, не прошли для Кувырка даром. Он столько узнал о людях и их окружении, сколько не узнал бы, живя в горах, и за тысячу лет. Недели через две он начал подумывать, что, пожалуй, знает теперь побольше призрачного зайца, скакавшего за королевой-воительницей в те далекие легендарные дни, когда зайцы были божествами и люди им поклонялись. Он поделился своими мыслями с Торопыжкой, которая отругала его за кощунство.
По вечерам являлся человек, приносил еду и воду и раздавал зверям, что-то лопоча. В примитивных звуках, которые он издавал, не было ни малейшего смысла. Как большинство диких животных, Кувырок был уверен, что люди общаются жестами. Стоны и кашель, которые они производят, заведомо бессмысленны. С другой стороны, люди постоянно размахивают руками, показывают ладони, шмыгают носами, сморкаются, пожимают плечами, хмурят брови, скалят зубы и вертятся всем телом, и вот эти-то движения — наверняка сигналы, передающие информацию, а бормотание и стоны просто их сопровождают. Кувырок полагал, что люди издают эти звуки непроизвольно и по большей части их не сознают. По утрам, на рассвете, люди собирались во дворе. Иногда дверь сарая стояла нараспашку, и зайцам было видно, как люди выпускают пар изо рта, хлопают ручищами по бокам, неуклюже топают ногами — это, похоже, был ритуальный танец. А потом они начинали возиться с разными машинами да таскать ведра. Они играли с непонятными железками целый день, шумели, гремели, готовили корм животным.
Еще они по утрам отнимали молоко у коров, ни одна из которых все равно не кормила теленка, забирали яйца у неоплодотворенных кур, но, что самое странное, не пили молока, не ели яиц, да и не смогли бы ни съесть ни выпить, — так много было и того и другого. Они сливали молоко в большие фляги, складывали яйца в ящики, а потом приходили другие люди и все забирали.
Одно было ясно — все на ферме сыты, обо всех помнят и заботятся. Снежка за два года не съели. Правда, он рассказывал, что поросята, куры и другие животные время от времени исчезают. Есть еще овцы, сказал Снежок, но они на лугу. Кувырок знал, кто такие овцы. Он видел их в горах, где они свободно паслись. То есть свободны они были, пока за ними не являлся пастух и не собирал их, а они как дуры шли за ним, чтобы лишиться шубы либо головы.
Большую часть времени зайцы помирали со скуки. Они понимали, что над ними висит какая-то угроза (Снежок по-прежнему отказывался объяснить какая), но страх со временем притупляется, особенно когда неизвестно, чего, собственно, надо бояться.
— Ты когда-нибудь пытался убежать? — спросила Торопыжка у Снежка.
Толстяк-кролик ответил, что не только пытался, но и убегал не раз.
— Я каждую весну убегаю ненадолго, — сказал он. — Весной так сладко пахнет, не поймешь даже чем, и тянет куда-то. А куда — не знаю, так и не понял. Но все-таки на свободе немножко подышу. А насовсем мне свобода ни к чему. Зачем она? Пришлось бы пропитание самому искать, и вообще…
Зайцы пришли к выводу, что Снежок — безнадежный случай. Он родился в неволе, как его родители и прародители, привык жить на всем готовом и для вольной жизни уже не годился.
Жил еще на ферме небольшой человечек, который часто приходил в сарай, доставал Снежка из клетки и брал на руки. Руки нежно гладили белый мех, а рот издавал звуки вроде голубиного воркования. Кувырок и Торопыжка вздрагивали от одной мысли, что их могут взять в руки, и, когда детеныш человека подходил к их клеткам, они забивались в угол, и, когда он делал резкие движения, свойственные человеку, они начинали метаться и скрести стенки, пытаясь выбраться из клеток.
— Он просто хочет вас погладить, — успокаивал Снежок.
— Не желаю! — резко отвечал Кувырок. — Пусть только пальцем тронет — укушу.
Снежок печально покачал головой.
— Ну и что толку? Вот подружился бы с ним, он бы заревел, когда за тобой придут, и тебя бы оставили. Мальчишка тут самый главный, главнее взрослых. Кого он любит, тем хорошо живется. А с котом рыжим они большие друзья, так что смотри, досадишь ему — он возьмет, клетку откроет, кота впустит и сарай запрет. Понимаешь?
— Рискну, — ворчал Кувырок, но все же не решался укусить палец, который мальчишка постоянно совал сквозь сетку, — на всякий случай, а вдруг про кота все правда. Ни ему, ни Торопыжке не хотелось связываться с котом, чей грозный взгляд и так все чаще обращался к ним.
Рыжик заходил в сарай и, неподвижно уставясь, разглядывал новичков, а Снежок вовсю болтал на фермодворском. Но кот, хотя явно слушал, ни разу еще не соизволил ответить кролику. Потом зеленоглазое чудище с рваным ухом и глубоким шрамом на носу смаргивало и неторопливо удалялось. Кот смотрел на зайцев злобно, тут ошибки быть не могло. Его взгляд произвел на Кувырка неизгладимое впечатление.
Но опасны были не только мальчик и кот. Каждый вечер приходил еще один человек и смотрел на Торопыжку, которая была крупнее и мясистее Кувырка. В выражении его глаз нельзя было ошибиться — так хищник глядит на свою будущую еду.
— Чего он хочет? — шепотом спросила Торопыжка у Снежка, когда человек явился в очередной раз. — Почему он так на меня смотрит?
— Думает, рискнуть ли украсть тебя или не стоит. Он батрак. Его любимая еда — заяц в горшочке. Вот он и хочет схватить тебя, свернуть тебе шею, снести к себе и повесить на заднем дворе. Если оставить дверь клетки открытой, может, хозяин решит, что ты убежала.
— Заяц в горшочке? — тоненьким голоском переспросила Торопыжка, не сводя глаз с лица человека, с его подбородка, заросшего седыми волосами, с тусклых глаз. Зубы у него были все в коричневых пятнах из-за привычки вдыхать дым, а десны не прикрывали корней. Нет хуже участи, думала Торопыжка, чем если тебя разорвут эти зубы.
— Заяц в горшочке — это когда тебя убьют, подвесят, пока мясо не протухнет, а потом засунут в горшок, а горшок поставят в кастрюлю. У вас, зайцев, слишком жесткое мясо, чтобы вас сразу жарить или варить. Потому и ждут, чтобы мясо помягчело.
Человек поднял руку — отпереть клетку?
Торопыжка вскочила и заколотила по стенке задними лапами, подняв ужасный шум. Человек, закусив губу, оглянулся на дверь сарая. Потом его рука опустилась, и он поспешил прочь.
— Обошлось, — сказал Кувырок. — Неужели он правда хотел это сделать?
— Можешь не сомневаться, — заверил Снежок, — он еще вернется.
— А про зайца в горшочке? Ты-то откуда все это знаешь? Ты же не можешь разговаривать с людьми.
Снежок устало вздохнул:
— Собака рассказывала. Она наблюдательна, и глаза у нее зоркие. Она видела, как поступают люди с мертвыми зайцами. Их вешают на гвоздь у задней двери, пока не протухнут, потом кладут в горшок, а горшок опускают в кипящую воду.
— Какая мерзость! — с негодованием воскликнул Кувырок.
— А это кому как. У людей одно мнение, у зайцев или кроликов другое, — невозмутимо ответил Снежок.
Через два дня после этого разговора Кувырок, вздрогнув, проснулся глубокой ночью. Ему показалось, что какая-то тень скользнула в полосе лунного света, проникающего через щели в стенах сарая. Будь это дома, он подумал бы, что летящая сова заслонила на мгновение луну или рыба плеснула на озерной глади. Но он был не в родных горах, а в неволе у человека. Он сразу насторожился, обвел глазами сарай, но ничего не заметил. Только шептались пауки, засевшие в углах своих паутин, да шуршали среди горшков и ящиков мыши. Наконец он решился позвать Торопыжку. Ответа не было. Тут уж он по-настоящему испугался и закричал, разбудив глубоко спящего Снежка.
— Что с Торопыжкой? Почему она молчит? Можешь заглянуть к ней в клетку? Может, она заболела?
— Зайчихи нет, — объявил Снежок со своего конца сарая.
— Как это нет! — закричал Кувырок. — А где же она? Куда она могла деться?
— Я не видел, но, по-моему, ее забрали. Клетка открыта, внутри никого.
— Мы бы услышали. Я бы точно услышал! Она убежала, вот что! Ей удалось выбраться!
Белая шкурка Снежка слабо посвечивала в переменчивом лунном свете, словно ее осыпала серебряная пыль. Его глаза светились красным в сияющей дымке лунного света, который золотистыми полосами лежал на его мордочке.
— Вор был хитрый-хитрый и действовал осторожно. Он мог открыть клетку и свернуть ей шею одной рукой, она и не поняла бы, что происходит. Наверное, она даже не проснулась. Можешь ее забыть. Да поблагодари звезды, что сам ты такой тощий и жесткий.
Забыть Торопыжку? Как будто ее можно забыть! Нет, это немыслимо, никакой вор не мог подкрасться в ночной тиши и убить Торопыжку, да так, что никто не проснулся. Невозможно поверить!
— Ты просто не понимаешь, что говоришь! — сказал он Снежку.
Снежок похлопал висящими ушами.
— Думаешь, ты никогда ее не забудешь? Забудешь, поверь! Многие тут при мне появлялись и исчезали. Я знаю, что при этом чувствуешь. Скоро ты начнешь бояться за собственную шкуру, и печаль твоя рассеется, как рассеиваются призраки с пением петуха.
Но Кувырок отказывался этому верить.
Если раньше он был просто несчастен, то теперь его охватило полное отчаяние. Словно пропасть разверзлась у него в груди, и сердце кануло туда безвозвратно. Он остался один на свете. Снежок по-прежнему отказывался рассказать, что ждет пойманных зайцев. Придется встречать предстоящие испытания одному, без Торопыжки. Пока она была рядом, все опасности казались не такими страшными. Уж пусть бы вор пришел и забрал его тоже!
Остаток дня он пролежал в молчании, придавленный печалью, а Снежок болтал вовсю — о себе самом и о разных пустяках, которые только ручных белых кроликов и могли интересовать. От его болтовни другой заяц сошел бы с ума, но Кувырок настолько погрузился в себя, что не слышал и не замечал глупого кролика. Беспросветный мрак одиночества и безнадежности объял его душу. Всего несколько суток — а он успел потерять все, что было ему дорого с первых дней жизни. Он лишился любимого дома в горах, родных и друзей. Лишился надежды на союз с любимой подружкой. Не осталось даже мечты о чудесном побеге, о волшебном избавлении, о том, что жизнь начнется заново. Все это ушло с Торопыжкой.