— И чем же закончилось твое свидание?
Роза сделала постную физиономию:
— Ничем.
Жасмин была слишком тактична, чтобы продолжать дальнейшие расспросы и, погрузившись в молчание, стала размышлять о кардинале, который в это время томился в печально известных казематах Бастилии в ожидании судебного процесса, целью которого было восстановить доброе имя королевы. И все-таки король поступил неправильно, — подумала Жасмин, — арестовав кардинала в зале Зеркал при большом скоплении людей, когда тот в парадной мантии направлялся в королевскую часовню, чтобы отслужить мессу. Этот безумный акт мести шокировал многих знатных дворян, которые считали арест кардинала бессмысленным, поскольку тот никуда не собирался бежать. И опять во всем обвинили королеву и, надо признать откровенно, не без оснований. Король явно испытывал сильное давление со стороны королевы, желавшей побыстрее расквитаться с виновником скандала.
В следующем, 1786 году состоялся процесс, которого все с нетерпением ждали, и в последний день мая кардинал де Роган был полностью оправдан, а оба мошенника получили по заслугам. Что же до главного предмета разговоров, алмазного ожерелья, то его следов так и не было обнаружено: очевидно, преступники еще до ареста успели распродать по одному все бриллианты. Триумф кардинала де Рогана сразил Марию-Антуанетту наповал. В течение всего времени, пока кипели страсти, симпатии большинства были на стороне де Рогана. Люди наивно полагали, что кардинал нарочно хочет взять вину на себя, чтобы обелить королеву, и данный приговор лишь подтвердил их предположения. В этом случае известная всем любовь Марии-Антуанетты к драгоценностям обратилась против нее, так же как и все ее экстравагантные выходки и прошлые долги, которые всегда вызывали в народе ропот и озлобление. Люди совершенно проигнорировали тот факт, что сейчас это уже была не та легкомысленная юная королева, не обремененная детьми и не желавшая обуздывать свои желания, которой она была когда-то.
— Я вижу, вы уже пролили слезы огорчения, искренне переживая за меня, — взволнованно сказала королева Розе, только что узнавшей о приговоре суда. — Да, я заслужила их, потому что меня сделали козлом отпущения за грехи остальных. Я ожидала найти честное, непредвзятое правосудие, но вместо этого судьи постарались сделать все, чтобы опорочить мою репутацию.
Вся эта злобная шумиха приводила Розу в отчаяние. Люди из всех слоев общества, от придворной знати до нищих, обитавших под мостами, почти открыто выражали свою ненависть к «надменной австриячке». Злобные пасквили, поливавшие ее грязью, распространялись на каждом углу, из рук в руки переходили порнографические карикатуры на Марию-Антуанетту, и особенно прискорбно было, что такое случалось даже на вечеринках, устраивавшихся в частных апартаментах самого Версаля, где жили титулованные вельможи. Беда не ходит одна, и королеву постигло новое несчастье — заболел ее любимый старший сын. Мария-Антуанетта потеряла былой блеск и заметно осунулась. Развлечения теперь почти не интересовали ее.
Роза искренне сожалела о том, что на месте кардинала де Рогана тогда в роще не оказался Ричард. Случись это, и скандала с алмазным ожерельем просто не было бы как такового. Теперь она думала, что Ричард не был по-настоящему увлечен ею. Сколько бы она ни старалась выбросить из головы все мысли о нем, заноза в сердце вонзалась еще глубже, и это приводило ее в бешенство. Она злилась на себя за то, что не могла забыть случайного чужестранца, и приписывала свои страдания уязвленному самолюбию.
Однако со временем разыгравшиеся страсти начали утихать, а вскоре случилось событие, принесшее королеве немалую радость и отодвинувшее на задний план все огорчения. У нее родилась еще одна дочь — Софи. Казалось, королева опять воспрянула духом — настолько она преобразилась в эти недолгие месяцы, но увы, не прошло и года, как разразилась новая трагедия — Софи внезапно скончалась. Безутешная королева долго носила белый траур — особый знак скорби по умершей особе королевской крови из династии Бурбонов; казалось, этот траур впитался в поры ее лица, на котором теперь не было заметно ни одной живой краски. Несчастья не переставали обрушиваться на бедную мать: здоровье дофина катастрофически ухудшалось. У него появилось искривление позвоночника и атрофия конечностей. Мальчик стоически переносил страшные боли. Королева и Роза постоянно дежурили у ложа больного и, взяв его за руку, читали разные забавные, увлекательные истории, в то время как он лежал, привязанный к доске. Этим способом придворные врачи тщетно пытались выпрямить его позвоночник.
— Я скоро совсем выздоровею, мамочка, — часто говорил он матери, когда после очередного сеанса лечения она на руках переносила его в постель.
— Обязательно, сердце мое! — преувеличенно, бодрым тоном отвечала она, стараясь скрыть свои тревоги.
Лишь уединившись, Мария-Антуанетта давала волю слезам. Чтобы ни предпринимали лейб-медики, ничего не приносило желаемого результата. Однажды, когда королева, впав в очередной приступ глубокой депрессии, сидела на голубой кушетке в зеркальном алькове своего кабинета, Роза, находившаяся рядом, услышала негромкий стук в дверь и пошла выяснить, в чем дело. Устало подняв голову и все еще утирая слезы насквозь мокрым платком, Мария-Антуанетта увидела в зеркале, как Роза тихо выскользнула из комнаты, оставив дверь открытой. Озадаченная, королева повернула голову. И тут случилось чудо. Лишь один-единственный во всем мире человек мог внести свет в ее жизнь — и он появился, переступив порог кабинета, и простер руки навстречу ей.
— Аксель! — На какое-то мгновение ей показалось, что это галлюцинация.
Граф фон Ферзен оказался у ног королевы прежде, чем она успела двинуться с места;
— Да, я вернулся, и на этот раз надолго, моя любимая!
И еще раз Розе пришлось стать дуэньей королевы, несмотря на то, что такая, с позволения сказать, «должность» явно не соответствовала ее юному возрасту. Она привыкла, еще до появления графа, совершать вдвоем с королевой прогулки верхом. Мария-Антуанетта давно оказывала Розе предпочтение перед остальными фрейлинами за ее добрый, веселый нрав и отзывчивое сердце. Теперь же эти прогулки стали еще более частыми. Королева воспользовалась ими, чтобы встречаться с фон Ферзеном в лесу, потому что у них не было другого способа остаться наедине. Даже когда он посещал в компании немногих избранных малый Трианон, Мария-Антуанетта могла лишь улучить какие-то жалкие несколько минут, чтобы обменяться обычными приветствиями влюбленных, точно так же, как она делала это на различных празднествах в Версале.
Ни Роза, ни Мария-Антуанетта даже не подозревали о том, что за ними следят, когда однажды солнечным днем отправились вместе на верховую прогулку. Королева больше не выбирала лошадей с горячим норовом, помня о том, что у нее есть дети, о которых, если с ней произойдет несчастье, некому будет позаботиться. А вот Роза, наоборот, то и дело испытывала свое искусство верховой езды на малопослушных жеребцах, получая огромное наслаждение от поединка, в который приходилось вступать. В ее поступках зачастую чувствовались озорство и своеволие, которые были так характерны для молодой королевы. В отличие от ее бабушки, самой Розе и в голову не приходило, что глубинными причинами этой погони за острыми ощущениями и удовольствиями являются половая неудовлетворенность или длительное воздержание, которые пришлось испытать в юности и брызжущей энергией Марии-Антуанетте.
Как всегда, их ждал Аксель. Роза повернула лошадь и отъехала в сторону, чтобы не мешать влюбленным предаваться объятиям и поцелуям. Обычно в это время она наслаждалась ездой по тихим лесным тропинкам, пока не приходило время сопровождать королеву назад, во дворец. Иногда откуда-то издалека доносились звуки охотничьих рожков — король выезжал на охоту каждый день и Роза была готова подать влюбленным сигнал тревоги, если вдруг в опасной от них близости появится какой-нибудь всадник, преследующий дичь. Сегодня она пустила свою лошадь легким галопом в направлении длинной, поросшей травой прогалины, оставшейся после прошлогоднего лесного пожара, и через пару минут вдруг услышала за спиной топот копыт другой лошади. Она перешла на шаг, решив дать неизвестному всаднику возможность нагнать ее, но тот поступил аналогичным образом, разгадав замысел Розы.
Она оглянулась через плечо, но не смогла разглядеть лицо преследователя, скрытое полями шляпы, надвинутой на самые глаза. Этот всадник все время соблюдал дистанцию, не отставая и не приближаясь ни на шаг. Роза начала злиться. Что за игру он затеял? Уж не был ли это какой-нибудь не в меру ретивый кавалер из числа придворных, забывший о правилах этикета, строго воспрещающих следовать за королевой и ее фрейлиной, когда они совершали верховую прогулку? Роза сделала еще одну попытку оторваться от навязчивого поклонника, если это был действительно поклонник и, пришпорив лошадь, понеслась во весь опор, рискуя сломать себе шею. Она надеялась, что преследователю эта гонка надоест и он, повернет назад, однако фырканье его лошади по-прежнему доносилось из-за спины. И тогда к сердцу подступил страх, а вместе с ним пришло прозрение: это был шпион, каким-то образом пронюхавший о тайных встречах королевы и решивший разузнать, какую роль в этом играет ее фрейлина. Ну что ж, от нее он ничего не добьется. Пусть попробует!
Зная, что теперь она находится на достаточно безопасном расстоянии от влюбленных, Роза внезапно осадила лошадь и круто развернула ее в противоположную сторону.
— Вы?! — воскликнула она возмущенно.
Прошло уже почти три года с тех пор, как она в последний раз видела этого человека, который осадил своего скакуна так резко, что тот взвился на дыбы. Однако в их сегодняшней встрече не было и намека на приятную атмосферу того теплого летнего дня. На лице Ричарда Олдинггона не осталось и следа прежней заносчивости и нагловатой самоуверенности. Сейчас перед Розой был сдержанный, серьезный мужчина, хранивший в глубине светло-зеленых глаз некую отчужденность, которая показалась ей не менее опасной, чем эта внезапная перемена в его отношении к ней.