еял последнюю искру надежды сбежать, ухватился бы за слабую возможность и метнулся бы туда. Но в результате беглец попадал в каменный мешок размером с чулан.
Довесок бросил на дверь унылый взгляд и прошел мимо.
Значит, несчастная тварь практически сломлена. «Что ж, — подумал Хортенко, — жаль, что исследования с собаками пропали зря. С Довеском особо не повеселишься».
Но Зоесофья… Хортенко прикрыл глаза, воображая, что он сделает с чувствительной юной женщиной. Она получила строгое воспитание и вдобавок покрывается волдырями от малейшего прикосновения мужского пальца. Да, тут открывались невероятные возможности. А он постарается не торопиться.
Он позаботится, чтобы она продержалась долго-долго.
Наконец туннель привел их к псарням в подвале Хортенко.
Собаки яростно скакали и лаяли, когда появился Хортенко, отчего их клетки грохотали, когда они бросались телами на стенки.
Зоесофья испуганно отпрянула от внезапного неистовства животных. Но Довесок поник еще больше и сунул руки в карманы.
— Вы свободны, — сказал Хортенко стражникам.
Те отсалютовали и повернули обратно в коридор, старательно закрыв за собой дверь.
— Хозяин! — Пять агентов тайной полиции выстроились в шеренгу у противоположной стены. Они щеголяли в поношенной гражданской одежде, и все, кроме одного, не имели особых примет. Говоривший был одновременно самым высоким и самым тощим из присутствующих. Лицо его настолько усохло, что напоминало череп. — Мы ждем ваших приказаний, — выпалили он.
— Итак, — мертвым голосом изрек Довесок, — мы дошли до точки.
— До какой точки? — потребовала Зоесофья. — Кто эти люди? Почему мы здесь, в мерзком подвале с бешеными псами?
Хортенко не стал отвечать. Он убрал очки во внутренний карман пиджака и насладился тем, как кровь отхлынула от лица Зоесофьи. Затем поднял вверх два пальца.
— Вокруг природы византийской миссии появляется столько загадочных вопросов, — произнес он тоном, который звучал бы ободряюще для барышни, если бы к ней не направлялись агенты, натягивающие нитяные перчатки. — Я намерен получить на них ответы.
— Так спросите! — воскликнула Зоесофья, пока ее хватали.
— Никакой спешки нет, моя дорогая. В нашем распоряжении все время на свете. — Хортенко повернулся к агентам: — Бросьте ее в пустую конуру. И не слишком грубо, пожалуйста. Для того, что предстоит, она нужна мне в идеальном состоянии.
Незанятых клеток оставалось две. Один из тайных агентов открыл ближайшую, а его соратники, крепко державшие Зоесофью, засунули ее туда спиной вперед. Она сопротивлялась самым очаровательным образом.
С пренебрежительной легкостью мужчины бросили Зоесофью на спину на пол клетки. Потом захлопнули и заперли дверцу. Она забилась в угол, стараясь не скулить от страха.
Более чем удовлетворительно.
А сейчас, увы, Хортенко пришлось обратиться к другим важным делам. Он рассчитывал, что подземные владыки, поделившиеся с ним только самыми общими контурами своих планов, окажутся готовы к действию не раньше весны. Сотни приготовлений следовало изменить. А выстроенные им графики было необходимо ускорить.
— Мокрец, — сказал Хортенко, не отрывая глаз от новой пленницы.
— Хозяин, — отозвался высокий скелетообразный агент.
— Надо посекретничать.
Мокрец нагнулся, едва не коснувшись ухом губ начальника, и Хортенко прошептал:
— Отправляйся в номер барона Лукойл-Газпрома. В данный момент он находится в Кремле на заседании Комитета по подавлению инакомыслия. Когда вернется, убей его.
Мокрец выпрямился, кивнул, отбыл.
Исполненный удовлетворения, какое приходит, только когда человек хорошо сделал свою работу и видит, как все аккуратно встает на свои места, Хортенко повернулся к своим сотрудникам с легкой улыбкой. Но вдруг он замер и оглядел подвал, смутно чувствуя, что чего-то недостает.
С некоторым изумлением он произнес:
— А где посол?
Довесок бесцельно слонялся по Красной площади.
Она поразила его. На площадь выходишь через Воскресенские ворота и поэтому оказываешься на ней внезапно. Справа высится Кремль, слева — здание, которое местные по необъяснимой причине называют «ГУМ». Фасад «ГУМа» вычурен, словно свадебный торт: изначально он был выстроен в качестве помещения под магазины, а теперь, после многочисленных перемен участи, превратился в престижное жилье для людей с деньгами и связями. Прямо впереди красовался собор Василия Блаженного с толпой раскрашенных в яркие леденцовые цвета куполов. Нигде не виднелось ни деревца, ни кустика, зато в рукотворных творениях на площади не было недостатка. Мощенный гранитными булыжниками квадрат (в действительности прямоугольник с длинной осью от ворот до храма) чуть поднимался и затем опять проваливался перед Василием Блаженным, будто грациозно преклоняя колени. Создавалось радостное ощущение, что, где бы зритель ни стоял, он находился на самой вершине и в центре мира.
Довесок проверил это наблюдение, когда пересек площадь по диагонали. Он медленно вертел в руках трость, которую, что поразительно, Хортенко у него не отобрал, пока Довесок пребывал в плену. (Он полагал, что обязан удачей своему актерскому мастерству, но решил не морочить себе голову понапрасну.) А вскоре он обнаружил, что, где бы он ни стоял, впечатление складывалось одинаковое. Пока он был на Красной площади, он чувствовал себя в центре если не обозримой вселенной, то хотя бы не на обочине галактики.
Это объясняло многое в русской истории.
Однако Довесок пришел сюда не видами любоваться, а собраться с мыслями. Буйная радость после побега уже грозила уступить место ужасу и паранойе. Хортенко наверняка прочесывает город в поисках Довеска. Следовательно, он должен был скрываться у всех на виду — в самом открытом и публичном участке Москвы. Хортенко точно не догадается, что беглец находится здесь.
Правда, Довесок чувствовал себя подлецом за то, что бросил Зоесофью. Но она явно изо всех сил старалась убедить Хортенко в своей беспомощности. А Довесок давно научился никогда не лезть в чужие профессиональные дела. У Жемчужины имелся собственный план, и Довеску оставалось только принять все на веру. Кроме того, его отсутствие явно переполошит врагов и поможет Зоесофье привести замысел в действие. Он пожелал ей удачи, выскользнул незамеченным вверх по лестнице и на цыпочках (что гораздо проще, чем думают большинство людей) улизнул из подвала. А его незадачливые захватчики отвлеклись на, признаться, обворожительное сопротивление Византийской Жемчужины.
Но куда ему теперь податься? Очевидно, что возвращаться в посольство нельзя ни при каких обстоятельствах. И обычное укрытие, учитывая вездесущность тайной полиции, не годится. С его приметной внешностью не снять комнату в гостинице даже в самом убогом квартале под вымышленным именем. Тут не спасет и анонимность. Если бы только знать, где Даргер! Довесок не сомневался, что его партнер нашел себе в высшей степени неприметное убежище.
Однако что толку размышлять об этом сейчас. Надо искать более доступные пути к отступлению, и поэтому…
Глаза Довеска вспыхнули, когда он увидел решительно пересекающую Красную площадь баронессу Лукойл-Газпром. Ее сопровождал рыжий юноша, увешанный сумками. Довесок насторожился, встал у парочки на дороге и низко поклонился баронессе.
— Милостивая госпожа, как приятно вас видеть.
— Мсье посол де Плю Пресьё. Quelle surprise![20] Я застала вас не при исполнении дипломатического долга — и вдали от ваших прекрасных дев.
— Они едва ли мои, баронесса, а что до красоты… что ж, когда я приехал в Россию, меня предупреждали, что я везу самовар в Тулу, и вот передо мной возникло живое подтверждение истинности тех слов.
Баронесса улыбнулась, дав понять, что ценит человека, знающего толк в искусстве флирта.
— Вы знакомы с моим кузеном, Евгением Туполев-Уралмашем?
— Очень приятно, сударь, — произнес Евгений, дружески сверкнув зубами и крепко пожав руку посла.
Довесок ответил ему тем же.
— А вы по магазинам ходили, — сказал он, учтиво взяв баронессу под руку. Она согласно кивнула, и все неторопливо тронулись в сторону «ГУМа». — Надеюсь, я ни от чего вас не отрываю?
— О, нет. Я занималась финальными приготовлениями к маленькому сборищу у меня в логове, — она кивнула на переполненные сумки, которые тащил Евгений. — Несколько бутылок вина, икра, крекеры, которые можно достать лишь в пекарне на Чистых прудах… Пустяки, мелочи, но в некоторых вещах нельзя полагаться на мнение слуг. Не тогда, когда речь идет о близких друзьях.
— Звучит восхитительно. У вас намечается девичник или я ошибся? Смею ли я надеяться, что вы примете у себя заморского гостя?
Баронесса развеселилась.
— С моей точки зрения, без мужчин там было бы очень скучно, — улыбнулась она и задумчиво продолжила: — Мероприятие, конечно, строго по приглашениям, и мой секретарь по протокольным вопросам меня живьем съест, если я приведу необъявленного участника. Однако… вы, в принципе, являетесь выгодной партией. И один из моих гостей-мужчин намекнул, что у него совсем мало времени на подобные развлечения…
— Я все-таки питаю надежды, — подал голос Евгений.
— Кстати, меня не проведешь! И мы все догадываемся, на что ты надеешься, малыш. Ну, не хмурься! Если он появится, ты получишь львиную долю его внимания. — Она лукаво посмотрела на Довеска. — А я уверена, что вы будете адекватной заменой. Кроме того, мне страшно любопытно узнать, правда ли то, что болтают о вас мои подруги.
— Вы поражаете меня, сударыня. Что могут дамы говорить об обычном гражданском служащем вроде меня?
— Ничего, кроме хорошего, посол.
— Пожалуйста. Зовите меня Довеском. А барон будет?
Глаза ее округлились.
— Нет-нет. По-моему, такие вещи совсем не в его вкусе.
Когда Хортенко, ругая и распекая, погнал своих громил вверх по лестнице и пропал из виду, оскорбленная Зоесофья переключила внимание на замок клетки. Устройство представляло собой штырьковую секретку с шестью валиками и прямой скважиной. Вынув из глубин своей сложной прически две булавки, Жемчужина моментально открыла замок. Это было так же просто, как чуть раньше одурачить Хортенко, прикидываясь идиоткой и регулируя кровоток на лице.