— Ну-у… есть потребность в обретении такой тенденции. Ибо остро ощущается неполнота собственного бытия.
— Сам-то понял, чего сказал? — покосился на Гурского Герман. — Ладно, давай-ка я сам поджарю. А ты, вон, лучше присядь. Я и один-то здесь много места занимаю, а уж с тобой… Налей лучше.
— Только, чтобы с хрустящей корочкой, так вот, знаешь…
— Поучи свою жену щи варить.
— Кстати, — Гурский вымыл руки и присел за стол, — а где Светка?
— Светка на работе, — Герман вымыл картошку и теперь нарезал ее большим ножом на разделочной доске. — Элис улетела куда-то с самого утра. Мы вот тут вдвоем с доктором, — он кивнул на водочную бутылку, — чаи гоняем.
— А Жаклин не проявилась?
— Вроде нет. Не знаю. Элис там что-то выясняет. А чего ты себе-то не налил?
— Да я… пережду пока.
— Дело хозяйское. — Герман, чокнувшись с Вениамином, выпил рюмку, засунул в рот целиком маленький маринованный огурчик и, с хрустом пережевывая его, вернулся к плите. — А ключей твоих нигде нет. Я искал после того, как ты позвонил.
— Куда ж они могли подеваться? — задумался Гурский.
— А Бог их знает. — На заскворчавшую сковороду Герман вывалил нарезанную соломкой картошку и стал разравнивать ее деревянной лопаткой. — Может, у Петра в машине выпали. Позвони.
— Ага, — Гурский встал и пошел к телефону.
— Ну что, — Вениамин взглянул на почти опустевшую бутылку, — я еще сгоняю?
— Давай, — пожал плечами Герман. — Денег дать?
— Не надо, у меня есть пока. — Он выбрался из-за стола и, выходя из кухни, столкнулся в дверях с расстроенным Гурским.
— Ну что? — спросил Александра Герман.
— Да он это… вне зоны досягаемости.
— Потом позвонишь. Куда спешить-то?
— Ну а чего я у тебя здесь сидеть буду? Я не пью.
— А при чем тут это? А просто так с друзьями пообщаться нельзя? Без стакана тебе скучно? Так побеседуем, о жизни, и вообще… Я вот тут, например, книжку удивительную читаю. Рассказы Ляо Чжая о чудесах.
— Ты этого… Ляо Чжая, надеюсь, в оригинале читаешь?
— Это не автор. Автор Пу Сун-Лин. А название: «Рассказы Ляо Чжая о чудесах». Могу пересказать содержание своими словами. Хочешь?
— Хочу, — кивнул Гурский. — Только непременно в лицах и с демонстрацией чудес.
— Ну во-от, вот видишь? Уже и беседа завязалась. — Герман переворачивал лопаткой жарящийся картофель. — А вот давно ли, к примеру, ты, в свою очередь, был в филармонии?
— Недавно.
— Вот… А ты мне расскажешь, что слушал.
— Может, еще и насвистеть?
— Это лишнее, — рассудительно сказал Герман. — Денег не будет.
Раздался звонок в дверь.
— Открой, а? — повернулся к Гурскому Герман.
Тот встал, вышел в прихожую и открыл дверь.
— Привье-ет… — улыбнулась ему с порога Элис.
— Здравствуй! Проходи. Давай помогу раздеться.
— Нет-нет, — отстранила она его руку — Я сама.
— И все-таки, вы там, в своей Америке, ненормальные. Со своей эмансипацией. Ну неужели неприятно, когда за тобой мужик ухаживает?
— Но… я ведь могу сама, правда?
— Можешь, можешь… Как там Жаклин не появилась?
— Нет, — удрученно покачала головой Элис.
— Ты голодная? — крикнул ей из кухни Герман.
— Я? Да, но… не очень.
— А у нас уже почти все готово. Сейчас я стейки поджарю. Один момент. В гостиной зазвонил телефон.
— Элис, — попросил Герман, — послушай пожалуйста, мне не отойти.
— О'кей! — Элис прошла в комнату и сняла трубку. — Алоу? Да… да… Момент, я не совсем… Саша, — позвала она Гурского, обернувшись к нему и протягивая трубку, — Саша, я ни всо понимаю… по телефон.
21
Когда Адашев-Гурский, повесив трубку, вернулся на кухню, стол был уже накрыт, Элис с аппетитом уписывала мясо с картошкой, а Герман все еще возился у плиты.
— Чего это ты, — взглянул он на Гурского, — лицом-то переменился?
Элис подняла голову и тоже тревожно посмотрела на Александра.
— Джеки украли, — коротко сказал Гурский, сел за стол и достал сигареты.
— Как это украли? — Герман выключил на газовой плите огонь и снимал с себя пестрый фартук. — Не по-онял…
— Ну как… Короче, звонит сейчас баба, говорит, что нашла записку, а в ней — твой телефон. И просьба позвонить. Какой-то, мол, Жаклин просит передать, что его похитили.
— Погоди-ка, — Герман, услышав звонок в дверь, вышел в прихожую, впустил в дом Вениамина, держащего в руках литровую бутылку водки, и вернулся на кухню. — Что за баба? Как это она записку нашла? Где?
— Рассказываю, — Гурский закурил сигарету. — Она говорит, что шла, мол, вчера на работу, рано утром, и увидела, как из форточки кто-то выбросил кассету магнитофонную, аудио, в коробочке. Она подняла, открыла, видит — кассета новая, хоть коробочка и треснула. Ну, она постояла, посмотрела в разные стороны, сунула кассету в сумку и пошла. Чего добру-то пропадать? А работает она сутки, дежурит где-то. Вот сегодня пришла домой, кассету сыну отдала. Он сунулся, а там, ну на вкладыше этом, картонном, изнутри, чем-то накорябано: «Меня похитили, квартира шесть. Позвоните по телефону…» А дальше — твой телефон и подпись: «Жаклин».
— Ни-и хе-ера себе… — нараспев произнес Герман. — Слушай… а почему сюда? Почему не в менты звонить? И… квартира-то — шесть, а дом? Улица?
— Улица Кирочная, дом двенадцать. Кассета же у бабы этой прямо перед ее носом, говорит, шмякнулась. То есть окна-то она не заметила, конечно, она же наверх не смотрела, но… Дом, говорит, большой, арка еще там такая — она как раз мимо нее проходила, когда кассета на асфальт упала. И ветра, говорит, никакого не было. Не могло коробку ветром от соседнего дома снести. Короче, дом двенадцать, улица Кирочная. Квартира шесть.
— Ну? — Герман вытер руки полотенцем.
— Почему она просила именно сюда звонить? Ну… может, потому, что здесь Элис. Может, она именно от нее помощи ждет, а ментам нашим не доверяет? Здесь же, по ее понятиям, хоть и не империя зла уже, но все равно для нее и не дом родной. Короче, чего гадать? Хорошо еще, что про записку эту сообразила, как ее на волю выбросить и чтобы ветром не унесло. И чтобы обязательно поднял кто-нибудь, не затоптал. Значит, мыслит здраво. И значит, хотела, чтобы именно до Элис сообщение дошло, а не к ментам. Может, шуму лишнего поднимать не хочет. Может, ее бой-френд какой-нибудь очередной взаперти держит. Да как угодно может быть, мало ли…
— А если нет?
— Что нет?
— Если не бой-френд? — Герман отложил полотенце. — Слушай, надо ехать.
— Да подожди ты… — Гурский погасил сигарету. — Ты чего, дверь там выносить будешь?
— И очень просто.
— Записку она вчера выбросила. А сегодня ее, возможно, уже там и нет. Ты дверь вынег сешь, тебя же и свинтят.
— А ты что предлагаешь?
— Не знаю. Петьке нужно дозвониться. Он профессионал, в конце концов. И адрес грамотно пробить сможет, и вообще…
— Ну так звони. Чего сидеть-то? Гурский ушел к телефону.
— Александр вообще-то прав. — Веня свинтил крышку с большой бутылки. Тут иди ментов нужно туда засылать немедленно, или… если, может быть, она этого не хочет… подумать сначала надо. Как вы полагаете, Элис?
— Я не знаю… — растерянно взглянула на него Элис.
Герман машинально подвинул ближе к ней миску с салатом.
— Хорошо еще, что она хоть так, но дала о себе знать. Все какая-то определенность.
— А я бы все-таки ОМОН туда вызвал. — Вениамин крутил в руках пустую рюмку. — На всякий случай.
— Ну? — вскинул Герман вопросительный взгляд на вернувшегося из гостиной Александра.
— Да не дозвониться до него. У него вообще телефон барахлит — то работает, то нет, — Гурский сел к столу. — Господа, возможно, это и бестактно, но я почти двое суток ничего не ел. Ничего, если я немного картошечки?..
Герман поставил перед ним чистую тарелку, открыл холодильник и достал из него стеклянную банку кабачковой икры.
— На вот, — снял он с банки капроновую крышку, — это тебе можно.
— Спасибо, — поблагодарил Гурский.
— В конце концов, записку она выбросила вчера, а дозвонились до нас только вот сейчас. Больше суток прошло. Я думаю, большой беды не будет, если мы еще с четверть часа… э-э… подумаем.
— Я тоже так считаю, — поддержал его Веня.
— Ну, — Герман положил себе и доктору по куску сочного жареного мяса с гарниром, а Гурскому одной картошки. Затем сел за стол и налил в рюмки водки, давайте… э-э… подумаем.
— Собственно, — рассуждал вслух Гурский, — у нас всего два варианта на рассмотрении. Первый — мы звоним в милицию и сообщаем, что, как нам известно, по такому-то адресу бандиты удерживают заложника. Менты туда приезжают, выносят все двери и окна и освобождают Жаклин из заточения. Плюсы — оперативность и надежность. Минусы — мы привлекаем всеобщее внимание к американской группе. А если Джеки на самом деле держит взаперти какой-нибудь ненормальный ее любовник и мы туда ментов с автоматами направим, то и вовсе скандал получится. Вот, мол, как иностранные студенты свое свободное от занятий время проводят, вместо того чтобы интересоваться бессмертным культурным наследием великого города-музея. Могут и вообще всю эту программу свернуть. Очень даже просто. Нам это надо? Возможно, именно поэтому Жаклин и просила позвонить не в милицию, а сюда. Логично?
— Пока логично, — согласился Герман. — Но, с другой стороны, она бы тогда в записке написала не «похитили», а… ну я не знаю… «заперли», «не выпускают», «помогите», в конце концов. А она ведь написала именно «похитили».
— Ну, во-первых, все многообразие и оттенки синонимов русской словесности ею, положим, пока в совершенстве не изучены. А во-вторых, если она хочет идти домой, а ее не пускают, то для нее это уже киднеппинг, то есть похищение. Так? — взглянул Александр на Элис.
— Так, — кивнула она.
— Это у нас незаконное удержание, — продолжал Гурский, — а у них киднеппинг, и все тут.
— Может такое быть, — опять согласился Герман.