— Через открытую дверь Волков увидел сидящих на кухне у стола Элис, Адашева-Гурского и Жаклин.
— Ну как там у вас? — взглянул Петр на Германа. Как она?
— Да как… а никак. Только на Лизу и откликается пока. Кто ей это в башку вбил?
— Леон. Эффект запечатления. Она же как цыпленок новорожденный там, около метро, была. Тот, когда из яйца вылупится, кого первого увидит, с тем себя и отождествляет. Увидит утку, считает, что он утенок. Увидит собачку, считает, что тоже собачка, бегает за ней как щеночек. Леон, очевидно, первый с ней заговорил после того, как у нее мозги включились. Вот она теперь и Лиза.
— Если так и дальше будет, ей же там в Америке даже гринкарту не выдадут.
— Ну вот еще. Отождествят уж как-нибудь, идентифицируют. Ее нужно в привычную среду засунуть, и чтоб на ее родном языке все вокруг говорили. Глядишь, и вспомнит себя.
— Да ладно, шучу я. Пойдем? За Светлое Христово Воскресенье? Они вошли на кухню.
— Держи, — Петр подал Гурскому его бумажник и ключи от квартиры.
— Слава Богу… Наконец-то хоть домой можно попасть, — Александр убрал их в карман. — А то мотаюсь по чужим углам. Аж с четверга. Просто как лишенец какой-то.
Герман открыл холодильник и достал из него бутылку водки.
— Присаживайся, — кивнул он Волкову на стул.
— Да я, в общем-то, на минутку.
— Но рюмашку-то всяко хлопнешь?
— Ну давай, — Петр присел к столу.
— Видишь, как у нас все ловко совпало, — Герман отвинтил пробку, — и праздничек сегодня, и Жаклин нашлась. Все живы и… почти здоровы. Все в порядке. Грех не выпить. Разве нет?
— Мне глоточек, Гера, — сказал Гурский, — чисто символически.
— Как скажешь, — Герман плеснул ему на донышко и взглянул на Жаклин: Джеки, вам я тоже чисто символически, да? Мало ли что… а мне отвечать потом.
Она задумчиво тронула рукой свою рюмку, вздохнула и подняла на Германа скорбный взгляд громадных синих глаз:
— Не надо маму парить…
Элис подавилась бутербродом и закашлялась. Гурский переглянулся с Германом и похлопал ее ладонью по спине.
— Спасибо, — сдавленно выдохнула Элис Раен.
— М-да… — крякнул Волков. — Однако. «Вот оно, — Петр бросил взгляд на печальные черты сидевшей с потерянным видом девушки. — Вот оно, Петя, лицо врага. Господи ты Боже мой…»
— Все чокнулись и выпили.
— Ребяточки… — поднялся Гурский, — а пойду-ка я домой.
— Пошли, — присоединился к нему Волков. — Я тебя закину.
— Ну, как знаете, — Герман вышел из-за стола.
— Счастливо, — кивнул Адашев-Гурский Элис и Жаклин. — Не грустите тут, все обойдется.
— Да, конечно, — Элис взглянула на него и чуть пожала одним плечом.
— Пока, — кивнула Жаклин.
Гурский снял в прихожей с вешалки свою куртку, надел ее, и они с Волковым вышли из квартиры.
— Да, Гера! — обернулся на площадке лестничной клетки Александр. — Я чего приходил-то… Мы на рыбалку к Ваське в Лимовку едем или нет?
— Ой, Сань, даже и не знаю пока, — задумался тот. — Давай созвонимся, а?
— Ну давай. Всего доброго.
— Счастливо. Герман закрыл дверь.
39
— А что с тем хмырем, ну… который с Кирочной? — Гурский забрался в джип и достал сигареты. — Ты же так ничего толком и не рассказал. Почти.
— А что с ним… — Волков выруливал со двора. — Ничего. Отпустил я его. Что мне с ним делать? И потом, он, если уж так разобраться… ну что он такого сделал? А натерпелся…
— А не хрен с говном дружить.
— Да видишь ли… Он, собственно, ни с кем особо и не дружил. Ну принял у себя в доме Парфена некоего, приятеля, с которым сидел. Они с ним там, на зоне, что называется, «ели вместе». Ну так… а как не принять-то? Что ж он, пидарас какой? Все правильно. Жить у себя оставил. Это он вам грузил, что снимает, мол, у него кто-то комнату, а кто-что, дескать, он и знать не знает. А что ему, с другой стороны, вам еще говорить?
— Ну да.
— Вот. Парфена у себя оставил, а дальнейшее от него уже и не зависело.
— А как Джеки вообще к нему в дом попала?
— Как? Ну… — Петр остановился у светофора, — видишь ли… Она тем вечером, в четверг, на самом деле у Славы была. А потом… вышла, очевидно, на улицу, у нее там встреча была с одним… ну попросили ее, короче, посылку передать, а она города-то, видимо, не знает, вот и решила у Славиного дома встречу эту назначить. Вышла, в машину к этому, с которым встречалась, села. А тут в них бычара один отмороженный и впилился. Ну и… у братвы же обычай один, они же виноватыми не бывают. Короче, этот отморозок с них бабки, естественно, потребовал. Хотите, дескать, разойтись мирно — гоните лавэ. И видимо, настолько убедительно обосновал свою позицию, что даже Джеки поняла расклад и решила не усугублять конфликт. У того-то, которому она посылку передавала денег с собой не оказалось, и она решила, по доброте душевной, за него сразу, на месте, заплатить. Чтобы с быком этим разойтись, ну а потом… этот приятель ей бы компенсировал. Но у нее тоже то ли с собой не было, то ли было, но мало. И пошла она за деньгами к Славе домой, Может, сумка ее там лежать осталась, а может, и из Славиных решила взять, кто знает, какие у них там со Славой отношения были, если у нее свой ключ от его квартиры был. А отморозок этот хозяина с машиной отпустил и за ней поперся, чтобы не сбежала. Дальнейшее ясно?
— Примерно… — кивнул Гурский. — Она его в дом пустила.
— Ну да. Что там и как дальше вышло, в деталях только она сама рассказать может. Но… — Волков воткнул передачу и тронулся с места. — Увидел, видимо, браток, что квартира, упакована (Джеки, возможно, бабки еще, вдобавок ко всему, засветила) и решил не мелочиться. Решил он вынести из хаты вообще все, что можно. А Слава, вероятно, пришел неожиданно откуда-то и с ним и сцепился. Ну и… в процессе единоборства… Слава башкой о батарею, да и крякнул. А Жаклин — свидетель всего этого. Что с ней делать? По логике вещей, тоже валить надо. И уходить по-тихому. Но бычара этот — полный отморозок. Он решил на девке бабок наварить, чеченам ее продать.
В тачку свою засунул и вот к этому самому хмырю, на Кирочную, они ее и приволокли. Там и спрятали.
— Они?
— Двое их было. Второй-то как раз Парфен и был. У него-то там, в башке, еще кое-что, кроме мозжечка, присутствует. Он ситуацию под контроль и взял. Ну, там, что-как… не суть важно. Короче, утром они ее чем-то там по вене втрескали и… возле метро и оставили. Хорошо еще, что Леон твой глаз на нее положил. Бывает же… — Петр качнул головой.
— Да он не просто глаз положил, — закурил сигарету Адашев-Гурский. — Он совершенно искренне обознался. У него накануне гости были. И некая Лиза среди них, похожая на Джеки, судя по всему. Она ему просто, как факт своего наличия в интерьере, в память запала. Он уже для себя, видимо, решил, что с вопросом пальпирования предмета все решено, а ее вдруг из ситуации как ластиком стерли. Ну… он с вечера, по пьяному делу, к ней не сильно-то и приглядывался. Девка и девка. Хорошенькая, следовательно, функциональна в своем предназначении. Чего еще ее разглядывать? Куда денется? Потом, дескать, разберемся, какие такие у нее подробности и насколько непротивные на ощупь. А она свалила. Ну и дай ей Бог здоровья… Меньше хлопот. А утром, я так понимаю, не особо и протрезвев, видит он возле метро — беленькая, молоденькая, глазки синенькие. Ба! Лиза! Етит твою мать! Какими судьбами? Где же ты была все эти годы? Ну а эту, на тот момент времени, уже хоть Матреной назови. Говорят ей, что она Лиза, значит, так оно и есть. Тем более что русский она прилично знает. А акцент и странность поведения Леон ничтоже сумняше-ся шишкой на затылке объяснил.
— Это ей отморозок ногой приложил.
— Да?
— Мне тот, который с Кирочной, рассказал. Это в его доме было.
— Ну вот.
— Слушай, а чего это Леон твой заполошничал?
— В смысле?
— Ну она-то ладно, с ней все ясно. С нее спросу нет. А он: «Доченька! Не отдам!» И, главно дело, совершенно натурально рыдает.
— Ну?
— Что «ну»?
— Что тебе не понятно?
— Зачем?
— Так ведь скучно же жить на свете, Петя…
— В этом смысле?
— Ну да, — пожал плечами Адашев-Гурский. — А что, нет?
— Ну… с этим спорить трудно. Это мы понимать можем, — Волков въехал во двор и остановился возле парадной Адашева-Гурского.
— Зайдешь? — повернулся к нему Александр.
— Пошли.
40
Поднявшись пешком по лестнице на пятый этаж старого петербургского дома, Гур-ский, тяжело дыша, возился ключом в дверном замке.
— Полная разруха, — вздохнул он, — лифт не работает, замок барахлит.
— Поменяй замок, — пожал плечами Волков. — Разнеси к чертовой матери этот пункт во дворе, в который из твоего лифта ханыги всякие запчасти таскают. В чем проблема-то?
— Даже уж и не знаю. Хлопотна.
— Тогда и не стони. Пребывай в христианском смирении. А то ты хочешь и ничего не делать, и чтобы все было. Так не бывает.
— Да иди ты. Ты, прямо как Ванька Чежин становишься, тот последнее время совсем с ума сошел. Всех жить учит. Спасу от него нет никакого.
— Да?
— Звонил как-то мне тут… ну… часов, наверное, в восемь утра. Или даже раньше.
— Что сказал?
— Да ничего. Пора вставать, говорит.
— И все?
— И все. — Гурский отпер, наконец, замок и открыл дверь. — Проходи.
Волков вошел в переднюю, поставил черную спортивную сумку на тумбочку под зеркалом, снял с себя куртку и повесил на вешалку.
Александр вошел следом, запер дверь и тоже стал раздеваться.
— Господи, — вздохнул он, — хорошо-то как! Наконец-то дома. Сейчас разденусь догола, залезу под душ, потом надену халат и идет оно все-о… Лежать буду. Лежать и лениться в свое удовольствие.
— Ну вот, — Волков зашел на кухню. — А по стакану? Праздник же.
— Вообще-то надо бы, — согласился Александр. — Но… что-то обморок меня этот мой неожиданный пугает. А? Как думаешь?
— Да ладно… — Волков открыл холодильник и скользнул скептическим взглядом по пустым полкам. — А чем разговляться-то? Что ж ты не позаботился?