— А когда мне было? Я же в четверг еще из дома вышел на минуточку и… будьте любезны, нате вам. И вообще, ты же не постился, чего тебе разговляться, какая тебе Пасха? Ты же ее не чувствуешь.
— Не скажи. Во-первых, благословляются все, и постившиеся, и не постившиеся. А во-вторых… знаешь, что-то все-таки есть такое… ну вот особенно в эти дни, самые последние, пятницу, субботу… как будто, и правда, бесовня разная уж и вовсе безо всякого присмотра гуляла. А сегодня вдруг все закончилось. Ну есть такое ощущение, серьезно. Правду говорю. Давай-ка я в магазин схожу, а ты тут пока…
— Ключ возьми, там, на тумбочке. Я под душ полезу.
— Хорошо.
— Петр надел куртку и вышел из квартиры.
— Петя!
— Чего? — Волков, вернувшись из магазина, запер за собой дверь и заглянул в комнату.
Адашев-Гурский стоял в халате возле секретера и недоуменно смотрел в выдвинутый ящик потайного отделения.
— Петь, а меня обнесли… — негромко сказал он и пригладил влажные волосы.
— Как это? — Петр поставил на тумбочку в передней принесенные из магазина пластиковые пакеты и вошел в комнату.
— Как… а вот так, — кивнул Александр на пустой ящик. — Я же чувствую, что кто-то здесь был… И ключ в замке вдруг заедает. Петь, как же это, а?
— Ну… — вздохнул Волков. — Не жил богато, не хер и начинать. Что еще тут скажешь?
— Я же сразу почувствовал, что здесь кто-то был.
— А как? — осмотрелся вокруг Петр. — Все вроде как и всегда. В меру аккуратный бардак.
— И ничего подобного. Это тебе так кажется. А обычно все на своих местах. Так, как мне нужно. А вот сейчас как раз и нет. Что же, я не вижу, что ли? Вот ведь… Ну лежали у тебя, и пусть бы и лежали. На фига, спрашивается, ты мне их принес? Специально, чтобы спиздили?
— Именно, — кивнул, усмехнувшись, Петр.
— Да ну тебя. — Гурский присел на корточки, задвинул ящик, который, встав на свое место, мягко щелкнул потайным механизмом, распрямился и прошел мимо Волкова к двери. — Лыбится он тут еще.
— А ты никому про тайник этот свой не рассказывал?
— Нет, — буркнул, обернувшись, Адашев-Гурский. — Я его вообще никогда и никому не показывал. Только тебе. А ты сам-то никому не брякнул? И ключи мои у тебя пропали, а потом, ты говоришь, опять нашлись… А?
— Да брось ты. Еще скажи, что это я тебя обнес.
— С тебя станется… — Гурский вышел из комнаты.
— Сань!
— Пошел в задницу.
— Са-ань… — Волков, захватив с тумбочки пакеты, вошел вслед за ним на кухню.
— Ну что?
— Да не расстраивайся ты. Все цело.
— Ты забрал?
— Ну… можно и так сказать.
— И что за игры? С материальными ценностями?
— Да тут… видишь ли, такая история… Давай наливай пока.
— Не буду я пить спиртного.
— Да ладно, не бойся.
— Ну поня-атно… Я сдохну, а тебе все и достанется. И делиться ни с кем не надо, да? Ты же ждешь не дождешься, когда я лыжи сдвину, я же вижу, Гурский доставал из пакетов и раскладывал на столе принесенную Волковым еду. У тебя же глаза завидуйте, руки загребущие… Небось хочешь, чтобы я и квартиру свою на тебя отписал, да? Не дожде-отесь… никогда не дождетесь вы этого от меня, гражданин Гадю-кин! Не буду я пить.
— Сань, это… не опасайся ты, короче, водку пить. Все у тебя в порядке со здоровьем.
— Да? А ты откуда знаешь? Тоже мне Склифосовский.
— Ну… знаю. Это я тебе… сыпанул чуть-чуть в рюмку, вот тебя и скрутило. Извини, а?
— Чего-о?
— Ну хочешь, ударь меня. Только несильно.
— Как это сыпанул? Чего это ты мне такого сыпанул? — уставился Александр на Волкова.
— Ну… так нужно было. Для пользы дела. — Петр сел за стол и достал сигареты. — Не обижайся.
— Петь, ты чего, совсем мозгами двинулся? Ты чего говоришь-то?
— Сейчас объясню, — Волков вынул из пакета литровую бутылку «Флагмана» и с треском отвинтил крышку. — Стаканы дашь?
— Вот ведь гад… — буркнул себе под нос Гурский, достал из шкафчика широкий стакан тонкого стекла и поставил на стол. — На. Пей, Хоть залейся, отравитель.
— А ты?
— Не буду я теперь с тобой вместе ни хлеб делить, ни выпивать, ни закуривать. До самого того момента, пока ты передо мной не оправдаешься. Понял? Убийца…
— Да ладно тебе, — Петр налил в стакан водки. — Я же все объясню. А на зубок?
— Обойдешься.
— Ну дай хоть колбаски кусочек.
— Ага, сейчас… у меня тут где-то средство от тараканов было, сойдет?
— Грубый ты. И совершенно неженственный, — Волков, закинув голову, выпил стакан водки и демонстративно занюхал собственной подмышкой. — Ох, ядрено…
— Ты этот каботинаж закончишь когда-нибудь? Я жду разъяснении.
— Докладываю, — Петр закурил сигарету. — Дед наш тут дело мне подкинул, с неделю, ну, может, чуть больше назад. Обнесли какого-то… не то чтобы его знакомого, но, в общем, не совсем постороннего ему человека. Он же со многими в контакте, с разными людьми. Ну а человек такой, что в менты со своими проблемами… ну не с руки, что ли, ему обращаться. Вот он к Деду и стукнулся. А тот его головную боль мне переправил. А дело — ну чистая головная боль, голимая. Мистика сплошная. Врагу не пожелаешь.
— Петя, не дави слезу, ты не Чехов. Что за дело?
— Обнесли его. И обнесли настолько чисто, что… У него там и сейф дома, да еще и припрятанный, и квартира на сигнализации, и… в общем, туши свет. А обнесли ну в какие-то минуты, так по всем подсчетам получалось. В общем, такое впечатление, что это он сам и сигнализацию отключил, и на сейф указал, и открыл его, и вообще… ну все сам сделал.
— Так сам и сделал.
— Вот это меня и насторожило. Слишком — понимаешь? — слишком чисто. Ну не бывает так. Не может быть! Стал я думать…
— Чем?
— Думать, спрашивать. И вот, представляешь, всплывает еще один эпизод. Тоже у терпилы сейф в доме, и тоже открыли его за какие-то секунды. Как будто код заранее знали. Ага, думаю! Ну-ка… Встретился я с ним, поговорил, и вот, что выясняется — оказывается и тот, и другой, ну, который мой клиент, понимаешь?
— Понимаю.
— Оба они незадолго до того, как их обнесли, отдыхали в больничке на Васильевском. Один — из номенклатуры бывшей. Ну, у них-то от трудов праведных на благо народа у всех печень посажена, а клиник ведомственных, видимо, уже и не осталось. Ну, он в платную и прилег. Раз средства позволяют, почему нет? А мой клиент — непьющий. Но тоже, знаешь, видать, жизнь потрепала… Вот ему свой человек эту клинику настоятельно и рекомендовал. Обслуга, дескать, комфорт, специалисты, анонимность. Посмотрят, подлечат.
— А на фига ему анонимность?
— Ну а зачем немощь свою афишировать? Очевидно, не хотел он этого. Вот в свою очередь и полежал там, несколько дней буквально.
— Ага. На Васильевском. В той самой?
— Ну да.
— И ты, гад, решил, значит, на меня… типа, как на живца…
— Саш, ты прикинь, одного после его пребывания в этой самой клинике обнесли — ладно, бывает. Двоих — ну, может, и совпадение, но уже… А уж если третьего…
— Ладно, чем кончилось-то?
— Чем… взял я их. У тебя на квартире. И все деньги нашел.
— Поэтому ты на той даче и оказался?
— Ну да. Это наводчика дача. Они там бабки прятали. Я за этими бабками туда и приехал.
— Очень кстати.
— Да напрасно вы опасались. И этот, который с Кирочной, тоже зря друганов своих там ждал. Я же их к тому времени взял уже, я ж говорю. Это вот Парфен как раз с отморозком тем самым и оказались.
— Вот ведь, — Гурский покосился на Петра. — Ну прямо как в кино.
— Ну что ж… бывает.
— И все равно ты гандон. И нет тебе оправдания. Друга травить! Я, понимаешь, мучался, загибался. Здоровьем, жизнью, можно сказать, рисковал…
— Так ведь для пользы же дела.
— Ага… Тебя бы вот так травануть, чтоб загнулся. А я бы посмотрел. Для пользы дела, видите ли…
— Так не задаром же.
— В смысле?
— Сейчас, — Волков вышел из кухни и вернулся с черной спортивной сумкой. Поставил ее на стул и, расстегнув, кивнул Гурскому на содержимое. — А эва?
— Что ты хочешь сказать?
— Без тебя бы у меня ничего не получилось. Это наше, в пополаме. Все по-честноку.
— Купить прощение хочешь?
— Ну ты сам посуди — что делать? Ведь что один терпила, что другой — ну ничего сказать не могут. Подозрительного совершенно ничего не помнят. Это что значит? Гипноз какой-то, под которым они все свои секреты самые сокровенные, все коды сигнализаций и шифры замков выкладывают! А? Я так рассуждал. А если так, то мне самому в больничку эту ну никак лечь невозможно. И никого из своих ребят не направить. Они же под гипнозом раскроются. Да и я сам тоже. Ну? Кого мне туда засунуть? Чтобы и при бабках был, и свой, и в то же самое время под гипнозом не раскрылся. А? Я поэтому тебе и сказать-то ничего не мог. Ты бы тоже все выложил как миленький, а потом бы и не вспомнил. Разве нет? Ну? Ты вот мне скажи, ты кому-нибудь там, в больнице, про деньги свои и про тайник в секретере рассказывал?
— Да меня и не гипнотизировал никто. Меня это дело вообще не берет, я же говорил.
— Это если просто так, а под наркотой?
— Да? Слушай, а ведь и верно, меня там накололи чем-то, я сутки почти проспал.
— Ну?
— Но я же помню, как после укола, в процедурной, сам встал и до палаты дошел. Потом только рубанулся.
— А в процедурной что было?
— Что… капельница. Потом давление мне доктор померил. Потом еще укол какой-то сделал и молоточком у меня перед носом водил, реакции проверял.
— Молоточком? Он перед носом у тебя водил, а ты на молоточек этот пялился? После укола?
— Да. Ах ты, мать твою-у…
— Ну? А доктора как звали?
— Виктор Палыч.
— О! — Волков ткнул в Гурского пальцем. — Именно. Я же у тебя ключи-то, от греха подальше, вытащил и ребят тут своих поставил. Они в субботу на выходе из твоей квартиры этих ухарей двоих и взяли. А уж те, в свою очередь, мне Виктора этого Палыча и сдали. Так что уж извиняй. Я же говорю, для пользы дела ты пострадал.