Сейчас я был на той же улице, по которой когда-то шел следом за Эмилькой после школьного вечера. Платье у нее было розовое, и поэтому я видел ее в темноте. Так я и проводил ее до самого дома и не решился подойти.
"Это ты мне прислал записку на вечере?"
"Нет..."
"Можно, я провожу тебя? Твой неизвестный друг". А я думала, что ты мой "неизвестный друг".
"Тебе здесь не скучно?"
"Я часто смотрю в окно. Вся площадь как на ладони. Иногда я даже вижу знакомых. Куда хотят, туда и идут, не то что я. Я им что-нибудь говорю, потом помашу рукой, и мне веселее. А вчера я видела тебя... Ты правда будешь ходить ко мне?"
"Правда".
"А почему ты после вечера шел за мной, если ты не мой "неизвестный друг"?"
"Я шел домой".
"В противоположную сторону? - засмеялась Эмилька, но спохватилась и испуганно прикрыла рот рукой. Кивнула на книгу, в которой прислала записку: - Это моя любимая книга... Мы с отцом ее часто читали. Я - за Джульетту, он - за остальных. А тебе она нравится?"
"Я не читал. Дядя говорит, рано".
"Джульетте - четырнадцать, Ромео - пятнадцать. А тебе рано! Может быть, ты тоже будешь священником и тебе нельзя влюбляться?"
"Я не буду священником".
"А ты был влюблен? В кого-нибудь в нашем классе? Почему ты не отвечаешь?.. Хочешь, я тебя научу танцевать? Ты на вечере отдавил мне все ноги".
Я вспомнил, как две маленькие фигурки, нелепые в то время в хаосе войны и смерти, два подростка, вдруг стали танцевать.
Она приказала, чтобы я обнял ее за талию, я выполнил ее приказ, но у меня в руках почему-то осталась книга. Она выхватила книгу и бросила на стол. От волнения мне стало так жарко и стыдно, что у меня взмокли ладони. А ее рука казалась перышком, и вся она была такая тоненькая, что было страшно. Я даже чувствовал под своей рукой костяшки ее позвоночника.
Как это все могло исчезнуть?
Мы ведь танцевали. И она напевала что-то и смеялась. Это ведь мы зацепились за ящик и упали.
"Что уставился?"
"Ничего".
"Вот услышит твой дядя... и прогонит меня".
"Почему?"
"Потому что я еврейка".
"Он не такой. Не веришь?.. Он знаешь, кого спрятал? Пятрас совсем никакой мне не брат... Если бы ты его увидела... Он Телешов!"
"Леня?!"
Кто-то нагнал меня и пошел рядом. Поднял глаза: это был Лайнис.
Некоторое время мы молчали, но думали, конечно, об одном и том же. Я никак не мог отвязаться от мысли, что он знает что-то такое, чего не знаю я.
- Ты не спешишь? - спросил Лайнис.
- Нет, - ответил я. - А что?
- Зайдем ко мне, - сказал Лайнис каким-то виноватым, просящим голосом. - Посмотришь собаку.
Я согласился, стараясь не смотреть на него, хотя мне совсем не хотелось к нему заходить и не хотелось ничего вспоминать. В голове моей помимо воли все время появлялись мысли, что Лайнис в чем-то виноват в этой истории, и без конца, навязчиво передо мной возникали картины его странных появлений в нашем доме.
Нам осталось дойти до его дома совсем немного, домов десять по этой улице, потом направо - и еще несколько минут ходу.
Именно на улице, где живет Лайнис, Пятрас видел тогда, как немцы убили русского пленного. Я подумал, что в этом городе нельзя жить, что тут можно сойти с ума. Сбежать бы куда-нибудь и забыть все. И к Лайнису не надо будет ходить и присматриваться, и не надо будет его подозревать.
А Телешов, что бы он сделал на моем месте? Конечно, остался бы он похож на Пятраса не только профилем, но и сохранил его характер.
"Там наших пленных гнали, - сказал Пятрас. - Много. Потом один упал. Солдат подбежал к нему и стал бить ногами и кричать. А тот хотел подняться и не мог. Его пристрелили. На виду у всех. Никто за него не заступился. Ненавижу себя за то, что не помог ему!"
"Тише, дядя дома".
"Ты думаешь, я трус? Думаешь, испугался, как все вы тут? Так вот знай, я ухожу! С меня хватит. А то я здесь сорвусь: подожгу что-нибудь или взорву... Пойдешь со мной? Проберемся к нашим, разыщем моего отца, вступим в армию".
"Я не могу".
"Не можешь. Ну и отсиживайся, пока другие там погибают. Учи свои стишки, несчастный Ромео..."
"Они и тебя бы убили".
"Ну и пусть! Это лучше, чем так жить".
"А что бы сделал Юстик на моем месте? - вдруг подумал я. - Поступил бы как я или как Телешов? Способен ли он на то, чтобы отстоять свое, не поддаться чужой воле, сделать в жизни решающий, правильный выбор?" Пятрас тогда сдернул распятие со стены, чтобы разбить. Он утверждал себя, он преодолевал собственный страх, он ни за что не хотел сдаваться. И если бы я не отнял у него распятие, а дядя на шум нашей драки не вошел в комнату, он бы разбил его.
"Почему ты снял е г о?" - спросил дядя.
"Гвоздь немного расшатался", - соврал я.
"Ну, прибей же... А что случилось с тобой? - спросил он у Пятраса. В последнее время ты изменился. Не здороваешься с Грёлихом. Смотри, это мальчишество до добра не доведет. Я понимаю, тебе тяжело. Ты один среди чужих. Вот и обратись с молитвой к господу, попроси его поддержки... Если бы ты был взрослым и воспитывался как твой отец, я бы не говорил этого. Но у тебя все впереди, и ты еще не знаешь, как правильно жить. Может быть, прав твой отец... А может быть, я?"
Я увидел глаза Пятраса и испугался, что он сейчас сделает что-нибудь непоправимое, и стал сильно бить молотком, вбивая гвоздь. Думал помешать их разговору, но разве можно было Пятраса остановить.
"А как же учитель Слуцкие? - спросил Пятрас - Работает у фашистов, расстреливает людей да еще забирает их вещи и каждый день ходит в костел. Это его что, тоже бог учит?"
"Не кощунствуй!"
"А потом он приходит к вам причащаться, и вы отпускаете ему грехи! А я не буду предателем".
"Я тоже никого не предал... Миколас, перестань стучать, повесь его. Идемте, нам пора в костел".
"Никуда я не пойду".
"Дядя, он видел, как на улице расстреляли пленного".
"Пока он живет в нашем доме, он будет ходить в костел".
"Не буду", - ответил Пятрас.
"А если я тебе скажу. "Оставь мой дом"?"
"Я сам уйду! - крикнул Пятрас. - Мне противна вся эта ложь!"
...Я не заметил, как мы дошли до дома Лайниса, и он взял меня за локоть, чтобы остановить.
- Вам не страшно жить в этом городе? - спросил я.
- Не знаю, - ответил Лайнис. - Я не думал об этом.
- По вашей улице всегда проводили пленных, - сказал я. - И отца Телешова тоже, когда его опознали. - Лицо у Лайниса по-прежнему ничего не выражало, незаметно было, чтобы он волновался. И вдруг у меня вырвалось: А из вашего окна все это было видно.
- Было, - ответил Лайнис и пошел к своему дому.
Дома у Лайниса было необжито и воняло псиной. Седой, облезлый пес вильнул нам хвостом и ткнулся мордой в подставленную руку Лайниса. Я склонился к нему и начал осмотр, но сам все время думал о Лайнисе. Видел его дряблую шею, небритый подбородок. Он что-то сказал о собаке, но я не слышал его слов и снова подумал, что из его окна было видно, как гнали пленных красноармейцев.
А в нашем окне он мог увидеть и еще кое-что...
"Кто здесь?" - спросил дядя.
"Добрый вечер, господин священник", - ответил Лайнис.
"В чем дело?"
"Извините, у вас свет в окне. Могут быть неприятности... Учителя Гольдберга затравили собаками, а девчонку кто-то спрятал..."
- Не жрет ничего, - сказал Лайнис. - Даже от колбасы нос воротит.
- Ей лет пятнадцать, - сказал я. - Все равно что человеку девяносто.
- Значит, - Лайнис тяжело вздохнул, - отжила свой век.
Уже на пороге я остановился и спросил Лайниса, помнит ли он, как в то утро, когда к нам принесли Леню Телешова, он предупредил нас о том, что в нашем окне свет.
- Вроде помню, - Лайнис задумался. - А может, и нет. Перемешалось у меня в голове все.
Я вышел от Лайниса. Домой идти не хотелось. Медленно побрел по улице, спешить было некуда. На противоположной стороне улицы, вдалеке, я увидел мужчину, который шел в мою сторону. Это был Телешов. Я спрятался в подъезд первого дома; он прошел мимо, я видел его лицо, и свернул к дому Лайниса. Неужели он тоже подозревал Лайниса? Пожалуй, нет. Просто искал собеседников.
Дома была одна Даля, она собиралась в магазин.
- Как ты себя чувствуешь?
- Ничего, - ответил я. - А где Юстик?
- Ушел с ними, - сказала Даля.
У меня чуть не вырвалось, что я видел Телешова одного и что он пошел к Лайнису. Но потом я сдержался: незачем было ее лишний раз беспокоить.
- У тебя усталый вид, - сказала Даля. - Думал об э т о м.
- Немножко, - признался я. - Самую малость.
- Если бы немножко, - сказала Даля. Жена меня хорошо знала. - Целый день твоя голова была там. - Она показала на потолок, имея в виду, что я думал об Эмильке.
"Хорошо бы так, - подумал я, - это было бы еще ничего".
Она была в прихожей, когда хлопнула дверь и в комнате появился Лайнис. Он неловко поздоровался с нами, словно мы сегодня не виделись, и спросил:
- Где... этот... ваш гость?
- Не знаю, - ответил я. - А разве он не был у вас?
- Был, - Лайнис помялся, - но хотел еще зайти... А я уезжаю.
- Уезжаете?
- Давно собирался, - сказал Лайнис. - Тут недалеко. На хутор. Собаку отвезу и там оставлю... Раз такое дело... - и ушел. Проходя мимо окна, он всунул по привычке голову и добавил: - Значит, передайте ему...
- Пойдешь со мной? - спросила Даля.
- Нет.
- Ну ладно... Пожалуй, и я не пойду. Обойдемся. - Она явно не хотела оставлять меня одного. - Ты даже не заметил, что я в новом платье?
- Да, да, - ответил я. - Хорошее платье. - Но сам подумал о Лайнисе. Чем его так напугал Телешов, что он решил уехать?
Даля спросила меня о чем-то еще, я не разобрал ее слов, и она окликнула меня:
- Миколас!
- А?
- Ты меня не слушаешь?
- Сейчас, Даля. - Я выбежал из комнаты и появился в окне на том самом месте, где только что стоял Лайнис. - Мне надо узнать... Проверить...