— Ты ломаешь солидную компанию. Мы твои друзья… Ты четыре года учился в семинарии — интеллигент… — но заметив, что Олекса не слушает его, громко добавил: — Компанию на бабу меняешь?
Олекса был выше Калины. Железной рукой кожевника сжал плечо Калины — даже скривился хорунжий.
— Я тебе в другой раз отвечу…
И пошел. Уже на пороге их догнала Тося:
— Остановитесь, что вы делаете?.. Мы же хотим единения.
Она то бросалась вслед за своими молодыми коллегами, то испуганно оглядывалась, пока отец не подошел и не отвел ее к столу.
…Ночная прохлада повеяла в лицо, Таня и Олекса облегченно вздохнули.
— Так ты понял, почему тебя посадили рядом с Лидой? А я боялась… Вот молодец!
— Что делать, Таня?
— Ехать к Пузырькову, — неожиданно решила она. — Всё! Мы с большевиками! Правда, Олекса?
— Я еще не знаю, что это за люди.
Таня подумала про Иванко, Петруся, улыбнулась счастливо:
— Это, Олекса, самые лучшие люди на земле…
Стефан Чуб собирался везти на мельницу мешок зерна. Человек это был надежный — безземельный хлебороб; он частенько заходил к Григорию Григорьевичу послушать стихи. Поэтому Таня и Олекса подговорили его везти пшеницу до самой Отрадной, объясняя тем, что там меньше берут за помол.
Олекса тоже прихватил мешок кукурузы, а Таня намеревалась побывать в отрадненских лавках. Так нашлась причина повидать путиловца — механика отрадненской мельницы.
Они увидели пожилого человека среднего роста, запорошенного мукой, — трудно было определить его возраст, когда даже брови казались седыми. Добрый, приветливый взгляд, небольшая белая бородка и смешливые морщинки около глаз — все это вызвало у попутнинцев чувство симпатии. Пузырьков крепко пожал руки всем троим и провел их в свою квартиру — чистенькую комнату, за стенами которой слышалось урчание мельницы.
Познакомившись ближе, Пузырьков подошел к Тане и, ласково улыбаясь, положил свою широкую ладонь на плечо девушки:
— Так вот какая вы красавица! Недаром мечтал о вас Иванко в сыром каземате.
Таня покраснела.
— И я радовался, что у одинокого парня есть такой верный, хороший друг на всю жизнь. Чудные девушки на Украине!
Пузырьков взглянул на Олексу, залюбовался его широкими плечами и молодецким чубом.
— Да и парни тут не лаптем щи хлебают, — прибавил и спросил у Тани: — Пишет?
Девушка лишь отрицательно покачала головой: душили слезы.
— Ну что ж, Таня, доченька моя, мужайся… Иванко работает в полках, рискует каждую минуту… Не имеет обратного адреса и не хочет, чтобы жандармы и тебя взяли на подозрение… Но все будет хорошо, скоро вы встретитесь…
Эти простые, искренние слова успокоили Таню.
— Жаль, друзья мои, что в здешних станицах нет большевистских организаций, — начал Пузырьков. — Всюду засилье монархистов, эсеров; все дрожит под пятой кулака, богатых казаков… Засилье! Дышать нечем! Нельзя ни митинга провести, ни беседы за это ждет зверская расправа, самосуд… Свирепствуют мироеды, знают, к чему приведут митинги. В Суркулях растерзали учителя-революционера, в Удобной убили фронтовика за большевистскую агитацию. Политическая ситуация изменится, когда в станицы возвратятся фронтовики. К тому времени вы, друзья, должны подготовиться политически, нам предстоит тяжелая борьба… Очень просил бы вас, товарищи, наведываться ко мне хотя бы раз в месяц на занятия марксистского кружка.
Все трое обрадованно переглянулись.
XV
В конце ноября 1917 года в родную станицу вернулся Назар Шпилько — рядовой 23-го стрелкового Туркестанского полка, участник боев под Сорокамышем. Это и был первый коммунист в Попутной.
…После Февральской революции на Кавказский фронт прибыла группа балтийских моряков, двое из которых наведались и в Туркестанский полк. Круто повернулась жизнь Шпилько после бесед с балтийцами. Понял, наконец, простой крестьянский парень, что настоящую свободу, землю у помещиков нужно взять силой. Балтийцы помогли организовать в полку Совет солдатских депутатов, куда вошел и Шпилько. Но вскоре предусмотрительное командование фронта, по предложению Керенского, стало избавляться от бунтарей. Поэтому Назар Шпилько попал в 218-й запасной полк, расположенный в Тифлисе. Обрадовался Назар, потому что в тифлисском арсенале работал станичник, друг его детства, а теперь слесарь — большевик Мусий Степанов. Вместе с ним Назар посещал собрания революционеров. По рекомендации Степанова Назара приняли в партию и после двухнедельных занятий в марксистском кружке дали первое поручение: ходить на тифлисскую железнодорожную станцию и агитировать рабочих за Советы, призывать железнодорожников к вооружению. Этот простой молодой парень, в серой шинели, с двумя крестами за отвагу, скоро завоевал доверие рабочих.
В начале ноября Назар уже сформировал небольшой отряд железнодорожников, но все это внезапно пришлось оставить: 14 ноября он получил задание ехать в родную станицу, создавать там большевистскую организацию и формировать партизанский отряд. В свой солдатский мешок Назар набил тысячи две листовок с декретами Советской власти о мире и о земле. Листовки он расклеивал по пути на всех вокзалах, а в Невинномысской и в Армавире — даже на домах.
Таня Соломаха, узнав о приезде Назара, сразу же пошла к нему. Встреча была трогательной. Делились новостями. Назар Шпилько! Это же лучший друг Иванки! Они вместе росли, батрачили. Чувство нежного уважения к Назару охватило Таню. От него веяло силой воли, убежденностью. Он спросил:
— С кем ты, Таня? С большевиками или нет?
И Таня, как на исповеди, все высказала этому коренастому, чернявому юноше.
— Знаешь, Назар, я столько передумала, пережила! Присмотрелась к эсерам и меньшевикам; они против бедноты и ничего не дадут крестьянам. Ходила я в Отрадную, на занятия марксистского кружка. Многое поняла… Вот тебе моя рука. Я с тобой, с большевиками навсегда!
Крепко пожали друг другу руки.
— А теперь пойдем эсеров громить, — предложила Таня.
— Ого!.. — рассмеялся Назар.
— Серьезно… Они в школе днем и ночью заседают.
Действительно, в казачьей школе Андрей Федченко — человек чахоточный, бледный — вел заседание эсеров. Были приглашены и бедняки крестьяне. В углу, в позе скорбящей, застыла панна Тося. После банкета у попа она под влиянием отца уверовала в эсеровскую партию. «Ее нужно вырвать отсюда», — подумала Таня.
Назар попросил слово, и эсеры, искоса посматривая на маузер Шпилько, разрешили. Он зачитал декрет о земле. Федченко пренебрежительно махнул рукой.
— О земле — это нам известно с 1905 года. Мы не признаем вашей большевистской концепции. Мы, эсеры, говорим: помещичья земля должна быть честно выкуплена.
— Вы, эсеры, поете под дудку кулаков. За вами беднота не пойдет, — провозгласила Таня.
— Ценою крови и пота, ценой миллионов жизней, погибших в нищете, крестьяне давно уже выкупили все земли, — поддержал Таню Шпилько. — Поэтому помещичьи и кулацкие угодья, поля мы передаем трудящимся, сельской бедноте и середнякам.
Когда Таня и Назар выходили из класса, за ними потянулась большая группа крестьян. Федченко помрачнел, закашлялся. Таня с порога посмотрела в уголок класса. Тося сидела, закрыв лицо руками.
Уже пересекая площадь, Таня заметила, как Тося вышла из школы. «Нужно ее переубедить, и сейчас, немедленно», — решила Таня.
— Тося! — позвала она.
Но та повернулась и, согнувшись, сосредоточенная, пошла в другую сторону — домой.
Шпилько, Таня и Олекса Гуржий ходили из хаты в хату, будоражили станичников, расклеивали листовки, беседовали с фронтовиками, прибывавшими домой каждый день, каждый час. В эти дни приехал и Кузьма Цапуров, который присылал с фронта те загадочные открытки. К нему сразу же зашли Назар, Таня и Гуржий.
— Будем говорить откровенно, — сказал Шпилько. — С кем ты, Кузьма?
Цапуров растерялся, пожал плечами.
— Кто его знает… Еще не определился.
— Но ты против войны? — спросила Таня.
— Против, черт бы ее побрал!
— И за то, чтобы землю — бедным крестьянам, а фабрики — рабочим? — с другой стороны подступил Шпилько.
— А то как же — за то самое, — даже вспотел Кузьма.
— Тогда пойдем вместе с большевиками.
— А вы, чертовы души, большевики? — радостно спросил Кузьма.
— Конечно!
— Даешь! Пишите и меня! — гаркнул Кузьма.
А Назар крякнул от удовольствия: бравый казачина этот Кузьма Цапуров!
Тогда же пришли с фронта Иван Богдан, братья Шейко, Грицко Косович, знаменитый рубака Юхим Гречко, Павел Черняк, Оверко Герасименко, Андрей Остапенко и богатырь Степан Немич. Все они вступили в большевистскую организацию.
Для приема в партию из Армавира приехали путиловец Пузырьков (он возглавлял теперь армавирскую парторганизацию) и слесарь Коробко — комиссар 7-й Кубанской колонны. Принимали торжественно, в помещении школы. Станичники давали клятву умереть за свободу — недаром каждый из них приехал с оружием.
Первой в ряды большевистской партии вступила Таня…
С фронта прибывали и офицеры. В конце декабря приехал кадет Аким Михальцов — станичный писарь — из свиты генерала Каледина. Первым его вопросом было: нет ли большевиков в Попутной.
— Есть, целый выводок, — ответил отец Павел. — Шпилько и Соломахина Татьяна, за ними уже и другие пошли. Вот так, к дьяволу, и вся станица станет большевистской. Уже и митинг собирают…
Действительно, по решению партячейки, Таня и Олекса Гуржий ходили по домам фронтовиков и бедноты, приглашали на митинг.
Правду говорил тогда Пузырьков: после возвращения фронтовиков положение в станице резко изменилось. Когда в Попутную донеслась весть об Октябрьской революции, о залпах «Авроры» и взятии Зимнего, Таня и Олекса тоже пытались собрать на площади митинг. Однако кулаки, скрутив Гуржию руки, два дня продержали его в каземате, а Тане пригрозили… А сейчас притаились богачи, попрятались в норы: ведь у каждого фронтовика за поясом торчала граната, а у бедра болтался черный парабеллум.