Танюшкины звёзды — страница 15 из 19

– А возвращение на землю планируется? – прокричала я, стараясь, чтоб Адам услышал меня.

– А как же! Время в полёте составит всю жизнь! Я люблю тебя, Милана!

Не успела я возмутиться, как самолёт начал разбег и потом плавно стал подниматься в небо. Я думала, что расстанусь с душой там, в воздухе, но мне дико понравилось! То ли от того, что мне в такой форме признались в любви, то ли от того, что полёт был действительно прекрасен, я начала снова плакать и теперь уже от радости. Это были незабываемые минуты счастья.

После приземления мы долго стояли с Адамом, обнявшись. Мне не хотелось ничего говорить. Звенящая тишина природы и мы. Первым нарушил тишину Адам:

– Я люблю тебя и небо,

Только небо и тебя,

Я живу двойной любовью,

Жизнью я дышу, любя.

В светлом небе – бесконечность:

Бесконечность милых глаз.

В светлом взоре – беспредельность:

Небо, явленное в нас.

Я смотрю в пространства неба,

Небом взор мой поглощён.

Я смотрю в глаза: в них та же

Даль пространств и даль времён.

Бездна взора, бездна неба!

Я, как лебедь на волнах,

Меж двойною бездной рею,

Отражён в своих мечтах.

Так, заброшены на землю,

К небу всходим мы, любя…

Я люблю тебя и небо,

Только небо и тебя.

– Это кто написал?

– Валерий Брюсов.

– А мы ещё полетаем с тобой? – спросила я, глядя Адаму в глаза.

– Мы будем летать с тобой всю жизнь, и не только в воздухе, но и на земле. Никому тебя не отдам…

«Залила стыдобушка буйную головушку»

Михаил Николаевич сидел на старой заводской табуретке. В одной руке у него была початая бутылка кефира, а в другой бутерброд с колбасой. Обеденный перерыв заканчивался, а Михаил Николаевич всё никак не мог справиться со своим «тормозком». А всё потому, что на душе накипело и хотелось высказаться…

– Нет, мужики, краснею я прямо, как девица на выданье, – жаловался он под общий хохот своих коллег. – Мать мне ещё в детстве одно повторяла: «Залила стыдобушка буйную головушку». Погладит меня, пожалеет. Прохладными ладонями к лицу моему прикоснётся, и так хорошо становится. А теперь никто меня так не жалеет. Лицо горит, и кажется, что стыдобушка эта покрывает всего до самых пяток. Стою, семафорю красными щеками. За что мне это наказание? Может, недуг какой у меня? Ладно, если бы провинился в чём, а то иногда просто так краснею!

– Николаич, просто так ничего не бывает.

– Тебе бы так, Григорий! Вам всем легко говорить, а попробуй сдержаться и не покраснеть. Вот как недавно – сломал я скамеечку в раздевалке у внука в детском саду. Сел на неё, прямо на середину. Задумался, пока Ванятка штаны переодевал. А она, возьми да и тресни пополам! Грохоту было! Наталья Ивановна из группы выбегает и смотрит на меня вопросительными глазами. Ванька плачет, а я на полу валяюсь. Встал кое-как, полез в карман за деньгами. А воспиталка глаза остановила на мне и тихо так говорит: «Мы не на рынке, Михаил Николаевич. Сломали скамейку, будьте добры, принесите новую». Мы-то с моей Валентиной Никитичной большие оба. Что она в раздевалке у внука не помещается, что я! Вот где стыдно было! Вот где самый раз раскраснеться…

А бывает, просто так вспыхиваю. Как-то раз гуляем мы с Валентиной по парку. Чинно так идём, порядочно. На улице свежо, кругом красóты природные. Смотрю, парочка влюблённых у берёзки обнимается. Не хотел смотреть на них, да голова сама повернулась, а глаза мои будто приклеились к любовничкам. Чувствую, лицо пятнами пошло…

– И что же Валентина Никитична? – трясясь от смеха и вытирая слёзы, спросил бригадир Василий Анатольевич.

– Ничего, Вася, – вздохнул Михаил Николаевич, – смолчала. Щипнула, правда, больно. Синяк до сих пор на боку. Всё хочет меня в солярий какой-то отвести. Говорит, что ей подруги посоветовали. А сама даже не знает, как он правильно называется. Или специально так говорит: «Сходил бы ты, Миша, в слонярий, да загорел бы там покрепче, до коричневого цвету! Очень уж краснеешь ты некрасиво! А так никто ничего не скажет, а подумает, что ты на югах долго прохлаждался». Знаете, мужики, мне так обидно стало. Этой фразой она меня два раза оскорбила! И по размеру моему прошлась и по недугу. Отвечаю ей, а сам подальше отхожу на всякий случай: «Иди-ка, Валя, ты сама в свой слонярий, лет сорок уже как не Дюймовочка. Там таких, как ты, ждут давно – кабинки расширяют!»

Громкий мужской хохот не прекращался весь обеденный перерыв. Бутерброд в руке Михаила Николаевича оставался нетронутым.

– Но недавно, мужики, я действительно провинился перед Валюшей своей. Любит она у меня телевизор смотреть. Когда Ванька у родителей своих, мы остаёмся с Валентиной одни. В такие вечера смотрит она всё подряд. Ну, не глупая баба? Втиснется в кресло, спицы в руки возьмёт, очки на кончик носа спустит, семечек тазик рядом с собой поставит и включает свой драгоценный телевизор. Как только успевает сто дел проворачивать? И спицами греметь, и семечками не подавиться, и суть передач этих непонятных уловить. Всё успевает сделать! Знает всех: кто в телевизоре родился, кто женился и тут же развёлся. Но самая её большая любовь – это «Поле чудес», которое показывают уж лет сто, наверно. То ли молодость она свою вспоминает, то ли чувствует в себе силу эрудитскую.

– Как это, Миша? – спросил Василий Анатольевич.

– Да умничать любит! Хитрая такая! Сама на вопрос ответить не может, сидит и ждёт, пока участник игры опозорится, а Якубович ему правильный ответ потом назовёт. Так моя хлопает себя по ноге и восклицает: «Вот тютя такая! А я ведь знала, что именно этот ответ будет!» «Что же раньше молчала?» – спрашиваю у неё. Знаете, мужики, что она мне отвечает? «Проверить их хотела!» Проверяльщица, тоже мне!

Наконец, Михаил Николаевич откусил от бутерброда большой кусок и, старательно его пережёвывая, с набитым ртом продолжил свой рассказ.

– Недели две назад заметил я, мужики, перемену в моей Валентине Никитичне. Смотрю, в пятницу, как всегда, уселась она в своё кресло. Села деловито так, но без атрибуции своей: семечек и спиц. Насторожилась вся, вопросы внимательно слушает, Якубовичу комплименты выписывает в устной форме. Будто ждёт чего. Даже зарумянилась вся, хоть и в солярий не ходила. Понять не могу…

В понедельник, когда я приболел и бюллетенил дома, заверещал наш домашний телефон. Валентина в аптеку ушла, и мне самому пришлось трубку взять.

А оттуда приятный такой женский голосок: «Валентина Никитична? Вас беспокоят с Первого канала, передача «Поле чудес», куда вы заявочку на участие прислали. Мы её рассмотрели и приглашаем вас на съёмки такого-то числа, в такое-то время. Не забудьте паспорт, вас у проходной встретит наш ассистент».

У мужиков, слушающих Михаила Николаевича, округлились глаза. Никто не смел ни то что перебить рассказчика, дышать не решались.

– Я, мужики, чуть в обморок не упал. Стою красный весь, рука задрожала. Посмотрел на трубку, отодвинул её подальше от уха, словно из неё сейчас вылезет «барабан», который игроки раскручивают и вместе с ним сам Якубович. Потом я решился и быстро ответил: «Вы ошиблись!» Прилёг снова на диван и задумался. Чувствую, как стыдобушка заливает меня всего с головы до ног. Стыдно мне, что соврал «Полю чудес», но и за Валюху свою непутёвую ещё стыднее стало. Как представил я, что она придёт на передачу, мне ещё хуже сделалось! Как корабль над судёнышками возвышаться будет она над участниками и Якубовичем. А если на вопрос его не сможет ответить, вот позору-то будет на всю страну! Это дома она проверяльщица такая, деловая и умная. А там ей семечек и спиц не дадут! Как подумал я, мужики, что вы будете смотреть эту передачу, мне плохо сделалось. Якубович-то знаменитый такой! Вон уж сколько лет на плаву держится, вернее, на «барабане» своём. Гостинцев ему много дарят. А Валентина моя что ему подарит? Мешок семечек и сотню носков? И тут раздается снова телефонный звонок. Встаю и иду на негнущихся ногах к телефону. «Аллё» я не сказал, а пропищал от волнения. А оттуда опять: «Ой, наконец-то, я туда попала. Валентина Никитична?..», и дальше песня та же, пою я же! Кто меня просил трубку брать? И тут, мужики, словно бес попутал. Когда меня спросили, приеду ли я – «Валентина Никитична» на передачу, ответил не своим голосом: «Вы сказали, что меня будет встречать ассистент?» В трубке тишина, потом ответили: «Да, конечно, мы вас проведём до студии, где будет идти запись передачи». «Я не согласная! Если меня сам Якубович у крыльца встретит, тогда приду!» В трубке опять тишина. А потом, видимо, девица та пошепталась с Якубовичем и отвечает: «Извините, Леонид Аркадьевич лично никого не встречает, до свидания. Мы вам перезвоним». И положила трубку. Верите, у меня на душе так легко стало. Я лёг на диван и будто выздоравливать быстрее начал. Вот сижу тут с вами, болтаю. Поесть никак не могу.

– Так, что ж, Николаич, поехала твоя Валентина Никитична на «Поле чудес»?

– Не-а, сидит каждую пятницу, игроков проверяет! – ответил Михаил Николаевич и густо покраснел.

День Белладонны

Я пришла с работы уставшая. Сбросила сапоги, кое-как повесила пальто на вешалку, крикнула домашним приветствие и упала на диван. Работа в детском саду не прибавляет нервных клеток, а беспощадно истребляет их как может. Эта работа, словно снайпер в тире, стреляющий по шарикам, целится по моим нервам, схлопывая их один за другим. Сейчас-сейчас я успокоюсь. Моё тело распрощается потихонечку с напряжением, и я пойду на кухню готовить ужин для голодающих родных. Ведь ждут меня давно!

Сыновья-школьники, мама моя. Скоро муж приедет с работы. Надо собирать себя в кучку и работать дальше. Потом прибраться, постираться, помыться и замертво завалиться спать. А завтра в рань раннюю ехать в Москву на курсы. Работаю два дня через один. Как я обрадовалась, когда на работе мне сообщили новость о том, что в свой законный выходной я поеду на курсы повышения квалификации. Радуюсь до сих пор!