– Ну, конечно!
– И удостоверения есть?
– Удостоверений пока нет, но скоро будут... А вот вступительные взносы уже есть. Полтинник с человека. Всего пятьдесят копеек, зато какая высокая и светлая цель - сохранить для потомства ёжиков!
– Сейчас у меня нет полтинника. Я позже принесу, когда удостоверение будет.
Торчков ушел, Дамкин и Стрекозов стали разрабатывать стратегию.
– Двадцать рассказов! - говорил Дамкин. - По червонцу это выйдет где-то около двухсот рублей! Да на такие деньги мы месяца два сможем прожить, если по-скромному! Или в Гурзуф съездим! Вот только есть ли у нас двадцать ненужных рассказов, которые было бы не жалко отдать этому придурку?
– Вообще-то, можно продать Торчкову чужие рассказы, например Чехова. Сомневаюсь, что Торчков читал Чехова и сумеет отличить его от Дамкина и Стрекозова.
– Логично, - согласился Дамкин. - Свои рассказы мы и сами когда-нибудь опубликуем. Возьмем лучше в библиотеке Чехова, Зощенко, Ильфа с Петровым, да продадим Торчкову! Надо только перепечатать их на машинке. Не листы же из книжек вырывать!
– Это для Светки работа! - сказал Стрекозов.
– Заработаем денег, купим ей какой-нибудь хороший подарок! - решил Дамкин.
Литераторы дисциплинированно отнесли пустые чашки на поднос для использованной посуды и отправились в районную библиотеку.
Глава следующая,в которой Карамелькин разочаровался в женщинах
Спаси меня, о Боже правый,
От бабы злобной и лукавой!
Вечером литераторы сидели на кухне у Карамелькина и пили чай с пряниками, которые принес Шлезинский, получивший где-то какие-то деньги. Шлезинский играл на гитаре и пел недавно сочиненный на стихи Дамкина рок-н-ролл.
– Когда ты грустишь, я хочу бежать прочь
И резать в кровь пальцы и броситься в темную ночь.
Я забываю все слова, я забываю, кто я есть.
Во мне живет только страх, когда ты грустишь!
– Круто! - поощрял музыканта Дамкин, который обожал, когда писали песни на его стихи.
Шлезинский тоже обрадованно сиял. Недавно он отпустил бороду и теперь был очень похож на еврея.
– Если тут пропустить небольшое соло, - говорил он, - а вот тут вставить сакс, это будет настоящий хит! Гораздо грамотнее, чем у "Машины времени"!
Карамелькин, до этого углубленно читающий книжку по программированию с жирной надписью "Фортран на ЕС", поднял голову и важно произнес:
– Музыка действительно хорошая! Гораздо лучше, чем стихи!
– Приятно услышать умную мысль! - язвительно сказал Дамкин. - Но вдвойне приятно услышать её от Карамелькина!
Карамелькин насупился.
– Кстати, надо о деле поговорить. Арнольд, как ты относишься к охране природы?
– Нормально.
– А ёжиков любишь?
– Люблю, а что?
– А ты знаешь, что ёжиков в стране становится все меньше и меньше, и скоро останется только один ёжик, да и тот - в Красной книге?
– Не слышал об этом.
– Вот я тебе и сообщаю, - Дамкин подлил себе чаю и взял еще один пряник. - Мы со Стрекозовым учредили Общество Охраны Ёжиков, чтобы эти красивые и добрые животные совсем не загнулись. Присоединяйся. Вступительный взнос всего пять копеек.
– Пошли вы со своими взносами! На работе уже достали, то общество охраны памятников, то ДОСААФ!
– Тебе что, пять копеек жалко?
– Жалко! Ладно бы на полезное дело, а то...
– Крохобор! - заклеймил Стрекозов. - Шлезинский вот уже дал десять копеек и был принят в общество. И Бронштейн уже вступил. Три раза.
– Что может быть полезнее охраны ёжиков? - возмутился Дамкин. - С такими жадными эгоистами, как ты, коммунизм не построишь!
– Я и не собираюсь ваш коммунизм строить. Тоже мне Маркс с Энгельсом нашлись.
– Карамелькин научился острить, - поразился Дамкин. - Надо эту шутку записать! Очень смешно!
Стрекозов почесал в затылке и вспомнил:
– Да, Арнольд! А как там твоя школьница? Ты с ней встретился?
– Я ее два часа прождал, а она почему-то не пришла, - сказал Карамелькин. - Кстати, надо сходить, посмотреть, нет ли от нее письма!
Карамелькин встал и вышел из квартиры.
– Арнольд обнаглел, - заявил Дамкин. - Сам за всю свою жизнь ни строчки не написал, а критикует мои стихи! Кретин-критик нашелся!
– А чего, - Стрекозов тоже подлил себе чаю. - У тебя, действительно, фиговые стихи!
– У тебя, что ли, лучше?
– Нет, у меня еще хуже! Но это не аргумент в пользу твоих стихотворений! С ними только в сортир ходить!
– А с твоими и в сортир не походишь! Ты их на такой плохой бумаге пишешь!
– Хорошая мысль! - воскликнул Стрекозов и пояснил уставившимся на него друзьям. - Надо повесить в туалете два ящичка. Один - с моими стихами для Дамкина, а другой - наоборот. И перед использованием прочитать! Если понравится, тогда отдавать в какой-нибудь журнал!
– Да, - оценил Дамкин. - Это будет хорошая цензура.
Хлопнула дверь, вернулся сияющий Карамелькин.
– Письмо! - показал он. - Стрекозов, на, прочитай! У тебя хорошо получается!
– Сам читай, - сказал Стрекозов. - Я чужие письма не читаю, особенно когда пью чай и кушаю пряники!
Карамелькин развернул листок, вырванный из тетради в клеточку и прочитал:
– "Милый друг! Сегодня как-то особенно тоскливо и одиноко. Прости, что не смогла прийти на наше первое свидание! У нас в школе было комсомольское собрание, оно затянулось до вечера, и я не успела. А сегодня мне особенно одиноко и тоскливо. Не сходить ли нам в кино? В нашем кинотеатре идет замечательный фильм "Винету, сын Инчучуна", я на него уже три раза ходила!"
– Да, фильм ничего, - подтвердил Дамкин. - Мы со Стрекозовым тоже на него ходили два раза. Один раз - я, второй раз - Стрекозов. Очень интересный фильм. Я там чуть было не познакомился с одной школьницей, может это была твоя?
– Хватит издеваться, - огрызнулся Карамелькин. - Слушай дальше! "Я так изнываю от любви! Я даже почти решилась прийти к тебе домой, но ты живешь не один! К тебе ходят разные неприятные люди, а один, самый отвратительный, живет постоянно!"
– Не трудно догадаться, что неприятные люди - это мы, - догадался Дамкин. - Стрекозов, ты очень неприятный человек!
– Я знаю, - сказал Стрекозов. - А вот кто из нас самый отвратительный? Кто тут живет постоянно?
– Наверно, я? - предположил Шлезинский. - Ну и дура эта ваша школьница!
– Тише вы! - Карамелькин страдальчески сморщился. - И так из-за вас страдает моя личная жизнь, а вы еще тут шумите! Вот выгоню вас из квартиры, приведу эту милую девушку...
– Читай, читай, - разрешил Стрекозов. - Очень интересное письмецо!
– "Этот самый отвратительный, - продолжил Карамелькин, - совсем не похож на тебя. Он, конечно, твой приятель, я не могу ничего иметь против, но вообще-то он на вид полный кретин - тощий, светловолосый, постоянно курит и, наверное, гомосексуалист! И фамилия его - Карамелькин!" Карамелькин запнулся и удивленно перечитал. - "Фамилия его - Карамелькин!" Ничего не понимаю... Тут что-то не то написано...
– Ну-ка дай, - протянул руку Дамкин и выхватил письмо. - Так... гомосексуалист... И фамилия его - Карамелькин! Точно! А вот дальше: "А ты такой представительный мужчина! Особенно мне нравится твоя борода, которую ты начал отпускать..." По-моему, это не Карамелькину письмо, - Дамкин заржал. - Девочка влюбилась в Шлезинского!
– Ну и дура! - протянул Карамелькин. - Вот дура, а?
– А что? - приосанился Шлезинский. - Я, действительно, красивый мужчина! А что там дальше, Дамкин?
– "Твоя борода - это так сексуально! Ты так здорово играешь на гитаре! И так хорошо поешь! Выгони этого Карамелькина из своего дома, и я приду к тебе! Мы проведем ночь, полную любви! Твоя..." Подпись снова неразборчива.
– Ну, засранка! - страдал Карамелькин. - Эти молоденькие дурочки совсем оборзели! Меня, хозяина квартиры, выгнать из моего собственного дома!
– Точно, - сказал Стрекозов. - Женщины - они все такие!
– Нет, а! Ну, какова дура! - истерически вскрикивал программист. Влюбиться в этого Шлезинского!
Все весело рассмеялись. Карамелькин сердито вскочил и заперся в туалете.
Шлезинский тронул струну на гитаре и тихо сказал:
– Обиделся... Как бы не выгнал меня из-за этой школьницы... Женщин-то мне хватает, а вот где я жить буду?
– У нас поживешь, - предложил Дамкин. - Или у Бронштейна. "Левый рейс" уехал в Гурзуф, у него сейчас тихо...
– Да не выгонит, - успокоил его Стрекозов. - Кто тогда за квартиру будет платить?
– А мы, кстати, домой пойдем, - сказал Дамкин. - Наше подполье окончилось. С работы нас поперли...
– Эх! - тяжело вздохнул антисемит Шлезинский. - Жиды!
– Шлезинский, при чем здесь жиды? С работы нас выгнал Однодневный, а он - русский.
– А я что сказал? - удивился Шлезинский. - Я и говорю, во всем жиды виноваты! Кстати, Дамкин, я еще одну песню написал на твои стихи и отдал ее "Левому рейсу".
– Ну-ка, ну-ка!
Шлезинский снова взялся за гитару.
– Песне Вселенной, милая, внемли,
Ночи клубок размотается вдаль,
Ночь опустила сегодня на Землю
Самую чёрную неба вуаль.
Значит сегодня, не так как всегда,
В сне твоем месяц примет участье,
Видишь, сорвалась шальная звезда,
Чтоб принести тебе новое счастье...
Глава следующая,в которой Дамкин и Стрекозов борются с тараканами
Вся кухня прямо-таки кишела тараканами. Большие и маленькие, темно-рыжие и совсем светлые, усатые и наоборот, тараканы ползали по стенам, по столу, и на полу между пустыми бутылками их была тьма тьмущая!
– А-а-а!!! - истошно заорал Стрекозов из ванной, где он сбривал свою недельную щетину.