В тот период Дмитрий Спирин действительно едва не попал в секту. С распадом Советского Союза, а может даже и раньше, когда разрешили открыто поклоняться любому богу, в стране массово расплодились самые разные религиозные организации. Одни секты завозились из-за границы, другие генерировались на местности. Никто не удивлялся, когда какой-нибудь американский священник в деловом костюме зачитывал часовую проповедь по эфирному телеканалу. На телеке тоже хотели жить, а эти ребята щедро платили. За души наших сограждан активно боролись кришнаиты, мормоны, сайентологи, «белые братья» и еще бесчисленное количество других организаций. А россияне и сами были рады чем-нибудь заполнить пустоту, образовавшуюся после отмены заветов Ильича и веры в светлое завтра. И чем более отчаянным становилось положение в стране, тем охотнее они доверялись тем, кто предлагал душевное спокойствие и понятную схему жизни.
Тогда у молодежи была очень популярна секта «Московская церковь Христа». Агенты церкви как-то подловили Диму на улице и подсели ему на уши. Их слова и посылы легли на благодатную почву. Парень только что завязал с наркотиками и находился в раздрае. В таком состоянии человек, особенно молодой, очень подвержен влиянию. Ему не с кем общаться, его мечты и устремления под вопросом, потому что для их воплощения надо возвращаться в среду, которая для него токсична. А уверенности и сил для того, чтобы существовать в ней на своих условиях, у него еще нет.
– Я посетил несколько их встреч, и меня поразило, как они там круто поют и как они раскованы, – рассказывает Дмитрий Спирин. – Они выстраивали такие хоровые расклады, что это просто п… дец. Но ходил я туда недолго. Меня напрягали уговоры встречаться вне этих служб и читать Новый Завет, и из-за этого я чувствовал себя не в своей тарелке. К слову, Библию я уже раза три прочитал, пока сидел в тюрьме. Я понимал, что Ашот Людвигович уже заложил в меня что-то такое, что позволит мне идти к своей цели и без этих ребят. Он будто включил за моей спиной мощнейший софит, который осветил все, что будет впереди. Я очень точно понял, что неважно как, неважно с кем, но я возьму все, что мне полагается, и добьюсь всего, о чем мечтаю. По сути, весь тот ресурс, который я тратил на мутки, употребление и безостановочное самоедство, высвободился, и я оказался один на один с небывалым запасом сил и энергии. Внутри меня как будто начал работу атомный реактор, и нужно было срочно найти мирный способ выпускать эту энергию наружу.
В первую очередь он направил усилия на группу, которая уже почти год лежала в руинах. По сути, концертная активность банды закончилась еще до того, как его поместили в казенный дом, но и после возвращения из Питера ничего принципиально не поменялось. Вокалиста так и не было, а гитарист Дмитрий Петров оказался самым демотивированным участником коллектива. Тогда же выяснилось, что на самом деле его фамилия была не Петров, а Самхарадзе. Почему он решил представляться Петровым, никто не знает. Получилось так, что вскоре Самхарадзе слился, но самое страшное было в том, что умерла их подвальная репетиционная база. «Рок-лаборатория» прекратила свое существование, ее руководители эмигрировали в США. Аппаратура, которую завозили в подвал чуваки из «НАИВа», была имуществом «Рок-лаборатории», и после закрытия головной организации оно было изъято. Кроме того, местные жители, окончательно одуревшие от вакханалии, происходящей на цокольном этаже их дома, добились физического закрытия доступа в подвал-бомбоубежище. Уж лучше вражеская бомбежка, чем соседство с панками и драгдилерами.
Парни оказались в условиях, когда им надо было не только искать вокалиста и гитариста, но и репетировать на платных базах. Чтобы облегчить решение кадрового вопроса, одну из вакантных позиций решили закрыть собственными силами, переведя Дмитрия Спирина из бас-гитарного отдела в вокальный. Способностей к этому делу он имел не больше, чем Рубанов, но, в отличие от Дениса, все же обладал некоторым опытом выступлений в роли вокалиста. Когда группа была активна, бывало так, что Петухов подолгу летом тусовался на даче, а «Четырем тараканам» внезапно предлагали вписаться в какой-нибудь концерт. Никаких телефонов в дачных поселках, естественно, не было, и быстро связаться с вокалистом было нельзя. Поэтому они пару раз выступали как трио, где Спирин играл на басу и горланил по мере сил в микрофон.
– Проблемы в том, чтобы начать петь, я не видел, – говорит Дмитрий Спирин. – Я вообще часто не вижу проблем там, где их видят другие. Я обычно думаю так: «Херня, щас шапками закидаем». Я постоянно подпевал как бэк-вокалист, и у меня даже был собственный вокальный номер, который, к сожалению, нигде не записан. В документальном фильме The Great Rock’n’Roll Swindle группа Sex Pistols играла трек Friggin In The Riggin, который, как выяснилось, был кавером на похабную моряцкую песню. И она мне очень напомнила старую советскую песенку, которую мы с мамой разучивали, когда мне было года три. Она называется «Флажок» и имеет практически идентичную мелодию и размер, что и Friggin In The Riggin. Это был как бы двойной кавер. Вроде мы играли Sex Pistols, но пел я про флажок.
На свой флажок, на маленький, любуюсь я, гляжу.
Я с ним в большие праздники по улицам хожу.
Хожу, хожу, флажок в руках держу.
С флажком хожу, флажок в руках держу.
На нашем красном знамени написано: «За мир».
На нашем красном знамени написано: «За мир».
За мир, за мир, и мой флажок за мир.
За мир, за мир, и мой флажок за мир.
На самом деле для Дмитрия Спирина это был не первый вокальный опыт. В классе третьем-четвертом его записали на хор в Дом пионеров. Тот самый, где потом репетировала группа «Кутузовский проспект». И в составе этого детского бэк-хора он подпевал певице Валентине Толкуновой на каком-то праздничном концерте в ДК Горбунова. То есть он выступал на святой для русского рока сцене еще до того, как это стало мейнстримом.
Басовые партии во многих песнях были уже более сложными и не всегда шли ритмически параллельно с вокальной линией, поэтому петь и играть на басу одновременно Спирин в большинстве случаев не мог. Либо ему пришлось бы очень плотно развиваться как инструменталисту. Это при том, что к вокальному мастерству Дмитрия тоже были вопросы.
Поскольку вокалиста никак не удавалось найти, Рубан предложил Сиду петь самому. Как-то мы стояли на остановке и обсуждали эту тему. Сид говорил, что одновременно играть и петь он не сможет и типа: «А кто на басу-то будет тогда?» Рубан заявил, что басиста найти куда легче, вот пусть Пэп будет. Сид почесал голову и спросил меня: «Ты как?» После моего утвердительного ответа была назначена первая репетиция в обновленном виде.
К этому времени Пэп уже успел собрать и разобрать собственную группу «Большой обман». Название команды – это отсылка к документальному фильму The Great Rock’n’Roll Swindle («Великое рок-н-ролльное надувательство»), о котором как раз говорилось выше. На место гитариста пригласили Владимира Родионова. Сейчас он известен как лидер группы «Ульи», участник таких групп, как «Амударья», «Шашки», «Восьмая Марта», Uratsakidogi, и вообще важный персонаж в московском рок-комьюнити. А тогда это был просто парень из Давыдково, который тусовался на районе.
– Выглядел он просто ништяк, – рассказывает Дмитрий Спирин. – Визуально Родя очень напоминал Курта Кобейна, даже волосы были канонической длины и цвета. Мы знали, что он музыкант и что у него есть электрогитара. Спросили, не хотел бы он к нам примкнуть, и Вова сразу согласился.
Всем было понятно, что вокалист из Спирина слабый. В концертном угаре такой уровень мог и прокатить, а для записи надо было прокачиваться. Дмитрий снова отправился в ДК «Красный химик», где он когда-то учился играть на бас-гитаре, и записался на занятия с преподавателем по вокалу Екатериной Белобровой. Она и на тот момент была уже именитым специалистом, а сейчас и вовсе ее можно назвать вокальной матерью доброй половины московской рок-тусы. У нее учились Михаил Житняков из «Арии», Дария Ставрович из группы «Слот», Максим Самосват (экс-«Эпидемия») и многие другие.
– Параллельно с тем, как мы налаживали дела в группе, в моей личной жизни происходили драматические события, – вспоминает Дмитрий Спирин. – По возвращении из тюрьмы я вновь стал встречаться с Катей, которая была со мной, когда нас приняли менты в Питере. Но если я вскоре перестал быть наркоманом, то она, наоборот, сделалась наркоманкой еще сильнее. Я, естественно, был дико против и вообще наивно полагал, что все, кто употребляет наркотики, сами хотят перестать употреблять, но не могут, и надо им помочь. Ее зависимость меня очень напрягала, и я старался всячески этому препятствовать. А Катя, поняв это, стала активно шифроваться не только от своих родителей, у которых мы с ней жили, но и от меня.
Катя не хотела расставаться с Димой, но и завязывать с наркотиками тоже не собиралась. Она выбрала путь, на который встают почти все наркоманы. Постоянное вранье. Она делала честные глаза, говорила, что искренне хочет завязать, и даже согласилась пойти лечиться к доктору Коштоньянцу, но после двух-трех приемов ходить туда перестала. Говорила, что идет к наркологу, а сама отправлялась на Лубянку за очередной дозой.
– Когда я об этом узнал, то она стала гнать, что Ашот Людвигович ее харассил, – продолжает Спирин. – Домогался до ее женских прелестей, чего представить было просто невозможно. Несколько раз доходило до крайности, когда она возвращалась домой поздно ночью грязная, избитая и пахнущая «стоматологией» (это явный признак употребления, который нельзя скрыть). Что с ней происходило и кто ее бил, было совершенно непонятно. Таких адских моментов было очень много. Бывало, что я находил ее в подъезде в отключке с иглой, торчащей из руки. Меня это сводило с ума. В какой-то момент, дойдя до отчаяния, я сказал, что если она не завяжет, то я все расскажу ее родителям. Это был запрещенный прием, но у меня уже не оставалось вариантов.