акие конфликты с Денисом уже не могли сыграть тут особую роль. Вообще, если вспомнить, как мы записывали этот альбом, то это было тяжело и морально, и физически. Все было похоже на один большой конфликт. Работали в студии по ночам, а днем спали на полу, хотя по факту практически не спали. Денег почти не было. И самое главное, запись не получалась. А с Денисом вышло так, что у него тупо закончились деньги. Он взял у меня, купил себе сигареты и пельмени или что там. Мог бы просто попросить, я бы дал. И если бы после моего замечания, что «так нехорошо», он потом вернул деньги, то был бы молодцом. Даже при условии, что он ошибся куртками, а я на самом деле думаю, что он специально взял мою, зная, что там есть деньги. Вот только этого не произошло. Он просто решил схитрить.
– После разговора с Лехой я отправился думать, – продолжает Дмитрий Спирин. – Он и раньше поднимал вопрос на тему Рубана, а до него то же самое говорил и Родя, но я всегда считал такой расклад нереальным. Но если Вова Родионов не ставил никаких ультиматумов, он просто ушел делать свою группу, то Леша Соловьев, очевидно, связывал свою дальнейшую творческую судьбу со мной и с теми перспективами, которыми светил нам релиз на «Филях».
Через некоторое время Сид пришел в офис «Филей» и сообщил Игорю Тонких, что группы, в альбом которой он только что серьезно вложился, больше нет.
Я без труда нашел Алексея Соловьева на «Фейсбуке». Меня заверяли, что он человек контактный и сможет рассказать много интересных подробностей о периоде своего пребывания в составе «Четырех тараканов» и «Тараканов!». Я написал ему сообщение и стал ждать ответа. Ответ меня удивил. Смысл был такой, что ему совершенно неинтересно принимать участие в этой книге. Я обращался к нему на «ты», как до этого писал Юре Ленину, Денису Рубанову, Александру Потапову, Владимиру Родионову и вообще всем бывшим участникам группы. Ни с кем из них я не был знаком, но полагал, что такая форма обращения будет приемлемой. Алексей же ответил мне очень официально и на «вы». Выразил надежду, что книга получится интересной, но без него. Я, честно говоря, не ожидал такого поворота. История начинала разваливаться. Соловьев – важный персонаж, участник «золотого состава», человек, который очень сильно повлиял на развитие группы.
Я рассказал об этой переписке Диме Спирину, он тоже удивился, но сказал, что попробует поговорить с Алексеем. В итоге Соловьев дал согласие, но подтвердил мое опасение, что так резко отреагировал из-за фамильярности, с которой я начал разговор. Мне, конечно, дико неловко от этого, и я прекрасно понимаю, что не имел никакой внятной причины считать, что взрослому незнакомому человеку можно с ходу писать на «ты». Панк-рок панк-роком, но у каждого есть свое представление о личном пространстве, и так бесцеремонно заходить в него все же не стоит. Снова связавшись с Алексеем, я с ходу расшаркался и абсолютно искренне поблагодарил его за согласие участвовать в работе над книгой. Обращался на «вы», естественно. Он сразу предложил перейти на «ты», и у нас началось нормальное общение. Алексей отвечал на мои вопросы очень развернуто, образно и с большим количеством интереснейших деталей. Его комментарии оказали неоценимую помощь в подготовке этой книги.
Глава 7
Утром все начинают сползаться на кухню. Я просыпаюсь около девяти и тоже спускаюсь на первый этаж. С вечера я так плотно приложился к «Жигулям», что не видел большой разницы, где уснуть. Нашел диванчик в уютном уголке на втором этаже и завалился там. Как я узнал позже, это место Федора Ганюшкина, который монтирует ежедневные видеоотчеты о происходящем на проекте. Просто этой ночью он уезжал домой.
Дима Спирин в трусах и футболке подметает пол на кухне, а Вася Лопатин читает комментарии зрителей трансляции в YouTube.
– Человек с ником «Разящий нагибатор» пишет, что Спирин – быдло, – читает Василий.
– Ну всем известен тот факт, что человек с ником «Разящий нагибатор» сосет х… й, – невозмутимо парирует Сид. – В таком контексте я согласен считаться для него быдлом.
– Спирин в труселях подметает полы. Теперь я видел все, – продолжает зачитывать сообщения Лопатин.
На кухне стоит экран монитора, на котором можно смотреть трансляцию и читать комментарии. Как ни странно, артисты не сразу догадались наладить диалог со зрителями. То есть комменты они читали, но не отвечали. А тут какой-никакой интерактив наметился. Хотя меня порой смущала излишне резкая, на мой взгляд, реакция лидера группы на глуповатые сообщения подписчиков.
– Вов, а ты что собираешься писать по итогам посещения нашего проекта? – обращается ко мне Дима.
– Это будет репортаж в следующий номер «Артиста». Взгляд изнутри, так сказать.
– А не хочешь книгу написать про «Много шума из ничего»? Мне кажется, тут хорошая почва, чтобы развернуться. Что скажешь?
– Это интересно, – задумчиво отвечаю я. Он прямо застал меня врасплох. Через месяц я отправляюсь в тур с группой Louna, чтобы написать книгу о них. На эту работу я уже заложил года полтора. А тут такой внезапный заход от маэстро. – Но ты же знаешь, я сейчас уже занят другим проектом.
– Ну ты подумай, может как-то параллельно можно будет писать или потом. Тут даже фикшн можно сочинить. Вроде бы на реальных событиях, но наполнить их всякой чертовщиной. Я бы даже мог стать соавтором такой книги. Давно хотел что-то подобное написать.
Не буду отрицать, это предложение мне польстило, и раскидываться подобными подгонами Вселенной было бы слишком расточительно. Я еще плохо понимаю, что из этого всего выйдет и куда меня выведет кривая судьбы, но решаю все-таки выжать максимум из этой ситуации. Сегодня мне в любом случае надо возвращаться домой. Оставить жене машину, раскидать дела на предстоящую неделю и завтра уже вернуться назад общественным транспортом, чтобы остаться здесь до конца. Была не была.
Алексей Соловьев работал в Тушино в магазине компакт-дисков «Пурпурный легион». Во второй половине девяностых CD считались развлечением для обеспеченных людей. Диски тогда печатались только за границей, в основном в Австрии, и стоили огромных денег. Простые ребята, вроде окружения «Четырех Тараканов», заходили в «Пурпурный легион» просто посмотреть. Как в бутик, понимая, что эта история все равно им не по карману. Проигрыватели компактных дисков были такой же роскошью, как видеомагнитофоны в восьмидесятых, и имелись только у зажиточных персонажей.
– После возвращения из Питера я ушел из группы, – вспоминает Алексей Соловьев. – Первому об этом я сказал Диме Спирину, затем Максиму Беляеву и Денису Рубанову. В частности, Спирину я сказал буквально следующее: «Я не могу и не хочу играть в группе с Денисом Рубановым и Максимом Беляевым. И вообще в этой группе. Потому что для меня это не группа, а сообщество случайных людей». Уходил я без всяких ультиматумов, и я даже мысли не допускал, чтобы выгнать Дениса из его же собственной группы. Я просто хотел уйти, думая, что парни найдут басиста и продолжат играть дальше.
Разговор Спирина с Соловьевым, состоявшийся в магазине «Пурпурный легион» во время обеденного перерыва, стал поворотной точкой, изменившей судьбы очень многих людей.
Дима еще не принял окончательное решение, что делать в этой ситуации, но поезд уже стукнул колесами на стрелках и изменил свое движение.
Линия времени, в которой «Четыре таракана» продолжали существовать как группа, осталась в стороне и с каждой минутой все быстрее удалялась от взоров участников тех событий, которым жизнь приготовила совсем другие сценарии.
– Я очень долго думал, как быть, и даже советовался с Сашей Ивановым, считая его старшим товарищем и неким нравственным ориентиром, – рассказывает Дмитрий Спирин. – Мне казалось, что их история расставания с Мишей Полещуком отчасти схожа с нашей. Не помню, что мне тогда сказал Саша, но решение я в итоге принял.
Незадолго до этого группа «НАИВ» рассталась со своим историческим барабанщиком Майком Полещуком, игравшим в команде с момента ее основания. Все знали Мишу как страстного наркомана-экспериментатора, и когда Москву накрыла героиновая волна, Майк неизбежно стал ее жертвой. Все это привело к тому, что он больше не мог продолжать играть на барабанах в «НАИВе». В 2001 году Михаил Полещук трагически погиб.
– Через две недели я захожу в офис «Филей» и вижу коробки с дисками «Четыре таракана», – говорит Денис Рубанов. – Из Австрии пришел тираж. Я ничего не знал о дизайне обложки, со мной вообще ничего не согласовывали! А там фотка, где Спирин лежит на пляже в Серебряном бору. Это же какой позор! И логотип без меня сделали, к этому я тоже непричастен. Это вообще все делалось без меня! Я только записал барабаны. Сделал это качественно и круто.
Я был арт-директором FeeLee Records, а Сид тогда тоже работал на «Филях». Мы с ним сдружились, много времени проводили вместе, но я долгое время даже не знал, что он играет в группе. Когда он попросил меня сделать обложку для альбома, я стал интересоваться его творчеством и сперва достаточно легкомысленно отнесся к этой музыке. Все же до этого я слушал более серьезных артистов, вроде Майка Науменко и Гребенщикова. Вот там есть о чем подумать. Мы с ним гуляли по пустынному Серебряному бору, пили пиво, и я стал его пытать, что он хочет выразить на этой обложке. Дима говорит: «Ну, как ты не понимаешь? Украл? Выпил? В тюрьму! Романтика!» А я его фотографировал, когда он это объяснял. Это были не постановочные фото, без какой-то задумки. И потом этот портрет романтичного героя как раз и пригодился. Но никакого творческого задания передо мной не ставили. Я сам решил, как будет выглядеть обложка, и никто не возражал против того, что получилось.
– То решение, которое я тогда принял, впервые в жизни оставило у меня настолько пренеприятнейший осадок, – вспоминает Дмитрий Спирин. – С одной стороны, были наши взаимоотношения с Денисом Рубановым, его роль в создании команды «Четыре таракана» и моем попадании в эту группу. С другой стороны, я понимал, что от этого решения напрямую зависит моя собственная жизнь, карьера и возможность в дальнейшем достигать каких-то высот. Я и без Леши понимал, что с Денисом мне двигаться некуда. Если бы я с ним остался, то обрекал бы себя на работу в группе с человеком, который больше бьет себя пьяным в грудь, чем занимается делом. С не очень талантливым музыкантом, чье исполнительское мастерство просто не позволяло нам расти. У него был уверенный, средний, но любительский уровень. А уходя, я должен был начинать все заново. Мы не могли назваться «Четыре таракана», потому что это было бы слишком жестоко – забирать у него вообще все. Хотелось подсластить пилюлю и оставить ему номинальное право продолжить играть в «Четыре таракана» с другими людьми. Я не хотел отнимать у Рубана группу, я хотел продолжать делать музыку с Лешей. И мне ужасно-ужасно-ужасно не хотелось быть тем человеком, который принесет ранимому Денису это известие. Я понимал, что подвешивал себе на сердце первую серьезную гирю и своими руками создавал себе врага, который всю оставшуюся жизнь не сможет меня простить.