Старшеклассники – очень благодарная публика. Именно в таком нежном возрасте люди влюбляются в музыку и уже в студенческие годы пополняют активное ядро посетителей рок-клубов и фестивалей. Были и такие выступления, которые проходили перед готовой панк-аудиторией, когда актовый зал забивался подростками в соответствующих прикидах. Если бы не школьный антураж и отсутствие сценического освещения, то можно было бы подумать, что это обычный клубный концерт.
Мой друг Боря Корякин сказал, что группа «Тараканы!» планирует играть «антинаркотические» концерты по московским школам и готова приехать в любую школу, то есть и в нашу № 1265 тоже! Это звучало невероятно круто, оставалось только договориться с нашей администрацией. Но Борян был прирожденным менеджером, все быстро разрулил и даже почти договорился, чтобы наша с ним группа играла на разогреве. С саппортом нас в итоге обломали, но все равно мне до сих пор кажется, что эта тема была охренительной. Для нас это был визит абсолютных небожителей и инопланетян.
Настоящая панк-рок группа, чуваки, которые выступают на «Максидроме», суперзвезды!
Боря встречал Диму Спирина у метро «Университет», чтобы проводить на встречу со школьной администрацией. Было, конечно, немного странно, что рок-звезда приехала не на лимузине с охраной, но у всех свои причуды. Еще больше Боря удивился, когда ему показалось, что Дима по пути к школе подрезал в магазине пакет йогурта. Что ж, каждому человеку нужно есть, даже суперзвезде. В итоге мероприятие прошло просто великолепно. Наша школа по духу своему была совковым заведением, так что хруст перегруженных гитар и слэм в актовом зале были реальным разрывом шаблонов. По легенде, Вован Родионов сразу после шоу «Ульев» наблевал на директора школы, строгую взрослую тетю, которая оказалась не в том месте и не в то время.
Помимо реакции СМИ антинаркотический тур имел и совсем неожиданные последствия, которые в дальнейшем кардинальным образом повлияли на судьбу группы «Тараканы!». Как уже говорилось, программа «Учитесь плавать» активно поддерживала эту акцию, и все, кто следил за «УП», о ней знали. Среди слушателей оказался и молодой парень по имени Илья Островский. Тогда он еще не догадывался, какую роль ему суждено сыграть не только в жизни «Тараканов!», но и вообще всей российской панк- и рок-сцены.
Островский тогда работал в программе «Перекресток» Российского благотворительного фонда «НАН» («Нет алкоголизму и наркомании») и вместе со своими коллегами занимался организацией мероприятий в подшефном Приборостроительном техникуме на Нахимовском проспекте. Тогда он предложил пригласить на очередную антинаркотическую акцию в техникуме настоящую рок-группу, полагая, что так можно будет привлечь больший интерес студентов к мероприятию. Он слышал об антинаркотическом туре «Тараканов!» и даже был бегло знаком с лидером группы. Они пару раз пересекались дома у журналистки Анастасии Рахлиной, вдовы известного рок-барда Александра Башлачева. Островский занимался математикой с ее сыном Егором Башлачевым, а Спирин несколько раз в неделю забирал паренька из школы и водил на секции.
Мы с Сидом несколько раз пересекались при передаче подопечного, но я знать не знал, кто он такой. И Егор мне как-то говорит: «Да ты чего, это же музыкант из группы “Тараканы!”». Он потащил меня в переход на «Фрунзенской» и заставил купить кассету «Украл? Выпил?! В тюрьму!!!». Судя по всему, Егору было лестно, что рок-звезда водит его на самбо. Правда, у нас с Сидом расходятся воспоминания о том периоде. Он рассказывал, что ему там платили, а Настя мне говорила, что он работал «за котлеты».
– Настя была правообладательницей творческого наследия Александра Башлачева, записи которого издавались на «Филях», – вспоминает Дмитрий Спирин. – Мы с ней периодически пересекались в офисе, и как-то она меня спросила: «Заработать хочешь? Некому водить сына на секции, а нянек нанимать не хочу». Когда она озвучила мне сумму, то я даже сперва не поверил. Три раза в неделю я должен был забирать парня из школы, водить на самбо, занятия конным спортом и еще куда-то и за это получать столько же, сколько я зарабатывал за месяц полноценной работы на «Филях». Конечно, я согласился. Как все дети, Егор категорически отказывался есть человечью еду. Он хотел есть только чипсы и «чупа-чупсы». Он постоянно клянчил их у меня, пока мы шли из школы, а офигенные обеды, которые готовила Настя, доставались мне. Видимо, я когда-то рассказывал об этом Илье, и котлеты запали ему в память. Но я точно работал за деньги, и причем хорошие.
Для Ильи Островского Спирин был единственным рок-музыкантом в теоретическом поле досягаемости. Во всяком случае, он знал, что его домашний телефон можно узнать у Рахлиной.
В моем тогдашнем представлении группа «Тараканы!» и группа «Алиса» находились примерно в равном статусе. Потому что песни и тех, и других одинаково звучали в эфире радио Maximum. И я почему-то думал, что их выступление должно стоить тысячу долларов, а мне на артистов выделили только сотню. Мне было дико страшно звонить Сиду с таким глупым предложением. Дима снял трубку, и я долго и нудно рассказывал ему про всю эту нашу антинаркотическую историю. Он меня выслушал, сказал, что тема хорошая, благородная и спросил: «А деньги какие-то есть?» Тогда я робко ответил, что у меня есть сто долларов. Мне показалось, что он размышлял меньше одной секунды: «Когда можно подъехать, посмотреть площадку?» Второй раз он меня удивил, когда с утра в день концерта попросил двадцать долларов вперед, чтобы они могли сходить поесть в столовку. Я не знал, что рок-звезды в России так бедно живут.
Периодически в нашу жизнь входят странные слова, которые раньше не имели какой-то особенной смысловой нагрузки. Но, когда словом называют важное явление, повлиявшее на миллионы людей, то оно приобретает новый смысл. Например, слово «путч» до августа 1991 года не значило практически ничего, а теперь его никто не считает странным, и означает оно конкретный переворот, вследствие которого фактически началась история постсоветской России. То же и со словом «дефолт». Сейчас в России оно обозначает не какой-то абстрактный финансовый крах, а конкретный кризис, случившийся в августе девяносто восьмого. К слову, незадолго до дефолта лексикон россиян пополнился забавным словом «деноминация». Это денежная реформа того же года, когда от всех купюр отсекли по три нуля, и тысячи стали рублями, а миллионы – тысячами. После дефолта рубль сорвался в пропасть, пробивая одно дно за другим. И если еще десятого августа за бакс в обменнике просили шесть деревянных, то в конце года – уже не меньше двадцати.
Надо понимать, что в девяностые годы российская валюта была настолько нестабильной, что какие-либо товарно-денежные отношения были возможны только в привязке стоимости товаров и услуг к доллару. Чтобы сохранить видимость приличия, цены стали указывать в «условных единицах», а условная единица уже равнялась американскому доллару по курсу ММВБ. УЕ – это еще одна примета времени. Когда курс рубля полетел в ад, за ним последовали и цены на все, включая услуги звукозаписывающих студий. Альбом «Посадки нет» долго не получалось забрать со студии «Турне», потому что оплату требовали уже по новому курсу, который с каждым днем становился все страшнее, а стоимость записи все неподъемнее. «Фили» не могли выкупить материал еще и потому, что доходы лейбла упали. Продажи компакт-дисков по всей стране практически прекратились. Они и так-то стоили дорого, а теперь цены на CD стали совсем уж неприличными.
Тут на горизонте очень удачно нарисовалась корпорация Mars, которая искала бодрую панк-рок песню для новой рекламной кампании батончиков Snickers. FeeLee Records занимались изданием разных альтернативных исполнителей, и именно на «Филях» нашелся нужный трек. Это была песня с нового лонгплея группы «Тараканы!», которая так и называлась «Панк-рок песня». По контракту с группой «Фили» могли любым образом монетизировать контент, за запись которого, кстати, им пришлось отвалить намного больше, чем планировалось. Пусть за использование песни компания Mars и предлагала всего пятьсот долларов, но в постдефолтной реальности это были такие деньги, о которых стоило разговаривать.
– Еще до подписания контракта с Тонких я придерживался такой позиции, что мы не должны быть для лейбла обузой, – говорит Дмитрий Спирин. – Я понимал, что вряд ли наши записи будут очень круто продаваться, но бухгалтерский баланс должен всегда оставаться положительным. Чтобы деньги, которые компания тратит на нас, были не больше того, что мы можем привлечь. Мы не должны быть минусовым артистом, висящим на балансе за счет других, более успешных групп. После недолгого обсуждения с ребятами, мы дали свое согласие на использование нашей песни в рекламе «Сникерса».
Скоро в телеэфир вышел ролик, в котором два незадачливых подростка вешают плакаты под «Панк-рок песню», но, вкусив батончика с арахисом, так увлекаются, что уже прибивают к стене и гитару, и барабан, и телевизор. Эта наркомания продолжается до тех пор, пока стена не падает к соседям, а там сидят офигевшие дед с бабкой. На этом ролике была построена вся сезонная рекламная компания крупнейшего бренда в России. Да, в рекламе нигде не указывалось название группы, но звучало это просто везде. По всем каналам, десятки раз за день. Это был, наверное, первый раз, когда песня российской рок-группы так активно использовалась в рекламе. Косвенные дивиденды «Тараканы!» все же получили. Они вошли буквально в каждый дом страны, и для многих наших сограждан это стало вообще первым знакомством с панк-рок-саундом.
– Мизерность суммы, за которую крупная компания купила права на использование песни, порушила мои представления о перспективах заработка на своей музыке, – продолжает Дмитрий Спирин. – Я начал задумываться о том, как еще можно извлечь прибыль из того, что мы делаем, и начал изучать вопросы, связанные с использованием авторских прав. Я узнал, что все каналы и все радиостанции отчитываются перед «Российским авторским обществом», сколько раз у них в эфире прозвучали те или иные композиции, и засылают за это деньги, которые потом по какой-то хитрой схеме начисляются авторам. Я вступил в РАО, стал регистрировать там все новые материалы и получать авторские отчисления. Поначалу они были совсем грошовыми, но в голодные времена, которые длились еще года четыре, внезапное обнаружение пары тысяч рублей на сберкнижке часто спасало от падения в полную нищету.