Я помню, как Сид стоял на ступеньках клуба и с важным видом подписывал листочки, которые ему протягивали поклонники. Выглядел он как звезда, бесспорно. Выше всех на голову и с очень крутой прической. У него тогда была огромная шапка волос, окрашенных наполовину в черный и белый цвет. Но сам концерт я толком не помню, потому что не был сильно вовлечен в творчество «Тараканов!» и песен не знал. Но я хорошо запомнил озадаченное лицо организатора Ивана (Вано) Казюлина, который говорил, что Сид отказывается выходить на сцену, потому что микрофонная стойка не прямая, а «журавль». В итоге он все-таки вышел, а вопрос со стойкой решили так же, как это делали в десятках других городов, где прямой стойки отродясь не водилось. Ее просто перемотали скотчем так, чтобы она не сгибалась в процессе эксплуатации. Сначала мне это показалось блажью, но когда я увидел, как Спирин во время выступления всячески ее шатает и поднимает на вытянутых руках, то понял, почему она должна быть обязательно прямой.
Глава 12
Дима решительным шагом идет от беседки к дому. Он был так погружен в процесс, что забыл переобуться, когда выходил на улицу. Ходит в тех же оранжевых «конверсах», в которых обычно рассекает по дому. Хотя он ревностно следит за тем, чтобы помещение не засирали. Подметает, постоянно протирает плиту и гоняет всех, чтобы не забывали переобуваться. Если местные уже привыкли, то гостям приходится напоминать. Особенно когда начинается вечерний угар.
– Ватыч, сыграй мелодию, я текст спою, – говорит Дима Спирин и устраивается в кресле.
Кежватов берет акустику и, не вставая со своего звукорежиссерского места за пультом, начинает играть.
– Если допустить, будто интернет – это наш с тобой пятый элемент. Растворенный в облачной пустоте, что всегда повсюду и нигде. Быть может, миллионы лет назад на древних потаенных серверах мы с тобой были информацией. И тот, кто сочинил весь этот джаз, способен до сих пор заметить нас средь других единиц и нулей, – поет Сид, а я чувствую, как на последних строчках по телу бегут мурашки. Удивительное ощущение, когда из праздного разговора на твоих глазах рождается такая проникновенная песня.
Второй куплет решили сделать простым переводом первого куплета на английский. Это будет второй совместный трек с Йотамом. Макс Фролов берется за дело и на кураже переводит его практически в готовый рифмованный текст.
– А есть в английском такое слово «клауди»? Растворенный в облаке, – Спирин заглядывает через плечо Максиму.
– Может, спросить у носителя? – предлагает Саша Пронин.
– Да какой он носитель… Переносчик, – смеется Сид. Йотама действительно сложно назвать носителем английского. Родной язык для него – иврит, но английский он знает, кажется, в совершенстве. Какое-то время он жил в Нью-Йорке, что тоже значительно повлияло на уровень языка. – Йотик, лук! Ви ар геттинг э райм.
– Cool! But interwaves will be better, – Йотам поправляет текст, меняя слово Internet на interwaves. В остальном он практически везде согласен с текстом, предложенным Максимом.
Музыканты берут инструменты, а Дима с Йотамом встают к микрофонным стойкам. Йотам приехал налегке, поэтому играет на гитаре Кежватова. Трек получается таким мощным, что, кажется, может стать очередным хитом группы «Тараканы!». Это вторая песня на проекте, которая меня безоговорочно прет. Первым треком был «Пыль и пепел», созданный совместно с Anacondaz.
Первые поездки за границу у постсоветского человека в начале двухтысячных всегда вызывали культурный шок. Просто было непонятно, почему там живут такие же люди, как мы, с такими же руками и ногами, но они все же смогли организовать свой быт так, чтобы не приходилось каждый день бороться с обстоятельствами и окружающей средой. Раскрепощенное общество на контрасте с нашей зажатостью. Речь идет, конечно, о развитых странах. При возвращении домой человеку резали глаз выбоины на дорогах и разбитые тротуары, а носоглотка остро реагировала на приветственный запах аммиака в подъезде и в лифте. Все это вызывало острые приступы тоски. Но через неделю-другую эти ощущения притуплялись, а через месяц он уже и не вспоминал, что можно жить иначе. И чем чаще человек бывал за границей, тем меньше становился культурный шок от поездки и тем мягче проходил процесс обратной адаптации. «Тараканы!» уже четвертый раз гастролировали за рубежом. Два раза они ездили в Швейцарию, один раз – в Японию и теперь проехали с Марки Рамоном по всей Европе. Группа очень быстро развивалась, и казалось, что такими темпами они очень скоро не только займут ведущие места в российской рок-иерархии, но и смогут закрепиться на мировой панк-сцене. Но судьба приготовила для «Тараканов!» другой сценарий.
– В то время я был очень дружен с Ватычем, – рассказывает директор группы Илья Островский. – Периодически мы с ним ездили за границу, он часто оставался у меня, когда ему было сложно уезжать к себе в Королев, и вообще у нас было много точек соприкосновения и общих интересов. В личных беседах он все чаще стал говорить о том, что его уже ничего не радует и что он собирается из группы валить. Сам я тоже был сильно перегрет от постоянных конфликтов с Сидом. Меня очень раздражало то, что он сдернул меня с насиженного места в фонде «НАН» и втянул во весь этот ад, в котором я совершенно не хотел участвовать. Порой после концертов Дима Спирин заходил в гримерку и начинал на всех орать: «Какого хрена то, какого хрена это». А у меня, наверное, какая-то детская психологическая травма есть, что, когда на меня орут, я впадаю в ступор. Я теряю всю свою уверенность и профессиональные качества. Когда я просек эту фишку, то просто в первые полчаса после выступления старался не заходить в гримерку. Потом он успокаивался, и с ним можно было уже о чем-то говорить. У Димы Спирина есть две стороны личности. Первая – это та, с которой ты «сталкиваешься на входе». Он дружелюбный, душа компании, харизматичный, с прекрасным чувством юмора. «Темная сторона» его личности не всегда в нем существует. Она вылезает только в определенные периоды, а в остальное время он может быть корректным и удобным в работе человеком. Он всегда объяснял свою «темную сторону» тем, что это связано с его болью и переживанием за группу. И я готов с этим согласиться. Когда дело касается судьбы группы «Тараканы!», он включает режим защиты. Как животные, которые обороняют своих детей. В другое время это может быть совершенно безобидное существо, но, когда приходит опасность, оно превращается в саблезубого кролика.
– Моя привычка контролировать абсолютно все, что касается моей жизни и всех аспектов существования музыкального коллектива, в котором я играю, сыграло со мной злую шутку, – говорит Дмитрий Спирин. – Даже тогда, когда мы развились до такого состояния, когда уже можно кому-то что-то делегировать и появлялись менеджеры, которые не были ни лентяями, ни раздолбаями, я все равно никак не мог снять руку с пульса и продолжал все контролировать.
Это уже давно стало проблемой моей личности и сильно мешает сотрудничать со мной разным людям. Зачастую поэтому они уходят из группы.
Мне в напряг самому быть менеджером группы, номинальным или официальным. В напряг думать о делах группы больше, чем это делают остальные ее участники. Но приходится это делать. И это психологическая проблема, особого рода трусость. Я не готов поверить в то, что у меня есть поддержка и опора, не готов ослабить поводья. Безусловно, в начале я это делал страстно, а напрягать это свойство моей личности меня стало, когда появились первые конфликты с Островским. Он пытался донести до меня, что он менеджер в группе и я должен ему довериться. Не встревать, не подруливать и не пытаться с ним конкурировать в этом ключе. Мы очень много об этом спорили, но все-таки на тот момент я еще не готов был воспринять это как реальную проблему. Я видел это так: да, я пытаюсь все контролировать, а что в этом плохого? Это же моя группа. И мне казалось, что это вполне объяснимое поведение. Уже значительно позже жизнь меня заставила увериться в том, что эта черта характера несет мне больше проблем, чем пользы.
Третьего марта 2005 года «Тараканы!» отправились на поезде в Санкт-Петербург, чтобы выступить в клубе «Порт». Это были рядовые питерские гастроли, на которые группа ехала привычным ночным поездом. Но поворотные события всегда происходят в какой-нибудь простой, непримечательный день. Вот с утра ты завариваешь кофе, считая, что все знаешь и все понимаешь, а к вечеру судьба подкидывает тебе такой финт, что потом и непонятно, как быть дальше. Так же случилось и с «Тараканами!». В поезд на Ленинградском вокзале садилась команда, полная сил и планов, а в Питер приехал морально разбитый коллектив с тяжелым ощущением начала конца.
– В купе у нас случилась очередная перепалка с Сидом, – продолжает Островский. – Не помню точно, с чего началось, но закончилось все тем, что он назвал меня жирным, ленивым мудаком. Я прямо запомнил эту формулировку: «жирный, ленивый мудак». Я тогда действительно был полноват, но я не был ленивым и уж точно не был мудаком. И я подумал: «Как же меня это все достало!» Сейчас мы приедем в Питер, там опять все будет плохо. Сид будет орать, а менеджер клуба будет ходить с грустным лицом из-за слабых билетных продаж. Я решил, что с меня хватит. Все начали укладываться спать, а я спокойно дождался остановки в Твери, взял свой чемодан и вышел из поезда. Мне не хотелось ничего объяснять. Я просто хотел, чтобы все это закончилось.
Уход Ильи Островского стал первой доминошкой, которая упала и потащила за собой необратимые последствия. Карточный домик «Тараканов!» затрепетал под неожиданным напором ветра.
– Мы приехали в Санкт-Петербург без менеджера, – говорит Дмитрий Спирин, – и все понимали, что, скорее всего, он наш коллектив покинул. Я подозреваю, что это было не сиюминутное решение, а результат каких-то долгих внутренних размышлений и переживаний. Также предположу, что эти свои переживания он обсуждал если не со всеми музыкантами группы, то с Дмитрием Кежватовым точно. Потому что следующим свой уход из коллектива озвучил Ватыч.