Сергей тоже включает фонарик на своем телефоне, приседает на корточки и внимательно всматривается. Я стараюсь не подходить близко к краю. У меня вспотели ладони и жутко пересохло во рту.
– Ну, че думаешь? – нервно спрашиваю я.
– Непонятно. Надо бы спуститься, – кажется, мой мандраж передался и Сергею, но он не показывает вида.
Да какой, на хер, спуститься?! Я и так уже на очке! Сергей берет стремянку, стоящую около стены, и, не раскладывая, опускает ее в яму. Глубина метра полтора. Он осторожно наступает на ступеньку, и лестница уходит вниз сантиметров на десять. Там что-то мягкое.
– Вонь-то какая, – говорит Чуп.
Кажется, что у меня сейчас сердце остановится. Я уже пожалел, что привел его сюда. На хрена ему надо туда лезть?! Глянул, и ладно! Он опускается еще на одну ступеньку, потом на следующую. Приседает и аккуратно приподнимает край мешка, которым прикрыто дно ямы. Я сейчас потеряю сознание.
– Вот же говно…
– Что там? – хриплю я. Горло пересохло до желудка.
– Надо же быть такими свиньями! Похоже, предыдущие жильцы не заморачивались с выносом мусора. Сбросили в яму и прикрыли мешком. И кроссовок этот выкинули еще. Мудачье какое-то.
Господи… Я представлял себе самые страшные картины с расчлененкой, но про такой вариант, как обычный мусор, почему-то не подумал. Вот откуда мухи в доме. Ноги ватные, но на душе такое облегчение! Перевожу взгляд на роутер, который лежит тут же недалеко. Индикатор с изображением планетки горит зеленым. Интернет дали. Одна новость лучше другой.
Работа с продюсером Михаэлем Черницки началась еще до отъезда в Германию. Парни отправили ему материал, он все отслушал и прислал свои рекомендации.
– Одна из самых оригинальных корректировок заключалась в том, что он советовал прорядить припевы, – рассказывает Дмитрий Спирин. – В русском языке много массивных словесных конструкций, а это не очень удобно для создания рок-хитов. По его мнению, припевы нужно делать максимально лаконичными и распевными. Нужно стараться давать в них как можно меньше текстовой информации и наполнять как можно большим количеством длинных нот, в особенности – на концах фраз. Такой вот бесплатный урок по сонграйтингу на двадцать втором году карьеры группы. Например, у меня изначально в припеве «Самый счастливый человек на земле» было значительно больше слогов: «Пока есть руки, и ноги, и голова у тебя на плечах. Пока хоть на что-то ты годен, хватит жалеть себя, чувак!»
Эти словечки, типа «чувак», были мне дороги. Такой лексикой я старался снизить уровень серьезности текста.
Я вообще люблю иронию. Люблю, когда есть фига в кармане. А Миша мне пишет: «Дима, припев классный, но все эти нагромождения “пша-пша-пша” – это, конечно, п… дец». Пришлось принести иронию в жертву напевности. Раньше я на эту тему вообще не парился и даже не задумывался. Пилил, как пилилось. Но тогда я всосал эту идею на глубинном уровне и с тех пор стараюсь сочинять только так, но выходит не всегда. Все-таки русский язык не позволяет.
За неделю до выезда в Дюссельдорф Дима сел и внимательно прошерстил все припевы, чтобы уменьшить количество слогов и увеличить пространство для распевок. Причем надо было поправить тексты так, чтобы не пострадал смысл. То есть уже на подготовительном этапе работа с немецким продюсером отличалась от того, с чем «Тараканы!» сталкивались раньше. До этого никто так внимательно не вгрызался в их материал на уровне демо. Российская практика работы со студийными звукорежиссерами была такова, что в большинстве случаев музыканты впервые встречались с ними, когда приходили на студию. Если у них еще не было истории совместной работы или звукорежиссер не был вхож в тусовку, то, как правило, он ничего не знал о группе и не представлял, как она звучит. Возможно, сейчас ситуация поменялась и западные схемы работы уже пришли в наши края.
Даже при том, что Миша внимательно прочесал треки «Тараканов!», он все же попросил их приехать в Дюссельдорф за два дня до начала студийных сессий, чтобы еще раз проработать все на месте. В течение двух дней они живьем играли в студии, а он делал пометки и смотрел, как песни звучат в боевых условиях. Там же в студии он внес еще несколько рацпредложений. В частности, Михаэль очень просил, чтобы в коде песни «Пять слов» повторялась какая-то резюмирующая фраза. Так появилось повторение «Люблю тебя, люблю тебя, люблю тебя» в конце трека. По смыслу песни эти слова не очень подходили для финального повтора, но другой фразы не нашлось. Хотя, чего там говорить, если они уже и так разложили на два голоса текст, который не особо делился по ролям.
– Важным открытием работы с Мишей для меня было то, что он не давал мне уставать, – вспоминает Сергей Прокофьев. – Для барабанщиков это очень важно. Когда ты пишешь дубль за дублем одну и ту же песню, то устаешь и удар становится тише. Начинаешь уже думать о другом, эмоция пропадает. Скорее бы сыграть и перейти к следующей песне, потому что эта уже задолбала. У Миши был другой подход. Я отыграл два дубля и был готов играть еще три-четыре, как обычно, но Миша говорит: «It’s OK for me. Next song». Чего?! Я не поверил, был ошарашен, но все же доверился ему. А потом оказалось, что он собрал из этих двух дублей целую партию, и все звучало отлично.
– Было круто работать с иностранцами, – рассказывает Николай Стравинский. – Нас там очень здорово встретили, холодильник на студии был забит пивом. Это они так клиентов встречают. А у Даниэля, одного из звукорежиссеров, был огромный пакет шишек, и он нас сходу очень плотно накурил. Но я, конечно, никогда себе не позволял доходить до такого состояния, чтобы быть неработоспособным.
– Работа над записью вокала началась с того, что мы несколько часов выбирали нужную комбинацию микрофона и усилителя, которые бы наилучшим образом подходили для моего голоса, – рассказывает Дмитрий Спирин. – Было выстроено пять или шесть микрофонов разных типов, в каждый из которых я должен был пропеть определенный фрагмент, и его по очереди подключали в каждый из усилителей. Таких комбинаций получилось очень много. Миша на студии использует много винтажных приборов, которые он покупает на барахолках. И самое удивительное, что микрофон, который был выбран как идеальный для моего голоса, Михаэль купил на блошином рынке. Он был выпущен еще в фашистской Германии и имел на корпусе всю принятую на тот момент символику. Мы называли его «наци-мик».
Еще выяснилось, что Михаэль записывает весь вокал дабл-треком. Когда поется один фрагмент, а потом его дают вокалисту в наушники, и надо еще раз пропеть ровно точно так же вплоть до нюансов. Это дело достаточно хлопотное, и получается не с первого раза. Потом одна вокальная дорожка накладывается на другую, и получается очень жирный звук. Раньше «Тараканы!» тоже использовали дабл-трек, но только как художественный прием. Это делалось в некоторых моментах некоторых песен для усиления. Здесь же надо было абсолютно все партии на альбоме пропевать дважды, а в припевах – трижды. Это касалось всех бэк-вокалов, криков и распевок. Парни раньше с такой технологией не сталкивались, и это значительно увеличивало время, проводимое в студии.
В отличие от записи инструментов работать над вокалом всегда было немного сложнее. Дима – страстный и эмоциональный вокалист, но без глубокого образования в этой области. Поэтому иногда требовалось немного больше времени, пока он полностью не понимал и не исполнял правильную мелодию с нужными эмоциями. А поскольку некоторые песни были написаны либо Николаем Стравинским, либо Василием Лопатиным, то иногда вокальные мелодии казались Диме слишком высокими. Но он – боец, который никогда не сдается. Я могу назвать себя хорошим мотиватором в работе с музыкантами, но была пара моментов, когда я уже сам был готов сдаться. Я думал, что Дима не сможет пропеть слишком высокую для его голоса мелодию. Мы делали очень много дублей, и я уже думал о плане «Б», чтобы больше его не мучить. Все-таки мне нужно было, чтобы он и его голос были в порядке. У нас еще оставалось много других песен, а времени на то, чтобы восстановить голос, не было. Но Дима настаивал, чтобы мы делали еще один дубль, и еще один. Это было настоящей пыткой для его голоса, но он не хотел сдаваться. Я не знаю, сколько дублей мы в итоге сделали, пока он каким-то чудом не спел правильно. Эта невероятная воля бороться до конца произвела на меня сильнейшее впечатление и теперь навсегда ассоциируется у меня с Дмитрием Спириным.
Вообще все эти приемы в западной практике саунд-продюсирования считались нормой уже не одно десятилетие. Но наша музыкальная индустрия на тот момент, а по большей части и сейчас, значительно отставала от мировой. Например, на Западе считается нормальным додумывать какие-то аранжировочные моменты в процессе работы на студии, в России же музыканты разбирают и оттачивают до мелочей свои партии еще на репетиционной базе. Потому что они понимают, что чем больше времени они потратят заранее на подготовку, тем меньше денег заплатят на студии. Потому что студийное время очень дорогое.
– Каждый день с десяти утра до восьми вечера мы плотно работали на студии, – вспоминает Александр Пронин. – На бас с барабанами закладывали восемь дней, но мы с Серегой справились за четыре или пять. После этого у нас с ним организовался «пьяный продюсерский тандем». Записав ритм-секцию, мы так же приходили на студию, но уже через магазинчик за углом, где закупались всем необходимым для продюсирования: виски, пивас, закусон и смывка. К полудню начиналась плотная продюсерская работа. Мы ходили по студии из комнаты в комнату, где писались гитары и вокалы, постоянно давая советы. Ну, продюсировали, одним словом. Ребята почему-то обижались на нас, а ведь если бы не мы… К концу одного из таких продюсерских дней я был уже в жопу. Мы вышли, Михаэль закрыл студию, и мы двинули в наш хостел, который находился в пяти минутах ходьбы. У дверей мы по привычке раскурились, и меня накрыло о-о-очень жестко. Я ползал по хостелу на карачках и блевал по всем углам. Перед глазами все было как в клипе Smack My Bitch Up. После того случая косяк в руки я больше не брал.