– Если мы отпустим Брекке, то можем дать толчок дальнейшему развитию событий. И тогда сумеем выманить убийцу из тени.
– Прости, – сказала Лиз, – но мы не можем отпустить Брекке.
– Что? – Харри не верил своим ушам.
– Это приказ начальника полиции.
– Но…
– Это приказ.
– Кроме того, у нас есть новая косвенная улика, подтверждающая норвежский след, – сообщил Рангсан. – Ребята из технического отправили в Норвегию результаты экспертизы жира, обнаруженного на орудии убийства. Норвежские коллеги подтвердили, что это олений жир, которого нет в Таиланде. Тогда наши эксперты предложили арестовать Санта-Клауса.
Сунтхорн и Нхо захихикали.
– А потом из Осло пришло сообщение о том, что олений жир обычно используется саамами в Норвегии как смазка для ножей.
– Значит, таиландский нож и норвежский жир, – подытожила Лиз. – Становится все интереснее.
И она спешно начала собираться.
– Желаю всем спокойной ночи и надеюсь увидеть вас завтра отдохнувшими.
Харри догнал ее у лифта и попросил объяснений.
– Послушай, Харри, это Таиланд, и здесь другие правила. Наш шеф полиции заявил вашей в Осло, что нашел убийцу. Он считает, что это Брекке, и когда я проинформировала его о последних данных расследования, он очень рассердился и заявил, что Брекке останется в камере предварительного заключения до тех пор, пока не предъявит железное алиби.
– Но…
– Надо сохранить лицо, Харри, сохранить лицо. Не забывай о том, что таец никогда не может ошибиться.
– А если все знают, кто совершил ошибку?
– Тогда все постараются сделать так, чтобы это не выглядело ошибкой.
Лиз вошла в лифт, и двери закрылись, прежде чем Харри успел возразить. А он наконец вспомнил, что за песню мурлычет себе под нос. «All Along the Watchtower». Как там начинается? «There must be some way out of here, said the joker to the thief»[29]. Это уж точно.
На пороге квартиры лежало письмо, на конверте стояло имя Руны.
Харри расстегнул рубашку. Пот словно маслом покрывал его грудь и живот. Он попытался вспомнить самого себя в семнадцать лет. Был ли он влюблен? Наверняка.
Он сунул письмо в ящик ночного столика, не распечатывая, поскольку намеревался вернуть его отправителю. И улегся в постель под убаюкивающий гул кондиционера и полумиллиона машин за окном.
Он подумал о Биргитте. Шведке, которую встретил в Австралии: она сказала, что любит его. Что говорил ему Эуне? Что Харри «боится привязываться к другим людям». Последнее, о чем он подумал, – что всякие роды заканчиваются похмельем. И наоборот.
Глава 32
Йенс Брекке выглядел так, будто не спал все это время, с той последней встречи с Харри. Глаза покраснели, руки бесцельно двигались по столу.
– Значит, вы не помните охранника паркинга с афропрической? – задал вопрос Харри.
– Я уже сказал, что не пользуюсь парковкой, – покачал головой Брекке.
– Ну что же, забудем на время об охраннике по имени Джим Лав, – сказал Харри. – Подумаем о том, кто же так стремится засадить вас за решетку.
– Что вы имеете в виду?
– Кто-то очень постарался разрушить ваше алиби.
Йенс в изумлении поднял брови.
– Десятого января кто-то поставил видеокассету от третьего января и сделал новую запись как раз на то время, когда мы должны были бы увидеть машину посла и то, как вы провожаете его на парковку.
Йенс нахмурился.
– Подумайте об этом.
– Следовательно, у меня есть враги?
– Вероятно. Или из вас просто делают козла отпущения.
Йенс почесал затылок:
– Враги? Даже не представляю себе, кто это…
Вдруг он просиял:
– Значит, меня отпустят?
– Прошу прощения, но вы все еще под подозрением.
– Но ведь вы только что сказали, что у вас…
– Начальник полиции не хочет отпускать вас, пока не подтвердится алиби. Поэтому прошу вас хорошенько подумать об этом. Кто мог вас видеть после того, как вы простились с послом и отправились домой? Может, кто-то на парковке, или когда вы уходили с работы, или садились в такси, или в каком-нибудь киоске, или где-то еще?
Йенс поднес пальцы ко лбу. Харри зажег сигарету.
– Черт побери, Харри! Вы совсем замучили меня с этими видеокамерами. Я никак не могу сосредоточиться. – Йенс застонал, уронив ладони на стол. – Знаете… знаешь, что произошло сегодня ночью? Мне приснилось, что я убил посла. Что мы вместе с ним поехали на машине в мотель, где я и всадил ему в спину тесак. Я пытался остановиться, но мое тело мне не повиновалось; я, словно робот, все колол и колол его ножом…
Он умолк.
Харри хранил молчание, выжидая, когда тот продолжит свой рассказ.
– Дело в том, что я не могу находиться взаперти, – проговорил Йенс. – И никогда не мог. Мой отец обычно…
Он тяжело сглотнул и сжал правую руку в кулак. Харри увидел, как побелели костяшки пальцев. Йенс продолжал почти шепотом:
– Если ко мне придут с письменным признанием и велят подписать его в обмен на свободу, я плюну на все и подпишу что угодно.
Харри поднялся со стула.
– Все же попытайся вспомнить, кто тебя видел. Теперь, когда мы разобрались с видеозаписями, ты можешь подумать как следует.
И он повернулся к двери.
– Харри!
Харри никогда не мог понять, что делает людей разговорчивей, едва поворачиваешься к ним спиной.
– Я слушаю.
– Почему ты решил, что я невиновен, когда все остальные думают обратное?
Харри ответил, не поворачиваясь:
– Прежде всего потому, что у нас нет доказательств вины, всего лишь шаткое алиби и туманный мотив.
– А еще?
Харри усмехнулся и повернул к нему голову:
– Потому что я сразу понял, что ты мешок с дерьмом, едва тебя увидел.
– Что?
– Я очень плохо разбираюсь в людях. Всего хорошего.
Бьярне Мёллер открыл один глаз и посмотрел на будильник, стоявший на ночном столике, мучительно думая, кто же это звонит людям в шесть часов утра.
– Знаю-знаю, который час, – произнес в трубке голос Харри, прежде чем Мёллер успел что-то сказать. – Слушай-ка, проверь мне одного парня. Так, ничего конкретного, просто нутром чувствую.
– Нутром? – Голос Мёллера напоминал звук, издаваемый куском картона, попавшим в спицы велосипедного колеса.
– Да-да, есть такое чувство. Я думаю, мы вышли на норвежца, так что круг поисков сужается.
Мёллер откашлялся, прочищая горло.
– Почему именно норвежец?
– Сейчас объясню. На пиджаке Мольнеса были обнаружены следы оленьего жира, вероятно с ножа. Удар был нанесен под таким углом, что становится ясно: убийца довольно высокого роста. А тебе известно, что тайцы в своей массе люди низкорослые.
– Хорошо, но неужели ты не мог подождать пару часов, Холе?
– Разумеется, мог, – ответил Харри.
Возникла пауза.
– Так почему же ты звонишь в такую рань?
– Потому что пять следователей и один начальник полиции сидят здесь и дожидаются, когда ты наконец прочухаешься, шеф.
Мёллер перезвонил через два часа.
– По какой причине ты решил, что мы должны проверить именно этого парня, Холе?
– Я подумал, что человек, смазавший нож оленьим жиром, наверняка бывал в Северной Норвегии. Потом я вспомнил пару своих приятелей, которые проходили военную службу в Финмарке и привезли себе оттуда саамские ножи. Ивар Лёкен долго был военным и служил в Вардё. К тому же я полагаю, что он хорошо знает, как обращаться с таким ножом.
– Может, ты и прав, – произнес в ответ Мёллер. – Что тебе еще известно о нем?
– Совсем немного. Тонье Виг считает, что он просто досиживает здесь до пенсии.
– В базе данных на него ничего нет, – сказал Мёллер и вдруг умолк.
– Что?
– И все же одна зацепка имеется.
– Какая именно?
– В поисковике всплыло его имя, но файл я открыть не смог. А часом позже мне позвонили из Генштаба в Хюсебю и поинтересовались, с какой целью я пытаюсь открыть этот файл.
– Ого!
– Мне велели направить письменный запрос, если я хочу получить сведения об Иваре Лёкене.
– Забудь об этом.
– Уже забыл, Харри. В любом случае мы этого делать не будем.
– Ты разговаривал с Хаммерволлом из отдела половых преступлений?
– Да.
– Что он сказал?
– Что никакой базы по норвежцам-педофилам в Таиланде, разумеется, нет.
– Так я и думал. Чертова Информационная инспекция!
– Она здесь ни при чем.
– Вот как?
– Несколько лет назад мы подготовили обзор состояния дел, но единственное, что мы можем, – это следить за ситуацией. Потому что таких норвежцев слишком много.
Когда Харри позвонил Тонье Виг и попросил о срочной встрече, она настояла на том, чтобы они встретились за чаем в Писательской гостиной, что в отеле «Ориентал».
– Все туда ходят, – сказала она.
Харри понял, что под «всеми» подразумеваются белые люди, состоятельные и хорошо одетые.
– Добро пожаловать в лучший отель мира, Харри, – прощебетала Тонье, сидя в кресле в вестибюле.
На ней было синее хлопчатобумажное платье, в руках она держала соломенную шляпку, и весь ее облик, так же как и облик других людей в вестибюле отеля, напоминал о старых добрых колониальных временах.
Они удалились в Писательскую гостиную, заказали чай и церемонно раскланялись с другими белыми, которые, судя по всему, считали, что цвет кожи – это повод для обмена приветствиями. Харри нервно позвякивал фарфоровой чашкой о блюдце.
– Здесь не очень уютно, Харри? – Тонье маленькими глоточками пила чай, лукаво поглядывая на инспектора.
– Пытаюсь сообразить, зачем я улыбаюсь американцам в одежде для гольфа.
Она заливисто рассмеялась:
– Немного цивилизованного окружения не помешает.
– Когда это штаны в клетку стали цивилизованным нарядом?
– Когда их надели цивилизованные люди.
Харри отметил про себя, что город Фредрикстад мало повлиял на эту юную даму. И вспомнил Санпхета, старого тайца, который переоделся в выглаженную рубашку и брюки, когда к нему пришли гости, и остался сидеть на солнцепеке, чтобы не смущать посетителей видом своего убогого жилища. Куда цивилизованнее, чем поведение иностранцев в Бангкоке.