Харри взглянул на часы. Сообразил, что надо все-таки повесить снимки назад в ванную. Начальник полиции удовольствуется его словами. И в этот миг он замер.
Послышался какой-то звук. То есть он слышал множество звуков, но один лишь этот единственный выделялся из привычной какофонии уличного шума. Кроме того, он шел из прихожей. Это был звонкий щелчок. Масло и металл. Харри почувствовал сквознячок от открываемой входной двери и сперва подумал на Сунтхорна, поскольку вошедший постарался открыть дверь как можно тише. С того места, где находился Харри, входной двери видно не было, и он затаил дыхание, тогда как в его мозгу проносилось множество звуков. Один специалист по акустике рассказывал ему в Австралии, что мембрана человеческого уха может различить отдельный тон в миллионе разнообразных частот. И теперь он уже слышал не щелчок замка открываемой двери, а звук заряжаемого хорошо смазанного пистолета.
Харри стоял в глубине комнаты – живая мишень на фоне белых стен, а выключатель находился на противоположной стороне, у прихожей. Тогда он схватил со стола большие ножницы, наклонился и нащупал провод, идущий от лампы к розетке. Затем выдернул шнур и со всей силы ткнул ножницами в твердый пластик.
Из розетки вырвалось голубое пламя, сопровождаемое глухим хлопком. И наступила кромешная тьма.
Удар тока парализовал его руку, запахло горелым пластиком и металлом, и он, застонав, сполз по стене на пол.
Прислушавшись, он обнаружил, что различает только два звука: гул транспорта за окном и биение собственного сердца. Оно бухало так, будто он сидел на бешено летящем куда-то коне. Потом он услышал, как в прихожей кто-то осторожно сел на пол и снял ботинки. Ножницы все еще были зажаты в руке. Не зашевелилась ли тень? Понять невозможно, квартира погрузилась в темноту, не видно даже белых стен. Скрипнула дверь в спальню. Харри услышал, как неизвестный пытается включить в комнате свет, но замыкание вырубило электричество во всей квартире. Стало быть, незнакомец хорошо тут ориентируется. Однако Сунтхорн непременно позвонил бы, если бы это был Лёкен. А что, если… И перед его мысленным взором промелькнула картина: Сунтхорн сидит в машине, прислонясь головой к окну, и прямо за ухом у него крошечная дырочка.
Харри подумывал, не рвануть ли ему к входной двери, но что-то подсказывало, что неизвестный только того и ждет. В тот момент, когда он откроет дверь, его силуэт послужит хорошей мишенью, прямо как в тире в Осло, в районе Экерн. Вот черт! Этот мужик наверняка сидит сейчас на полу и не спускает глаз с двери.
Если бы только он мог подать сигнал Сунтхорну! И в этот самый миг Харри вдруг вспомнил, что у него на шее болтается ночной бинокль. Он поднес его к глазам, но не увидел ничего, кроме зеленой каши, будто бинокль соплями измазали. Он покрутил установку дальности. Все по-прежнему выглядело расплывчато, однако он смог различить контуры человека, стоящего у стены по ту сторону стола. Рука его была поднята вверх, пистолет направлен в потолок. Край стола отделяли от стены какие-то два метра.
Харри рванулся вперед, схватил столешницу двумя руками и двинул ее перед собой наподобие тарана. Он услышал стон, потом на пол со стуком упал пистолет. Тогда Харри перескочил через стол, нащупал что-то похожее на голову и зажал локтем шею.
– Полиция! – крикнул он, а схваченный замер на месте, когда Харри приставил холодную сталь ножниц к его лицу.
Некоторое время они так и сидели, вцепившись друг в друга, – два незнакомых человека в темной квартире, тяжело дыша, словно после марафона.
– Холе, это вы? – простонал наконец второй.
Тут до Харри дошло, что он в спешке закричал по-норвежски.
– Было бы лучше, если бы вы отпустили меня. Я Ивар Лёкен и ничего такого делать не собираюсь.
Глава 34
Лёкен зажег стеариновые свечи, а Харри тем временем разглядывал его оружие, «Глок-31». Он вытащил магазин и сунул его в карман. Никогда раньше он не держал в руках такого тяжеленного пистолета.
– Он у меня со времен службы в Корее, – сказал Лёкен.
– Вот как, Корея. А что вы там делали?
Лёкен убрал спички в ящик и сел за стол напротив Харри.
– Норвегия развернула там полевой госпиталь под эгидой ООН, а я тогда был совсем молодым младшим лейтенантом и любил риск. После заключения мира в тысяча девятьсот пятьдесят третьем году я остался на службе в ООН, в только что созданном комиссариате по делам беженцев. Они толпами валили через границу из Северной Кореи, обстановка была критическая. Мне приходилось спать с этой штуковиной под подушкой, – и он указал на пистолет.
– Ладно. А чем вы занимались потом?
– Был в Бангладеше и Вьетнаме. Голод, война, беженцы. После всего увиденного жизнь в Норвегии любому покажется невыносимо банальной. Я выдержал дома не больше двух лет и снова захотел уехать. Сами знаете.
Но Харри не знал. И не знал, как ему относиться к этому худощавому мужчине, который сидел перед ним. Тот был похож на старого хёвдинга, вожака викингов, – с орлиным носом, глубоко посаженными, выразительными глазами. Седые волосы, загорелое, в морщинах лицо. Вылитый Эрик Бю[31], подумал Харри. К тому же держался он в этой ситуации совершенно спокойно, что настораживало Харри еще больше.
– Почему вы вернулись? И как вам удалось пройти незамеченным мимо моего коллеги?
Седой норвежец хищно ухмыльнулся, и в неровном свете свечи блеснул золотой зуб.
– Машина, на которой вы приехали, резко выделяется на фоне остальных, более привычных в этом районе: здесь ведь попадаются лишь туктуки, такси да старые развалюхи. Я разглядел в машине двух человек, бросилась в глаза их выправка. Тогда я зашел за угол и сел в кафе, откуда мне было видно вас обоих. Потом в салоне зажегся свет, и вы оба вышли. Я вычислил, что один из вас явно останется караулить в машине, пока другой не вернется. Тогда я вышел из кафе, взял такси и въехал прямо в гараж, а оттуда поднялся на лифте в свою квартиру. Ловко вам удался фокус с коротким замыканием…
– Только вот обычные люди не обращают внимания на припаркованные на улице машины. Если, конечно, они этому не обучены или не ждут засады.
– Хорошо. Тонье Виг вряд ли удастся получить «Оскар».
– Так чем же вы здесь действительно занимаетесь?
Лёкен показал на фотографии и фотоаппаратуру, разбросанную по полу.
– Вы зарабатываете себе на жизнь… вот этим? – спросил Харри.
– Именно.
Харри почувствовал, как учащенно забилось сердце.
– А вам известно, сколько лет вам придется отсидеть в этой стране за подобные вещи? Думаю, я смогу устроить вам тюрьму лет на десять.
Лёкен ответил коротким, сухим смешком.
– Вы что, считаете меня дураком, инспектор? Вам не надо было бы вламываться в мой дом, будь у вас на руках ордер на обыск. А если бы меня можно было арестовать за то, что найдено у меня в квартире, то вы с вашим коллегой все равно не сумели бы этого сделать. Ни один судья не признал бы доказательств, полученных таким способом: это не просто не по правилам, это откровенное беззаконие. И возможно, вам самому придется здесь задержаться, Холе.
Харри двинул ему пистолетом. Как будто кран открылся: из носа Лёкена хлынула кровь.
Но Лёкен не шелохнулся, только смотрел, как кровь окрашивает цветную рубашку и белые брюки.
– Натуральный тайский шелк, – произнес наконец он. – И стоит недешево.
От удара он несколько поостыл, зато Харри чувствовал, как в душе закипает злость.
– Ничего, найдешь деньги, чертов педераст. Тебе ведь хорошо платят за это дерьмо, – и Харри поддал ногой валявшиеся на полу фотографии.
– Не знаю, – ответил Лёкен, прижав белый платок к разбитому носу. – Я получаю от норвежского государства зарплату согласно тарифной сетке. Плюс надбавку за работу за рубежом.
– О чем это ты?
В ответ снова сверкнул золотой зуб. Харри вдруг заметил, что сжимает пистолет с такой силой, что ломит руку. Хорошо, еще он вынул из него магазин.
– Вы не знаете кое-каких вещей, Холе. Наверное, вам следовало бы узнать о них раньше, но ваш начальник посчитал, что это необязательно, коль скоро они не имеют отношения к расследованию убийства. Но раз уж я разоблачен, то вас можно проинформировать и об остальном. Начальник полиции и Дагфинн Торхус сообщили мне о фотографиях, найденных вами в кейсе Мольнеса, и вы, конечно, уже поняли, что это были мои снимки. То, что вы видите в моей квартире, – это звено в цепи расследования дела о педофилии, которое по многим причинам пока засекречено. Я полгода следил за этим человеком. Фотографии служат доказательством его преступления.
Харри и без раздумий было ясно: Лёкен говорит правду. Все встало на свои места, словно в глубине души он знал об этом с самого начала. Ореол таинственности вокруг работы Лёкена, фотоаппаратура, ночной бинокль, странные поездки во Вьетнам и Лаос, – все именно так и есть. А окровавленный человек напротив него больше уже не казался врагом, он был коллегой, союзником, которому он чуть не сломал нос.
Харри медленно нагнулся и положил пистолет на стол.
– Ладно, я верю вам. Но зачем такая секретность?
– Вам известно о договорах Швеции и Дании с Таиландом, по которым возбуждаются дела против педофилов?
Харри кивнул.
– Отлично. Норвегия ведет переговоры с таиландскими властями, но договор пока еще не заключен. Поэтому я работаю здесь неофициально. Мы можем задержать этого педофила уже сейчас, но приходится ждать. Если мы арестуем его немедленно, будет ясно, что мы проводили незаконное расследование на таиландской территории, а это политически неприемлемо.
– На кого же вы работаете?
– На посольство, – и Лёкен развел руками.
– Знаю, но от кого вы получаете приказы? Кто стоит за всем этим? И информируют ли об этом стортинг?
– Вы уверены, что действительно хотите все это знать, Холе? – Он встретился взглядом с Харри.
Тот собрался было что-то сказать в ответ, но передумал и лишь покачал головой.