– О господи!
– Это еще ничего, знал бы ты, как здесь решаются важные вопросы. Прежде чем из Гонконга сюда приехала делегация для подписания контракта BERTS на строительство эстакад, четыре предсказателя потратили две недели на то, чтобы определить самый благоприятный день и час для этого события. Не хочу говорить ничего плохого об азиатах, они очень работящие и милые, но в отдельных вопросах они будто вчера слезли с дерева.
– Интересно, но я…
– Мне надо бежать, Харри, договорим после.
Положив трубку, Харри подумал, что идиотизма на свете вообще-то хватает. Так что выбор счастливого числа не такой уж и абсурд.
Он позвонил в Управление полиции и взял у Рангсана домашний телефон профессора из музея Бенчамабопхит.
Глава 37
Два человека в хаки продирались сквозь заросли; один из них, согнувшись, нес на спине раненого товарища. Его положили в укрытие за упавшим деревом, а сами вскинули винтовки и открыли огонь, целясь в самую чащу леса. Равнодушный голос сообщил, что Восточный Тимор ведет отчаянную борьбу с президентом Сухарто и его террористическим режимом.
Человек на трибуне нервно шелестел бумажками. Он изъездил много мест с докладами о своей стране, и сегодняшний вечер был особенным. В зале клуба иностранных корреспондентов в Таиланде собралось не так много народу, человек сорок-пятьдесят, но все они были важными персонами и могли донести его слова до миллионов своих читателей. Он показывал им фильм, который видел уже сотню раз и знал по минутам.
Ивар Лёкен невольно вздрогнул, почувствовав на своем плече чью-то руку и услышав шепот: «Нам надо поговорить. Сейчас же».
В темноте он разглядел лицо Холе. Он вышел вслед за норвежцем из зала, в то время как на экране боевик с наполовину обожженным лицом, превратившимся в застывшую маску, объяснял, почему он провел последние восемь лет своей жизни в индонезийских джунглях.
– Как вы меня нашли? – спросил он, когда они покинули клуб.
– Я разговаривал с Тонье Виг. Вам нравится бывать в этом клубе?
– Нравится, не нравится… Мне нравится быть в курсе дела. Кроме того, я встречаюсь здесь с полезными людьми.
– Вроде тех, из шведского и датского посольства?
Лёкен улыбнулся, сверкнув золотым зубом:
– Я уже сказал, что хочу быть в курсе. Что у вас?
– Все.
– Неужели?
– Я знаю, за кем вы охотитесь. И я знаю также, что наши расследования связаны друг с другом.
Улыбка исчезла с лица Лёкена.
– И самое удивительное, что я, только приехав сюда, находился буквально в двух шагах от него, когда вы за ним следили.
– Да что вы! – Трудно было понять, иронизирует Лёкен или нет.
– Инспектор Крамли решила взять меня на экскурсию по реке. Она показала мне жилище норвежца, который перевез целый храм из Бирмы в Бангкок. Вы ведь знаете, кто такой Уве Клипра?
Лёкен ничего не ответил.
– Ладно. Мне и в голову не пришло бы их связать, пока я не посмотрел вчера вечером футбольный матч.
– Футбольный матч?
– Самый известный в мире норвежец играет в любимом клубе Клипры.
– Как это?
– Знаешь, под каким номером играет Уле Гуннар Сульшер?
– Нет, зачем мне это?
– Фанаты во всем мире знают об этом, и ты тоже мог купить его футболку в любом магазине спорттоваров от Кейптауна до Ванкувера. Иногда и взрослые покупают себе футболки.
Лёкен кивнул, не сводя глаз с Харри.
– Номер двадцать, – произнес он.
– В точности как на снимке. Потом я понял еще кое-что. Рукоятка ножа, который воткнули в спину Мольнесу, украшена замысловатой стеклянной мозаикой, и профессор-искусствовед поведал нам, что это очень старинный нож из Северного Таиланда, возможно народа шан. Сегодня вечером я снова переговорил с ним. И он рассказал, что этот народ владел обширными территориями, в том числе и частью Бирмы, где он строил храмы. Особенность этих храмов заключается в том, что их окна и двери украшала такая же мозаика, что и нож. По дороге сюда я встретился с профессором и показал ему один из ваших снимков. Лёкен! Он не сомневается, что на нем изображено окно шанского храма.
Они умолкли, слышался только голос оратора на трибуне. Резкий, металлический, усиленный микрофонами.
– Отличная работа, Холе. Что теперь?
– Теперь вы расскажете мне все, что творится за кулисами, и я займусь дальнейшим расследованием.
Лёкен расхохотался:
– Шутите?
Но Харри не шутил.
– Забавное предложение, Холе, но не думаю, что оно осуществимо. Мое начальство…
– А я думаю, что слово «предложение» действительно не подходит, Лёкен. Правильнее сказать – «ультиматум».
Лёкен захохотал еще громче:
– Счет в вашу пользу, Холе, признаю это. Но что заставляет вас думать, будто вы можете выдвигать тут ультиматумы?
– То, что у вас будут большие проблемы, когда я объясню начальнику полиции Таиланда, что здесь происходит.
– Вас уволят, Холе.
– За что? Я здесь для того, чтобы расследовать убийство, а не спасать задницы каких-то там бюрократов из Осло. Лично я не против, что вы пытаетесь заарканить педераста, – это не моя сфера ответственности. Но когда в стортинге узнают, что их не проинформировали о неофициальном расследовании, тогда, осмелюсь предположить, попрут с работы кого-то другого, а не меня. А шансов остаться не у дел у меня будет больше, если я умолчу о том, что знаю. Сигарету?
И Харри протянул Лёкену только что открытую пачку «Кэмела». Тот сперва отказался, но потом все же взял одну. Харри зажег и свою, и Лёкена, и они сели на стулья, стоявшие вдоль стены. Из кафе донеслись громкие аплодисменты.
– Почему вы никак не угомонитесь, Холе? Вы ведь давно уже поняли, что ваша работа здесь – вовсе не расследовать это дело, так отчего же вы не желаете плыть по течению и избавить нас и себя от кучи неприятностей?
Харри глубоко затянулся и медленно выпустил дым. Но большая часть дыма все равно осталась внутри.
– Я снова начал курить «Кэмел» этой осенью, – сказал Харри, похлопав себя по карману. – Однажды у меня была возлюбленная, которая курила именно эти сигареты. Мне не разрешалось стрельнуть у нее курево, так как она считала, что это дурная привычка. Мы путешествовали «интеррейлом», и вот в поезде между Памплоной и Каннами я обнаружил, что у меня кончились сигареты. Она решила, что это послужит мне хорошим уроком. Ехали мы почти десять часов, и в конце концов я пошел в другое купе стрельнуть сигаретку, в то время как она сидела и дымила своим «Кэмелом». Забавно, правда?
Он поднес сигарету ко рту и дунул на тлеющий кончик.
– Когда мы приехали в Канны, я то и дело просил закурить у посторонних. Сперва она только веселилась. Но когда я начал обходить столики в парижских ресторанах, ей это уже не казалось таким веселым, и она предложила мне свою пачку, но я отказался. Потом в Амстердаме она встретила знакомых из Норвегии, и я принялся клянчить у них сигарету, хотя ее собственная пачка лежала тут же, на столе, и она назвала это ребячеством. И купила для меня пачку сигарет, но она так и осталась лежать в номере отеля. Мы возвращались в Осло, и я все продолжал стрелять сигареты, и тогда она назвала меня больным.
– У этой истории есть конец?
– Да. Она бросила курить.
– Выходит, хеппи-энд, – хмыкнул Лёкен.
– И тогда же она уехала с каким-то музыкантом в Лондон.
Лёкен поперхнулся.
– Наверное, вы слишком далеко зашли?
– Само собой.
– Но ничему не научились?
– Нет.
Некоторое время они курили молча.
– Понимаю, – произнес наконец Лёкен, потушив сигарету.
Народ начал уже выходить из клуба.
– Пойдем куда-нибудь, выпьем пива, и я расскажу всю историю.
– Уве Клипра строит дороги. Больше нам ничего о нем не известно. Мы знаем, что он приехал в Таиланд в двадцатипятилетнем возрасте, инженер-недоучка с плохой репутацией, что он сменил фамилию с Педерсена на Клипру, по названию городского квартала в Олесунне, где вырос.
Они сидели на мягком кожаном диване, перед ними стояли стереоустановка, телевизор и столик с одной кружкой пива, бутылкой воды, двумя микрофонами и каталогом песен. Харри сперва было решил, что Лёкен шутит, когда тот предложил пойти в клуб караоке. Они сняли звуконепроницаемую комнату с почасовой оплатой, не называя своих имен, потом заказали себе напитки и остались в полном одиночестве. Народу в клубе было довольно много, так что удалось уйти незамеченными. А тут идеальное место для тайных встреч, и похоже, Лёкен наведывался сюда не раз.
– Плохая репутация – в каком смысле? – спросил Харри.
– Когда мы начали копать глубже, то оказалось, что в Олесунне у него была пара эпизодов с несовершеннолетними мальчиками. В полицию никто не заявил, но пошли разговоры, и он решил, что лучше будет уехать. Прибыв сюда, он зарегистрировал инженерное общество, отпечатал себе визитные карточки, в которых именовался доктором, и принялся стучаться во все двери, объявляя себя специалистом по дорожному строительству. Тогда, двадцать лет назад, получить подряд на строительство дорог в Таиланде можно было только двумя способами: либо состоять в родстве с кем-нибудь из правительства, либо быть достаточно богатым, чтобы дать взятку, опять же кому-то из правительства. Клипра не мог похвастаться ни первым, ни вторым, так что шансов у него было маловато. Но он научился двум вещам, на которых зиждется все его нынешнее состояние: тайскому языку и лести. Про лесть я не выдумываю, он сам похваляется этим перед местными норвежцами. По его словам, он стал так щедр на улыбки, что даже тайцы считают это чрезмерным. К тому же он, скорее всего, разделял интерес отдельных политиков к маленьким мальчикам. Так что не исключено, что он развлекался вместе с ними, когда распределялись контракты на строительство так называемой «Hopewell Bangkok Elevated Road and Train Systems».
– Надземные дороги и поезда?
– Точно. Вы, наверное, уже обратили внимание на громадные стальные опоры, которые они вбивают на холмах по всему городу.