– Может, у него был третий чемодан? – предположил Харри.
Лёкен взглянул на него с брезгливой снисходительностью. Словно видел перед собой усердного, но не слишком умелого новобранца, подумал Харри.
– Ни один мужчина не станет держать две сумки с туалетными принадлежностями, Холе.
Новобранец, подумал снова Харри.
– Остается еще одна комната, – продолжал Лёкен. – Запертый кабинет на втором этаже. Замок там – немецкий монстр, его никакая отмычка не берет.
С этими словами он достал из рюкзака лом.
– Я надеялся, что это не пригодится, – заявил Лёкен. – После нас в двери останется чудовищная дыра.
– Ничего страшного, – успокоил его Харри. – Похоже, я поставил его тапочки не на ту полку.
Лёкен хмыкнул.
Вместо того чтобы возиться с замком, они при помощи лома сняли дверь с петель. Харри утратил бдительность, и тяжелая дверь с грохотом упала внутрь. Они замерли, ожидая окрика охранника.
– Думаете, он что-то слышал? – спросил Харри.
– Не-а. В этом городе на одного жителя приходится столько децибелов, что на какой-то стук двери никто и внимания не обратит.
Лучи света от их фонариков забегали по стенам, как желтые тараканы.
Над письменным столом висел красно-белый флаг «Манчестер Юнайтед». Ниже красовался постер со всей командой. Под ним – герб Манчестера, тоже красно-белый, с парусником, вырезанным из дерева.
Свет фонаря остановился на фотографии. Она запечатлела мужчину с широкой улыбкой, массивным двойным подбородком и глазами навыкате, искрящимися весельем. Уве Клипра явно был из тех, кто любит посмеяться. Светлые кудри развевались на ветру. Похоже, снимок был сделан на борту судна.
– Все-таки он не похож на типичного педофила, – заметил Харри.
– Педофил редко обнаруживает себя, – сказал Лёкен.
Харри взглянул в его сторону, но его тут же ослепил фонарь.
– Что там такое?
Харри повернулся. Лёкен направил свет на стоящий в углу серый металлический шкафчик. Харри моментально узнал его.
– Я должен был рассказать вам об этом, – заторопился он, довольный, что наконец-то тоже может сообщить что-то полезное. – Это магнитофон стоимостью в полмиллиона крон. Я видел такую же штуковину в кабинете у Брекке. На него записываются телефонные разговоры, причем запись и время изменить нельзя, так что и эти данные можно потом использовать в суде. Необходимая вещь, когда ты устно, по телефону, заключаешь миллионные сделки.
– Действительно необходимая, когда ты разговариваешь с людьми из самой коррумпированной отрасли в мире, да еще в самой коррумпированной стране, – подхватил Лёкен.
Харри быстро пролистал бумаги, лежащие на письменном столе. Перед ним были письма с логотипами и названиями японских и американских компаний, договоры, контракты, проекты соглашений и поправки к проектам. Во многих из них упоминалась фирма BERTS. Он обратил внимание на брошюру с названием «Барклай Таиланд». Оказалось, что это финансовый анализ компании «Пхуриделл». Он посветил фонариком. И вдруг замер, заметив кое-что на стене.
– Есть! Смотрите-ка, Лёкен. Должно быть, это нож-близнец, о котором вы мне рассказывали.
Лёкен не слышал, повернувшись к нему спиной.
– Слышите, что я…
– Бежим отсюда, Харри. Немедленно.
Харри обернулся и увидел, что Лёкен светит фонарем на ящичек, висящий на стене: на нем мигала красная лампочка. И в тот же миг Харри словно ткнули в ухо вязальной спицей, – сирена взвыла так, что он почти оглох.
– Сигнализация с отложенным запуском! – выкрикнул Лёкен, готовясь дать деру. – Гасите фонарь!
Харри кубарем скатился вслед за ним по темной лестнице. Они рванули к боковой дверце, ведущей в гараж. Но едва Харри схватился за дверную ручку, как Лёкен остановил его:
– Подождите.
Снаружи послышались голоса и звяканье ключей.
– Они у главного входа, – сказал Лёкен.
– Так давайте выбираться отсюда!
– Нельзя, они заметят нас, если мы сейчас выйдем, – шепнул Лёкен. – А когда они войдут в дом, мы быстро сваливаем из гаража, ладно?
Харри кивнул в ответ. Полоска лунного света, голубая от стеклянной мозаики над дверью, легла перед ними на пол.
– Что вы делаете?
Харри опустился на колени и подобрал с пола кусочки известки. Он не успел ответить, как распахнулась парадная дверь. Лёкен открыл дверь в гараж, и Харри выскочил вон. Пригнувшись, они рванули со всех ног через газон, и истерический вой сирены постепенно становился все слабее у них за спиной.
– Close call[34], – произнес Лёкен, когда они оказались по ту сторону стены.
Харри взглянул на него. В лунном свете сверкнул золотой зуб. Лёкен даже не запыхался.
Глава 40
Проводка перегорела, когда Харри сунул ножницы в розетку, поэтому они вновь сидели при неровном свете стеариновой свечи. Лёкен откупорил бутылку «Джима Бима».
– Что морщитесь, Холе? Запах не нравится?
– Запах тут ни при чем.
– А вкус?
– И вкус отличный. Мы с Джимом старые друзья.
– Понятно, – сказал Лёкен и опрокинул в себя рюмку. – Но теперь вы с ним не дружите?
– Говорят, он плохо на меня влияет.
– С кем же вы водите компанию теперь?
Харри поднял бутылку кока-колы.
– С американским культурным империализмом.
– Что, завязали?
– Осенью пил пиво.
Лёкен усмехнулся. Ласково и уверенно, как Эрик Бю в своей телепрограмме.
– Значит, вот как. А я-то думал, отчего это Торхус выбрал именно вас.
Харри понял, что ему сделали скрытый комплимент и что Торхус обычно выбирает гораздо больших идиотов. Что выбор объясняется чем-то иным, нежели тем, что он негодный полицейский.
Харри кивнул на бутылку.
– Что, заглушает тошноту?
Лёкен вопросительно посмотрел на него.
– То есть помогает на какое-то время забыть о работе? Забыть о мальчиках, о снимках, обо всем этом дерьме?
Лёкен выпил и налил еще. Сделав глоток, он отставил стакан и откинулся на спинку стула.
– Я прошел специальную подготовку, чтобы справляться с этой работой, Харри.
Харри слабо представлял себе такую подготовку.
– Я знаю, как они рассуждают, что ими движет, что доставляет им удовольствие, каким соблазнам они поддаются. – Лёкен достал свою трубку. – Я раскусил их уже очень давно.
Харри не знал, что сказать. И поэтому промолчал.
– Говорите, завязали? А вы способны на это, Холе? Вы умеете сказать «нет»? Как в той истории с сигаретами – принять решение и твердо на нем стоять?
– Ну, в общем да, – ответил Харри. – Проблема только в том, что решения эти оказываются не всегда хорошими.
Лёкен снова усмехнулся. А Харри вспомнил старого друга, который усмехался точно так же. Друга он похоронил в Сиднее, но тот все равно регулярно являлся к Харри по ночам.
– Тогда мы с вами похожи, – сказал Лёкен. – Я ни разу в жизни не дотронулся до ребенка. Да, я мечтал, воображал себе это, до слез, но никогда в жизни этого не сделал. Понимаете меня?
Харри сглотнул. Его охватило смятение.
– Не знаю, сколько мне было лет, когда меня впервые изнасиловал мой отчим, но кажется, не больше пяти. Я рубанул его по ляжке топором, когда мне исполнилось тринадцать. Задел артерию, он потерял сознание и чуть не погиб. Но он выжил и стал калекой. Говорил всем, что произошло несчастье, что сам себя рубанул топором, когда колол дрова. Мы были квиты.
Лёкен поднял стакан и угрюмо посмотрел на коричневую жидкость.
– Вам, наверное, кажется, что это чистейший парадокс, – произнес он. – Но по статистике, дети, пережившие сексуальные домогательства, чаще всего сами потом становятся насильниками, верно?
Харри скривился.
– Это правда, – продолжал Лёкен. – Педофилы хорошо знают, какие страдания они причиняют детям, ведь многие из них сами пережили в детстве и страх, и стыд, и чувство вины. Кстати, вам известно, что, по мнению многих психологов, есть близкое родство между либидо и влечением к смерти?
Харри покачал головой. Лёкен опрокинул стакан и перестал улыбаться.
– Это как укус вампира. Думаешь, что умер, а просыпаешься и сам делаешься вампиром. Бессмертным, с ненасытной жаждой крови.
– И с вечным стремлением к смерти?
– Вот именно.
– А что сделало вас иным?
– Все вообще иначе, Холе.
Лёкен набил трубку и положил ее на стол. Он снял с себя черный, под горло, свитер, его голый торс поблескивал от пота. Ладно сложенный, жилистый, он тем не менее был уже стар – обвисшая кожа, дряблые мышцы, – и наступит день, когда он должен будет умереть.
– Когда в моем шкафчике в Вардё нашли журнал с детской порнографией, меня вызвал командир. Но мне повезло: к ответственности меня не привлекли, для серьезных подозрений не было повода, я всего лишь рассматривал картинки. Поэтому и в моем личном деле не появилось ничего, кроме записи об увольнении из ВВС. Благодаря работе в разведке я вошел в контакт с организацией, которая в то время называлась Special Services, – предшественницей ЦРУ. Они послали меня на обучение в Штаты, а потом направили в Корею, работать под прикрытием норвежского полевого госпиталя.
– И на кого вы работаете теперь?
Лёкен пожал плечами, показывая, что это не имеет значения.
– Вам не стыдно? – спросил Харри.
– Конечно, стыдно, – слабо улыбнулся Лёкен. – Каждый день стыдно. Это моя слабость.
– Тогда зачем вы рассказали мне все это? – поинтересовался Харри.
– Ну, во-первых, потому что я слишком стар, чтобы скрываться. Во-вторых, потому что мне некого принимать во внимание, кроме самого себя. И в-третьих, стыд – это ведь эмоции, а не логика. – Уголок его рта пополз вверх, и на лице появилась саркастическая усмешка. – Раньше я даже выписывал «Archives of Sexual Behavior»[35], чтобы узнать, не определил ли какой ученый, что за монстр во мне сидит. Читал скорее из любопытства, чем от стыда. Там я увидел статью о монахе-педофиле из Швейцарии, который никогда не был ни в чем замешан, а потом заперся в комнате да и выпил рыбий жир с осколками стекла. Статью я бросил на середине, так и не дочитав до конца. Я предпочитаю оценивать себя как продукт воспитания и среды, но все же, несмотря ни на что, как человека морального. И намерен уживаться с самим собой, Холе.