– Но как же вы, будучи педофилом, занимаетесь сбором материалов по детской проституции? Вас ведь это заводит?
Лёкен задумчиво уставился на стол.
– Вы когда-нибудь мечтали изнасиловать женщину, Холе? Можете не отвечать, я все равно знаю, что мечтали. Но ведь это не значит, что вы действительно собираетесь кого-то изнасиловать? И это также не означает, что вы как полицейский не можете расследовать дела об изнасиловании, верно? Даже если вы в состоянии понять мужика, который потерял самообладание, все равно это не играет особой роли. Изнасилование – это безумие. Оно противозаконно. И подобная сволочь понесет наказание.
Он опрокинул третий стакан. Бутылка опустела до этикетки.
Харри покачал головой.
– Извините, Лёкен, но мне трудно с вами согласиться. Вы покупаете детское порно, вы часть всего этого. Без таких, как вы, не существовало бы рынка подобных мерзостей.
– Вы правы, – сказал Лёкен, и взгляд его затуманился. – Я не святой. Правда, что я тоже поспособствовал этому миру превратиться в юдоль скорби. Чего же мне еще ответить? Как поется в песне: «Я такой же, как другие: дождь прошел, и я промок».
Харри вдруг ощутил себя таким же старым, как Лёкен. Старым и усталым.
– А что там с этими кусочками известки? – спросил Лёкен, слегка гнусавя.
– Просто совпадение. Я подумал, что они напоминают известковую пыль на отвертке, которую мы нашли в багажнике Мольнеса. Она желтоватая. Не чисто белая, как обычная известь. Хочу отдать эти кусочки на экспертизу и сравнить с пылью в машине посла.
– Что, в таком случае, это означает?
Харри пожал плечами:
– Никогда не знаешь заранее, что это может означать. Девяносто девять процентов информации, собранной в результате расследования, бесполезны. Надо только надеяться, что заметишь тот единственный процент, когда он окажется у тебя под носом.
– Пожалуй, верно, – сказал Лёкен и, закрыв глаза, откинулся на спинку стула.
Харри вышел на улицу и купил суп-лапшу с королевскими креветками у беззубого тайца в кепке с надписью «Ливерпуль». Продавец налил ему супу из черного котла в пластиковый пакет и завязал его узлом, обнажив десны. Вернувшись, Харри нашел на кухне две суповые тарелки. Он разбудил Лёкена, и они молча съели суп.
– Думаю, я знаю, кто отдал приказ о проведении расследования, – сказал наконец Харри.
Лёкен ничего не ответил.
– Я понимаю, почему вы не могли ждать, пока будет подписан договор с Таиландом. Дело срочное, верно? Вы спешили получить результаты и потому тайно начали слежку.
– Вы не сдаетесь?
– Какое это теперь имеет значение?
Лёкен подул на ложку с горячим супом.
– Требуется много времени, чтобы найти доказательства, – ответил он. – Может, целый год. Важнее всего было выиграть время.
– Я догадываюсь, что нет никакого письменного документа, в котором был бы назван инициатор расследования, так что Торхус останется в полном одиночестве, если дело затрещит по швам. Я прав?
Лёкен поднял перед собой ложку с креветкой и сказал, обращаясь к ней:
– Умные политики всегда заботятся о том, чтобы обезопасить себя, разве не так? Для выполнения грязной работы у них имеются заместители. А заместители не отдают приказов. Они лишь говорят какому-нибудь начальнику отдела, что тому надо сделать, чтобы продвинуться вверх по карьерной лестнице.
– Аскильсен?
Лёкен положил в рот креветку и молча принялся жевать.
– Что же посулили Торхусу за проведение операции? Должность замминистра?
– Не знаю. Мы не обсуждали подобные вещи.
– А как же начальник полиции? Она тоже рискует?
– Полагаю, она верный социал-демократ.
– Речь о политических амбициях?
– Возможно. А может быть, никто из них вовсе ничем таким и не рискует. То, что мой офис находится в том же здании, что и посольство, еще не означает…
– …что вы тоже в их платежной ведомости? Так на кого же вы работаете? Или вы внештатник?
Лёкен улыбнулся своему отражению в супе.
– Скажите, что случилось с вашей женщиной, Холе?
Харри растерянно уставился на него.
– Ну, с той, что бросила курить.
– Я уже рассказал вам об этом. Она уехала в Англию с музыкантом.
– А потом?
– Кто сказал, что было какое-то «потом»?
– Вы. Та интонация, с которой вы о ней рассказывали, – рассмеялся Лёкен, отложив ложку. – Давайте говорите, Холе. Она действительно бросила курить? Совсем?
– Нет, – тихо произнес Харри. – Тогда. Но теперь бросила. Совсем.
Он взглянул на бутылку «Джима Бима», закрыл глаза и попытался представить себе тепло от первого глотка.
Харри сидел до тех пор, пока Лёкен не уснул. Потом оттащил его на кровать, укрыл пледом и ушел, захлопнув дверь.
Консьерж в «Ривер-Гарден» тоже спал. Харри хотел было разбудить его, но передумал: всем надо поспать ночью, хотя бы немного. Под дверь квартиры было подсунуто письмо. Харри положил его, не распечатывая, на ночной столик вместе с остальными, а потом устроился у окна, глядя на баржу, беззвучно скользившую по воде под мостом Таксин-бридж.
Глава 41
Было уже почти десять, когда Харри входил в кабинет. В дверях он столкнулся с Нхо.
– Ты слышал?
– О чем?
– О распоряжении шефа полиции.
Харри покачал головой.
– Мы узнали об этом сегодня утром на летучке. Наше начальство успело пообщаться.
Лиз подскочила на стуле, когда Харри ввалился в кабинет без всяких формальностей.
– Доброе утро, Харри!
– Не особо. Лег спать только в пять утра. Слышал, расследование хотят свернуть?
Лиз вздохнула.
– Судя по всему, наши начальнички снова побеседовали. Твоя повела речь о нехватке бюджетных средств и кадров, а потому захотела немедленно вернуть тебя на рабочее место, тогда как наш осерчал, что мы проигнорировали еще парочку убийств, занимаясь этим делом. Разумеется, речь идет не о том, чтобы закрыть наше дело, а о том, чтобы не считать его приоритетным.
– И что дальше?
– А то, что мне отдан приказ проследить, чтобы через два-три дня ты уже сидел в самолете.
– И?
– Я отрапортовала, что все авиабилеты на январь, как обычно, распроданы и придется подождать как минимум неделю.
– Следовательно, у нас есть целая неделя?
– Нет, мне было заявлено, что, если нет дешевых билетов, надо лететь бизнес-классом.
Харри расхохотался:
– Черти! И они еще говорят о бюджете? А знаешь, они задергались.
Стул под Лиз заскрипел, когда она откинулась на его спинку.
– Хочешь обсудить это, Харри?
– А ты хочешь? – спросил он.
– Не знаю, хочу ли я, – ответила она. – О некоторых вещах лучше помолчать, не так ли?
– Почему же мы этого не делаем?
Она отвернулась, подняла жалюзи и выглянула в окно. Над ее гладкой макушкой лучи солнца образовали светящийся нимб.
– Тебе известно, сколько в среднем получает новобранец Министерства национальной полиции, Харри? Сто пятьдесят долларов в месяц. В министерстве работает сто двадцать тысяч полицейских, которым надо кормить свои семьи, и мы не в состоянии платить им хорошую зарплату. Тебе не кажется естественным, что некоторые из них могут закрывать глаза на какие-то вещи, ради того чтобы получить прибавку?
– Нет, не кажется.
Она вздохнула.
– Лично я никогда не пренебрегаю служебными обязанностями. Никто не знает, как мне тоже бывают нужны лишние деньги, но я никогда не поступлюсь чем-то ради них. Мои слова, наверное, напоминают клятву скаутов, но кто-то же должен делать свою работу.
– А кроме того, ты несешь…
– …ответственность, да, – устало улыбнулась она. – Кто-то должен нести этот крест.
Харри начал рассказывать. Она принесла кофе, сообщила на коммутатор, чтобы ее не звали к телефону, записывала за Харри, принесла еще кофе, смотрела в потолок, ругалась последними словами и в конце концов сказала Харри, чтобы он уходил, потому что ей надо подумать.
Через час она снова вызвала его к себе. Кипя от ярости.
– Черт возьми, Харри, ты вообще понимаешь, о чем меня просишь?
– Да. И вижу, ты тоже это поняла.
– Я рискую потерять работу, если соглашусь покрывать тебя и этого Лёкена.
– Будет мило с твоей стороны!
– Черт тебя побери!
Харри ухмыльнулся.
Дама, взявшая телефонную трубку в Торговой палате Бангкока, тотчас положила ее, едва Харри заговорил по-английски. Тогда он попросил Нхо перезвонить туда и произнес по буквам название, написанное на первой странице аналитического отчета, найденного в кабинете Клипры.
– Только узнай, чем они занимаются, кто владелец и все такое прочее.
Нхо вышел, а Харри некоторое время еще сидел, барабаня пальцами по столу, а потом сделал новый звонок.
– Холе, – ответили в трубке.
Харри знал, что отец называет их фамилию по привычке, представляясь от имени всего семейства. Словно мать все еще сидит в зеленом кресле в гостиной, вышивая или читая книгу. Харри даже показалось на мгновение, что она тоже участвует в этом разговоре.
Отец только что встал. Харри спросил, чем он намерен заняться сегодня, и с удивлением услышал, что отец, оказывается, собрался ехать на дачу в Рауланн.
– Надо нарубить дров, – сказал он. – Дрова закончились.
Он не был на даче с тех самых пор, как умерла мать Харри.
– А как у тебя дела? – спросил отец.
– Все в порядке. Скоро вернусь домой. Как Сестрёныш?
– Она справляется. Но поваром ей не быть.
И они оба понимающе хихикнули. Харри представил себе, как выглядела кухня после того, как Сестрёныш приготовила воскресный обед.
– Ты должен привезти ей какой-нибудь подарок, – сказал отец.
– Куплю что-нибудь. Тебе-то что привезти?
Наступило молчание. Харри чертыхнулся про себя, зная, что оба они думают сейчас об одном и том же и что Харри не сможет привезти из Бангкока то, что хочет отец. Каждый раз то же самое: когда ему наконец казалось, что он разговорил отца, на самом деле тот опять вспоминал о покойнице и вновь уносился мыслями к ней, замыкался в своем добровольном молчаливом одиночестве. Хуже всего это переносила Сестрёныш, ведь они с отцом всегда были «лучшими-прелучшими друзьями», как он сам говорил. И теперь, когда Харри нет рядом, она чувствовала себя вдвойне одинокой.