— Очень приятно! — улыбнулся тот. — Ну, проходи, малышка, проходи! Не стесняйся, будь как дома… А ты, Женя, свободен!
Провожатый понимающе кивнул и удалился, затворив за собой дверь на лестницу. Михаил Иваныч запер ее на ключ, а затем запер и вторую дверь, ведущую из комнаты в тамбур.
— Не хочу, чтоб нам мешали… — Голос у хозяина был низкий, хрипловатый, но не сиплый.
Даша осмотрелась. Комната ей показалась очень даже уютной, обстановка была в стиле «ретро». Под потолком люстра с шелковым оранжево-красным абажуром в форме полушария, натянутого на проволочный каркас и отделанного понизу витой бахромой, на полу огромный красных тонов ковер поверх паркетного пола в «елочку», на нешироком окне — шторы из того же бархата, что и гардины на двери, разумеется плотно закрытые. Стены были оклеены темно-алыми обоями с замысловатыми узорами в виде ваз с какими-то фантастических форм и размеров золотистыми розами и лилиями. На стенах висели несколько картин, очень похожих по сюжетам на те, что Даша видела в «театре», но меньшего формата и в менее массивных багетах. Конечно, сейчас интеллигентной проститутке было не до тонкостей живописи, но она про себя отметила, что, похоже, копии, украшавшие эту комнату на даче Михаила Иваныча, и те, что висели в фойе «Театра неюного зрителя», малевал один и тот же гражданин. Сходство прослеживалось и в бронзовых статуэтках, которые размещались на подставках по углам, — они тоже были поменьше размером. Наконец, справа от входа имелась ниша-альков, отделенная от комнаты все таким же бархатным занавесом.
Посреди комнаты, под низко висящей люстрой, стоял на витых ножках невысокий стол, накрытый на две персоны. Даша, которую в связи с поездкой оставили без ужина, поглядела и прибалдела. Во, это клиент! Да уже за это угощение можно ему любой спектакль показать! Икорка красная и черная, осетринка, лососинка, семга! Колбаса трех сортов, сыр родного швейцарского производства, телятина холодная, ветчина аж, в натуре, вестфальская! Конечно, в Москве всего этого до фига было, но в основном — на витринах. Несмотря на то, что Даше оставляли после всяких отчислений долларов пятьсот в месяц, разгуляться ей удавалось не часто. Триста сразу вылетало за комнату, а на оставшиеся надо было регулярно прикид покупать, косметику-парфюмерию, ходить в парикмахерскую, проверяться у частных врачей-гинекологов на всякий пожарный, ну и питаться хотя бы так, чтоб не отощать. Так что деликатесы она пробовала редко. На тряпках не экономила — товар должен быть в хорошей упаковке! — а вот на пожрать жадничала. И на выпивку — тоже. Поэтому и не пристрастилась к этому делу, хотя иногда очень и очень хотелось налакаться всласть. Когда подносили, не отказывалась, подружек угощала по разным случаям, но сама себе покупала редко. А тут рядом с накрытым столом стоял эдакий бар на колесиках: и шампанское французское, и водочка русская, и виски шотландское, и настоящий португальский портвейн — хоть залейся!
Ну а на резном, то ли сделанном под старину, то ли действительно антикварном буфете, занимавшем чуть ли не полстены напротив двери, Дашины зоркие глазки приметили блюда с тортом и пирожными; хрустальные конфетницы, наполненные лучшими творениями «России», «Красного Октября» и «Бабаевской»… Да если ее «дядя Вова» будет таким клиентам сдавать — никакой зарплаты не надо!
Михаил Иванович, конечно, углядел, какое впечатление произвело на Дашу все это изобилие и как щекочут ей ноздри аппетитные запахи от стола, и снисходительно улыбнулся:
— Чем богаты — тем и рады… Но это потом! А сперва — пойдем в ванную. У меня всегда была фантазия помыть молоденькую девушку…
Черт побери! Дашке этот старый козел все больше нравился. Конечно, бывали у нее такие, которые, сами не помывшись, гнали ее в ванную. Дескать, ты хрен знает сколько мужиков сегодня обошла, а я чистую жажду! Конечно, ежели б ей за ублажение этих козлов деньги не платили, Даша вполне могла бы сказать что-нибудь типа: «Если тебе чистую надо, то не звони по нашему телефону — у нас одни бляди!» Но, само собой, приходилось язык придерживать. Даже терпеть таких «чистюль», которые не стеснялись спрашивать: «А ты за собой хорошо ванну помыла?»
Вроде бы этот топорно вырубленный дядя тоже посчитал ее недостаточно отмытой для своих «чистых» желаний. Но как подал, гад! Всегда мечтал, оказывается, фантазировал, а осуществляет это дело только с ней, с Дашей! Хотя он, конечно, наверняка врет и каждой девке, которую сюда привозят, говорит что-нибудь похожее, но ведь придумал же, что сказать, чтобы не обижать…
Конечно, в Даше этот пожилой кандидат в банщики особых вожделений не пробуждал. Она бы предпочла кого помоложе, не старше Жоры Калмыка или даже Вани Седого. Но решила из уважения к такту клиента подыграть. Состроила глазки и трепетным голоском пролепетала:
— Вы знаете, а я ведь тоже тайно мечтала… Чтоб меня помыл именно такой мужчина, как вы…
О-ля-ля! Как ловко Дашка сказала, черт побери! Даже самой понравилось. Могла бы невзначай употребить слово «немолодой» или «зрелый», не говоря уже о «старом» или «пожилом». Этот папаша, поди-ка, обиделся бы! А она сказала «такой». Понимай как хошь. Тот, кто с чувством юмора, поймет, что речь шла о возрасте, но порадуется, что ему о нем постарались не напоминать, а дурак, поди-ка, подумает, будто он и впрямь на шестом десятке — орел неотразимый.
Ванная у Михаила Иваныча оказалась самая обычная, без всяких вывертов и наворотов, примерно такая же, как у Душина на ферме, с газовой колонкой, которую, правда, на случай замерзания газовых труб зимой дублировал дровяной титан. Но сейчас с газом было все в порядке, хозяин пустил воду, зажег газ каминной спичкой, и пламя весело загудело. Даше сразу вспомнился тот последний раз, когда они были вместе с Тараном. Да, там было хорошо, на ферме…
Конечно, если б знать, что следом за Седым, которого она туда привела, пожалует Калмык, то, наверное, она бы не побежала закладывать Душина и Крылова. Но совесть ее и сейчас не особо мучила. Ей сейчас хорошо? Относительно неплохо. Хотя, конечно, все это дерьмо порядочное — и «дядя Вова», и его «театр» (Карабас-Барабас, блин, нашелся!), и этот Михал Иваныч, у которого, наверное, родные дочки, если имеются, лет на десять постарше Даши. Ну и пусть! Она, Даша, хитрая и ловкая, из всего выкрутится. Пусть продажная, но живая и здоровая, тьфу-тьфу, чтоб не сглазить… А Тарану все равно ничего не светит. Даже если он сейчас еще жив — это ненадолго.
С этими мыслями Даша стала раздеваться. Она постаралась делать это неторопливо, плавными движениями, а заодно поглядывая на Михаила Ивановича этакими игриво-возбуждающими глазками: дескать, полюбуйся на меня, дедушка! И правда, ведь небось у него уже внуки есть, которые немногим моложе Даши.
Само собой, «дедушка» любовался. Когда Даша, кокетливо повиливая бедрами, спустила трусики и, изображая некое томное смущение, опустила одну ладошку на кучерявинки, а другой прикрыла свои титечки-яблочки, его приплюснутый нос возбужденно засопел. И само собой, ему захотелось распахнуть халат, под которым у него ничего не было…
Тут Даша в очередной раз была приятно удивлена.
Да, морда у этого мужика была старовата и красновата, а шевелюра седовата. Но остальное — будто от молодого досталось. Даша вспомнила прочитанный в детстве роман «Голова профессора Доуэля», где по ходу дела одной певичке, убитой в перестрелке между парижскими бандитами, отрезали голову, оживили ее, а потом пришили к телу какой-то суперзвезды, погибшей в железнодорожной катастрофе. Она даже глянула на шею Михаила Ивановича: нет ли там какого шрама?
Нет, его голова явно никогда не сидела на других плечах. И это крепкое, смугловатое, украшенное рельефной мускулатурой тело тоже никогда не имело другой головы. Шрамы были, но не на шее. Один, должно быть, от неглубокой резаной раны, белой полоской отметился на правом плече, совершенно сгладившись с окружающей кожей, а второй, гораздо более заметный, выпуклый и длинный вертикальный рубец протяженностью сантиметров пятнадцать, «украшал» живот правее пупка. Татуировки Даша как следует не рассмотрела, но их тоже было много: и на руках, и на плечах, и на груди.
Впрочем, впечатления это не портило, как и седоватая шерсть, которая произрастала на этом Аполлоне предпенсионного возраста от ключиц до лодыжек. В густо обросшем паху Даша пока ничего особенного не увидела. Висело что-то гофрированное с лысинкой при мешочке с морщинками — и не разглядишь толком. Что-то не верилось в россказни золотозубого насчет того, что клиент мощный в смысле секса. «Да тут домкрат нужен, чтоб поднять!» — подумала Даша. Уж чего-чего, а цинизма в ее златовласой головушке было с избытком.
Михаил Иваныч между тем прямо-таки облизывал Дашу вожделенными взглядами. Сказать, что «пожирал», будет неправильно. Именно «облизывал», как ребенок в жару облизывает сладкое мороженое в глазированном шоколаде, холодное, ледяное, которое сразу не укусишь, пока оно твердое и зубы ломит.
— Куколка! — произнес он, покачав головой. — Какая прелесть!
И нежно положил огромные горячие лапы на Дашину тонкую талию — если б сжал покрепче, запросто мог бы сомкнуть большие и средние пальцы в кольцо! Но делать этого он не стал, а мягко приподнял Дашу на вытянутых руках больше чем на полметра в воздух, перенес через край ванны и бережно поставил в воду… Ну здоров, однако! Прямо подъемный кран какой-то, а не «дедушка»! В Даше-то, при всей ее изящности, было метр семьдесят роста и пятьдесят пять кило веса.
Следом за Дашей Михаил Иваныч и сам забрался в ванну, уселся на дно, усадил партнершу между колен и сказал:
— Закрой глазки, детка, я тебе голову помою…
Вообще-то Даша с детства не любила, когда ей мама или бабушка голову мыли. Когда выросла, то никому эту процедуру не доверяла, потому что считала, будто никто не умеет обращаться с ее волосами достаточно бережно. Но сейчас, конечно, протестовать не стала. Желание клиента — закон. Тем более такого здоровенного и явного бандита по национальности. Сдавит свои пальцы вокруг Дашиной шейки — и все, не будет Даши. Даша решила потерпеть и не выступать, выбирая из двух зол меньшее, справедливо полагая, что все волосы он ей не выдерет…