Я прошёл по центральной дорожке летней площадки к дверям кабака. Охранник, что закуривал на крыльце у входа, просканировал меня от мокасин до горловины футболки, включил фейс-контроль, влез через зрачки в самую душу, констатировал отсутствие алкоголя в крови, кивком разрешил войти.
В полутёмном зале кондиционер охлаждал сигаретный дым вперемешку с парами водки и пива, из колонок вполовину громкости хрипел блатняк, над барменом на метровом плазменном экране не в такт блатняку извивались полуголые бедристые негритянки.
Забитый зал единым движением повернул головы ко мне. У кого получилось, тот сфокусировал взгляд на моём лице, остальные вернулись к созерцанию рюмок, стаканов и пьяных соседей.
Знакомого во мне признала только одна пара глаз. Через мгновение вторая пара глаз проследила за тем, куда смотрит первая, навела резкость на моём силуэте.
Ромка – самый толстый тарантина и сынуля депутата Маслины – взглядом сверлил во мне дырки почище перфоратора. Смазливая худенькая мартышка, что сидела у Ромки на коленях, переводила взгляд с ромкиной злой морды на мою ангельскую улыбку. Ромкину злобу и мою улыбку мартышкин разум состыковать не мог, отчего лицо девчонки выглядело придурковатым.
Когда я подошёл, Ромка напыжился. Я сел за столик, убрал улыбку.
– Юноша, вы теперь на улице не сидите?
– Там придурошные очкарики слепят из-за кустов лазерными указками.
– Вы говорите о тех кустах, что вокруг вашей летней площадки?
– Именно. Мы тогда сидели на улице.
– Неужели сын самого Маслины отдыхает возле общего горшка? Там же вонище – смерть! Насчёт очкарика с указкой вы переборщили, ведь в тех кустах от вонищи угоришь.
– Он угорел? Нет. Значит, тогда не воняло. Хотите – верьте, хотите – нет. Он слепил нас три дня, и точка!
Ромка открыл бутылку пива, присосался на треть литра, отставил пустую тару, закончил отрыжкой.
– Первые два дня мы просто кидали в кусты камни. А потом он нас достал.
Мартышка, что сидела на ромкиных коленях, скользнула по мне взглядом в стиле “валил бы ты отсюда, а не то нарвёшься”.
Я запустил на мобильнике видео, где очкарика рихтуют в подъезде, протянул трубку Ромке.
– Взгляните. Кино знакомо?
Ромка бросил на экран мобильника беглый взгляд, заёрзал на стуле. Затем шепнул на ухо подружке, чтобы уматывала. Шепнул так, что услышал я и ещё пара столиков. Мартышка умотала без слов. Ромка провёл её взглядом, посмотрел на меня.
– Ваше кино я вижу впервые. Ни я, ни мои друзья к очкарику не прикасались. Так что он может слепить нас лазерными указками, а мы будем только отворачиваться.
– Опять указки?
– Это правда.
– Я знаю, что свежими синяками очкарик обязан вашей троице. Кто-то из вас – или все трое – был там, в подъезде, и записал вечеринку на камеру мобильника.
– После того, что вы с нами сделали в парке, мы полезли бить этого доходягу?! Мы идиоты?
– Да. Иначе зачем записывать, как били очкарика?
– Зачем кому-то из нас торчать в каком-то подъезде, и снимать на трубку какую-то драку? Зачем нам светиться?
– Значит, вы дали свою трубку тем, кого наняли.
– Зачем нам давать свою мобилку? Мы могли бы заказать, чтобы нам сняли видео на трубку тех, кого мы наняли, разве не так?
Я указал взглядом на мобильник Ромки. Сказал, что в трубке Ромки не просто камера, а суперкамера. Снимает без помех, в высоком разрешении. Такой камерой можно снять лицо очкарика с чёткостью до прыщика, держа в кадре драку целиком.
Таких крутых мобильников во всём Андрееве раз, два, и обчёлся. У тех, кому тарантины заказали съёмки, наверняка трубки простые, с таким качеством видео, что на записи не отличишь слона от дирижабля. А тут надо снимать не улитку, а драку, где движения быстрые. Для таких съёмок нужна камера такого же высокого качества, как в архидорогом мобильнике Ромки.
Ромка икнул.
– Нас там не было!
– Это вы скажете на очной ставке.
– На вашей записи те, кто бил очкарика, в масках. Как он кого-то узнает?
– По фигуре, по голосу, по дыханию, по сопению, по… У милиции способов опознания миллион.
Ромка выпятил грудь.
– У нас есть и алиби, и свидетели! Мы были на речке, на шашлыках. Знаете, где село Щучье? Не близко, а? Каждую субботу мы втроём ездим туда на природу, на бережок, покушать шашлычка и водочки, покормить комариков. В эту субботу ездили тоже, как обычно. После обеда купили мясо, и уехали.
– Купили мясо, и сразу уехали? Мясо не маринуете?
– Жарим с кровью. Это полезно. Будет хороший гемоглобин.
– Хорошо, в субботу вы уехали. Когда вернулись?
– В воскресенье утром к нам приехали девочки, и гуляли с нами до вечера. Приехали в город все вместе только к девяти-десяти.
– Как вы узнали, что очкарика побили вчера, а не в субботу, когда у вас алиби нет? Насколько я понял, на шашлыках в субботу вас только трое, без дам. На когда стряпать себе алиби, вы знали. Свидетели вам нужны именно на воскресный вечер, когда очкарика побили трое в масках. На этот момент у вас алиби железное, не сомневаюсь. Значит, остаётся вариант найма гопников. Вы дали им свою мобилку.
– Я ничего никому не давал.
– Трубка одного из вас оставила в том файле, что я вам показывал, свои данные, включая модель, время съёмки и даже серийный номер камеры.
Ромка замер.
Следующие пять минут я разжёвывал Ромке, что как ни крути, а ролик снят на мобильник кого-то из тарантин. Кто-то из тарантин в подъезде у очкарика был, и тогда двое других ему делают левое алиби. Либо кто-то из тарантин дал свою трубку тому, кто бил очкарика, чтобы снять радостный момент на память.
Из файла с записью эксперты узнают серийник камеры, свяжут с серийником трубки. Если документов на замену камеры в мобильнике нет…
К примеру, избиение очкарика в подъезде снимали на мобильник Ромки. Следователь спросит, какой серийник у Ромкиной трубки. Ромка скажет. Затем следователь спросит, как у напавших на очкарика оказался мобильник Ромки. Ромка расскажет.
Если Ромка скажет, что трубку у него украли, следователь сходит к оператору, получит распечатку номеров, с которых звонили на мобильник Ромки последние пару суток. Обзвонит всех ромкиных собеседников, и найдёт хотя бы одного, звонившего Ромке после того, как трубку у Ромки украли, и разговаривал, как ни странно, с Ромкой, а не с похитителем мобильника.
К этому способу проверки можно добавить ещё как минимум парочку.
Если Ромка с дружками потеряют трубки прямо сейчас, то у меня останутся файлы записей из парка и файл из подъезда очкарика. Серийники камер совпадают. Даже не надо доказательств. Хватит и подозрений. Тарантиновым папам-депутатам это не понравится. А уж как не понравятся мэру записи в моём блоге!
Ромка встал.
– Припекло в туалет. Пару минут подождёте?
– Спросите у того, кому собираетесь звонить, на какую сумму он готов раскошелиться в фонд помощи потерпевшим от нападений в подъездах.
Роман сделал вид, что я и рта не разевал. Явился через пять минут с полной бутылкой ячменной шипучки. Сел, фыркнул, отхлебнул пива, посмотрел на меня как вегетарианец на сосиску.
– Некто хочет передать пострадавшему энную сумму денег в обмен на ваше молчание.
– Похвально.
– Тысяча долларов ему понравится?
– Вопрос не ко мне.
– Задать такой вопрос пострадавшему сможете?
– За зелёный полтинник смогу.
Ромка раскрыл портмоне, выудил из пачки зелёных бумажек полтинник, протянул мне.
– Держите. Когда ждать ответ?
– Скоро.
Когда я вышел из кабака, охранник прошёлся по мне колючим взглядом. Ещё бы! Ведь я шёл ровно, выглядел трезвым. Другими словами, смотрелся как антиреклама кабака. Не клиент, а наглядный пример упущенной для заведения прибыли.
Мимо вонючих кустов я проскочил без единого вдоха. Отдышался через минуту. Прошёлся по парку, пропитал лёгкие кислородом впрок, ведь меня ждали ещё с десяток задержек дыхания.
*
*
Пара сотен шагов по улицам редких фонарей – и я постучал в дверь Михалыча.
Час поздний, глазка на двери нет, в подъезде темень такая, что белую кошку едва разглядел, чуть не наступил на хвост.
Думал, не откроют. Ошибся. Дверь отворилась. Михалыч в изорванных тапках на босу ногу отступил назад, жестом предложил войти. Грибок от Михалыча не отлучался, потому я прежде, чем перешагнуть порог, перевёл нос в режим потерянного нюха.
Я кивнул в сторону комнаты.
– Толик дома?
– Теперь по вечерам он дома всегда. А сейчас уже почти ночь.
Михалыч провёл меня в комнату. Тапочки не предложил, я не напомнил.
Толик сидел за компом, мочил монстров новейшим плазмоплюем. Сквозь толстые наушники прорывался грохот стрельбы. Я представил, как гремело у Толика в ушах, поморщился.
Михалыч тронул сына за плечо. Толик поставил игру на паузу, поднял на отца нелюбящий взгляд. Я уловил в облике очкарика немой вопрос: “Когда же это закончится?!”. Вспышку негодования я списал на синдром геймера, оторванного от игры.
В следующий момент Толик краем глаза заметил меня, улыбнулся, кивнул, снял наушники.
– Вы? Так поздно?
Я присел рядом с Толиком.
– Во сколько оценишь свои синяки?
Михалыч вышел из комнаты, загремел на кухне чайником, чашками и блюдцами.
Я вздохнул от облегчения, ведь Михалыч унёс грибок на кухню. Толик заметил моё предынфарктное состояние, улыбнулся.
– Окно открыть?
– Выживу. Во сколько оценишь свои синяки?
– Вы шутите? Кто их купит?
– Тарантины. Любители снимать тупое кровавое кино на мобильники.
– Вы про этих уродов… Они давно не любители, скорее уже профи. У них это хобби со школы. Они ещё тогда любили снимать свои идиотские клипы.
– Так ты тарантин знаешь давно?
– Ну, знаю – это сказано громко. Учился с ними в одной школе. Этих придурков знала вся школа.
– Разве детки депутатов учились в простой школе? Разве не в частной?
– Представьте себе. Все трое.