Степке польстила эта похвала. Он согласился пойти в гости к новому другу, и они быстро зашагали к Большому проспекту.
Час был ранний, и солнце освещало только трубы и крыши домов. Однако на улице было много торопившихся на работу пешеходов. Они с удивлением провожали взглядом до плеч мокрого мужчину и такого же мокрого мальчика, который вприпрыжку бежал рядом с ним.
- Как вас зовут, дяденька? - спросил Степка.
- Зовут меня Николай Васильевич. А тебя?
- Меня Степкой.
- Ну, а по отчеству?
- Григорьевич.
- Степан Григорьевич. Так. Между прочим, ты ведь давно выбрался из подвала, Степан Григорьевич. Кого ты ждал?
- А я вас ждал, Николай Васильевич.
- Меня? - удивился мужчина. - А!.. Фонарик!
- Нет. Фонарик мне не жалко. Возьмите, если надо. - Степка не хотел говорить, кого он ждал на самом деле.
В квартире Николая Васильевича жила его старуха-мать и сестра. Жена и двое детей, как он объяснил, были отправлены к родным на восток. Женщины еще спали, когда они позвонили.
- Ну, мама, встречай гостей.
- Где ты пропадаешь целыми ночами? - начала было добродушно ворчать старуха.
- Не ворчи. Мы из могилы вылезли. Чудом остались живы.
- Боже мой… Мокрые…
- Всю ночь на ногах в воде простояли. Если не за. болеем, то это будет вторым чудом.
Николай Васильевич коротко рассказал, где они пробыли всю ночь, и женщины захлопотали. Старуха принесла два теплых пушистых халата, заставила Степку раздеться и закутаться в халат, пока топилась ванна. Поминутно вытирая слезы и всхлипывая, она принесла, по просьбе сына, графин водки, кусок сала и каких-то лепешек.
- Степан Григорьевич, посмотри на нее. Почему она плачет? Все кончилось благополучно, мы живы, а она плачет. - Он налил водки себе и полрюмки гостю. - За наше знакомство. Это тебе как лекарство. Пей смело.
Степка усмехнулся и выпил залпом, как это делал отец, но мгновенно вскочил со стула и замахал руками. Ему показалось, что он хватил какого-то удушливого газа, как это было с ним однажды в камере окуривания.
- Не в то горло попало, - смеясь сказал Николай Васильевич.
Минуты через две Степка отдышался. Он чувствовал теперь, как по всему телу разливается теплота и слабеют суставы. Глаза слипались, а уши словно ватой заложило.
- Николай Васильевич, а вы где работаете? - спросил мальчик.
- Я, милый мой, механиком работаю на большом судне. Подожди, кончится война, возьму тебя к себе, и пойдем колесить по земному шару. Ты бы хотел стать моряком?
- Мишка хочет моряком записаться.
- Какой Мишка?
- Мишка Алексеев. Я приведу его как-нибудь.
- Ну что ж, приведи. Если он вроде тебя, возьму…
- Он лучше, чем я… Он у нас главный начальник… - Степка запнулся, сообразив, что выбалтывает секрет.
Ванна у Николая Васильевича была большая, широкая. Они залезли оба, головами в разные стороны, и долго сидели в горячей воде. Все лицо у Степки покрылось крупными каплями пота, он разомлел, распарился и незаметно уснул.
23. Ликвидация круга
Уже небо посветлело, когда майор уехал с арестованными. «Круг однорукого» оказался разомкнутым, и нужно было действовать без промедления, пока у врагов не появилось подозрений.
Бураков проводил майора и вернулся в дом попрощаться с хозяйкой.
- Валя, я должен идти, - с грустью сказал он, усаживаясь на стул. - Много работы. Большое вам спасибо…
- К чему благодарности? - перебила она. - Я вас скорей должна благодарить. Я себя чувствовала сегодня на передовой линии. Вообще я сегодня многое поняла, чему раньше не придавала значения. Скажите… они очень опасные люди?
- Да. Один какой-нибудь… вот, например, этот однорукий, стоит эскадрильи бомбардировщиков.
- У вас очень интересная работа, - с завистью сказала она. - И опасная.
Бураков поднялся.
- Опасная?.. Да. Интересная?.. Как и всякая другая, если к ней относиться добросовестно… Потом как-нибудь поговорим.
- Вы любите это словечко: «потом». Он с сожалением протянул ей руку.
- Увидимся, надеюсь… Разобьем немцев и тогда наговоримся. Не забывайте меня.
Мишка сидел на лавочке, закутанный в громадный тулуп, рядом с дежурным по улице, с которым час назад нарочно затеял ссору. Они давно помирились, тем более что мальчик догадался извиниться за свое озорство, чем сильно расположил к себе доброго старика. Теплый тулуп дед принес из дома, когда увидел, что мальчик не собирается уходить и милиционеры, пришедшие с ним, относятся к нему благосклонно. Зачем они пришли и что делают на улице, дежурный не интересовался. Любитель-пчеловод, он рассказывал своему новому знакомцу о пчелах.
- Пчела - очень справедливое насекомое. Вот, к примеру: если какая беда стряслась, пчела не станет рассуждать, кому в бой кидаться. Всадит свое жало, даром что после этого погибнуть должна… Себя не жалеет. Они очень даже общественные.
Из переулка вышел Бураков с тремя красноармейцами. Мишка узнал его по походке, выскользнул из тулупа и, не дослушав старика, побежал навстречу.
- Товарищ Бураков, все в порядке. Он дома сидит, никуда не ушел. Я сам дежурил.
- Здравствуй, Миша. Ты про кого говоришь? - А про этого… про шофера.
- Жена его дома сидит, - это верно. А сам он давно ушел.
- Да нет… Я вам головой ручаюсь, что тут…
- Не ручайся никогда головой. Шофера уж с полчаса как увезли. Где лейтенант милиции?
Озадаченный таким ответом, Мишка привел Буракова к забору, где спрятался лейтенант. Все вместе они поднялись на крыльцо и постучали в двери.
Жена шофера, уверенная в том, что это вернулся ее муж, сразу открыла дверь и, увидев милицию, обомлела.
Во время обыска она неподвижно сидела на табуретке около печки, придерживая рукой за ошейник собаку, и на все вопросы отвечала:
- Я ничего не знаю.
Когда Бураков с красноармейцами спустили с чердака радиостанцию, смонтированную в двух чемоданах, оружие, пакеты со взрывчаткой, она заплакала.
К вечеру весь «круг однорукого», все названные им лица находились под надежной охраной. Захвачены были радиопередатчик, оружие, шифр, чемоданы с ракетами и адскими машинами. Следователи допрашивали арестованных, и они, прижатые к стенке вещественными доказательствами и известными фактами, махнули на все рукой и сознавались.
Дело подходило к концу. Особенных сюрпризов ждать не приходилось, и майор, проделав эту невероятную по напряжению работу, решил отдохнуть. Он буквально валился с ног от усталости и бессонных ночей;
Кроме того, хотелось повидать родных. Майор набрал номер телефона.
- Алло! Это кто? Мама… Собираюсь к вам приехать… Замучился. Ну, конечно, переночую. Николай дома? Спит? Почему? Хорошо, потом расскажешь. Я выезжаю минут через десять.
24. Борьба предстоит еще долгая
Проснулся Степка на мягком диване и долго не мог сообразить, как он попал в эту незнакомую, хорошо обставленную комнату.
На стуле около дивана он увидел аккуратно сложенную одежду и сначала не признал ее. Вымытая и выглаженная рубашка с новой заплаткой на рукаве совсем не походила на ту, что он снял вчера. Пушистый халат, надетый вместо белья, кое-что напомнил, и постепенно в памяти начали восстанавливаться последние минуты перед сном, а дальше все тонуло в какой-то черной пропасти, вроде той, куда он провалился, потеряв сознание при взрыве бомбы.
Перед тем как проснуться, слышал он знакомые голоса.
- Вот он, полюбуйся, - сказал один знакомый мужской голос.
- А ведь я его знаю, Коля, - сказал другой и тоже очень знакомый голос.
- Ты всех знаешь…
- Знаю. Степаном зовут.
- Точно. Степан Григорьевич Панфилов.
- Беспокоился я за него. Ну, пускай спит.
Это было все, что мог вспомнить Степка после пробуждения. Вероятно, разговор этот ему приснился, подумал он.
В квартире стояла тишина. Небрежно задернутые шторы пропускали широкую полосу дневного света. Степка решил, что времени еще немного и он успеет засветло вернуться домой и застать мать.
Скрипнула дверь, и на пороге показался улыбающийся, чисто выбритый, в форменном кителе и домашних туфлях Николай Васильевич.
- Ну что, проснулся, Степан Григорьевич?
- Ага! Проснулся, - потянувшись, сказал Степка и спустил босые ноги с дивана.
Его новый друг, шлепая туфлями но полу, подошел к окну и распахнул шторы.
- Погодка сегодня хорошая! Больше не хочешь спать?
- Нет. Я выспался.
- А то бы еще соснул, для ровного счета, денек.
- Надо домой. Наверно, уж поздно.
- Ты хочешь сказать, - рано?
Степка внимательно посмотрел на механика, стараясь угадать, шутит он или говорит серьезно. Его новый друг имел привычку шутить в самые трагические моменты, как это мальчик понял еще в подвале, и говорить улыбаясь о серьезных вещах.
- Который теперь час? - спросил Степка.
- Скоро восемь.
- Как это восемь? - недоверчиво сказал он, покосившись на окно. - В восемь часов темно уже нынче. Нет, верно, Николай Васильевич, сколько времени?
Вместо ответа механик достал из кармана часы и показал их мальчику. Стрелки показывали без десяти минут восемь.
- Знаешь, милый мой, сколько ты спал? Сутки. Да, да - ровно сутки, - от утра до утра. Я тоже не отставал. С маленьким перерывом столько же провалялся на кровати. Ну, идем чай пить.
Степка стал одеваться, а Николай Васильевич, закурив папиросу, развалился в кресле напротив.
- Сколько же ты во сне немецких шпионов поймал? - неожиданно спросил он.
- Каких шпионов?
- Немецких. Парашютистов или ракетчиков, - я не знаю, как они называются. Это ведь по твоей специальности…
- А вы… Я не знаю, про что вы говорите, - сказал Степка краснея.
- Да ты же во сне кричал на весь дам: «Держите их! Держите ракетчицу!»
- Не думаю, - невозмутимо сказал мальчик. - Не имею привычки кричать во сне.