- Куда мне столько?
- Ничего. Посолите и кушайте на здоровье. Лососина свежая, вчера поймали.
- Да как же я с вами рассчитаюсь?
- Знаете что, мамаша, вы отберите сами, что для девочки надо. Это ведь я не для себя. Есть у меня дружок на судне. Тоже сирота. У него сестрёнка. Ну, сами понимаете, обносилась, выросла. Самое необходимое, Вам видней, мамаша.
- Да разве у меня столько есть? За эту рыбу можно весь рынок скупить…
- Эх, мамаша! Мало ли что спекулянты накручивают. Они пользуются моментом и готовы с живого человека три шкуры содрать. Мы с вами должны по-человечески… поделиться. У нас рыба есть - кушайте на здоровье, а вы одеждой поделитесь…
- Да забирайте все…
- Зачем все? Самое необходимое.
- Все это мне не нужно сейчас.
- Как это не нужно? Подойдёт критический момент - променяете либо другому кому дадите.
- Но вы посмотрите, сколько рыбы…
- Мамаша, давайте об этом не торговаться, а то как в аристократическом обществе получается: откроют двери и каждый другого ручкой приглашает, - дескать, войдите первым. Я в кино видел.
Это сравнение рассмешило старушку, и она принялась отбирать вещи.
- Что-то вы много накладываете.
- Только самое необходимое. У девочек так полагается, - сказала она.
- Да разве можно столько надеть за раз?
- За раз - нет, а в разное время - да… А скажите, брат этой девочки взрослый?
- Да. Вполне самостоятельный парнишка.
- Сколько же ему лет?
- Пожалуй, лет пятнадцать будет.
- Мальчик ещё, - с грустью сказала старушка. - Присаживайтесь к столу, сейчас мы чаю выпьем.
- Нет, что вы… Я не хочу, - запротестовал было Сысоев.
- Если вы пришли не как торговец, а как ленинградец, вы ещё посидите и выпьете чашку чая.
Сысоев смутился. Эти слова отрезали всякую попытку нового отказа. Старушка завязала узел с вещами и занялась приготовлением чая.
- Насколько я понимаю, мамаша… - начал Сысоев, но спохватился. - Может быть, вам не нравится, что я так вас называю?
- Почему же? По годам я действительно для вас мать.
- А все же, как вас по имени-отчеству?
- Анна Георгиевна.
- Очень приятно. Так я говорю, что вы, Анна Георгиевна, особенная женщина.
- Ничего во мне особенного нет. Самая обыкновенная, русская…
- Нет. У меня глаз намётан. Вы не иначе как профессорша. Я по всему замечаю. Вы, наверное, все книги прочитали, какие только на свете есть.
- Ну всех не только не прочитать, а не пересчитать, Но кое-что читала. И ребятишек когда-то обучала…
- Нигде не работаете?
- Ошибаетесь. Работаю. В ПВО нашего жакта. - Это не то. Вечера у вас свободные?
- Пока - да.
Сысоев почесал подбородок, что делал в минуты напряжённого размышления. Анна Георгиевна выжидательно посмотрела на него.
- Был у нас разговор среди машинистов: вот кончится война, пойдём в заграничное плавание - хорошо бы к тому времени подзаняться. Старший механик у нас человек сильно занятый, ему с нами некогда возиться.
- Так вы хотите язык изучать?
- Почему язык? - удивился машинист.
- Вы же сказали о заграничном плавании.
- А вы, случаем, не знаете ли язык?
- Знаю.
- Ох, мамаша! Да вы же клад! - обрадовался Сысоев.
- Но я только английский язык знаю.
- Английский. Ол райт! Да чего же лучше? Вот бы вы согласились нам уроки давать! Да вам тогда незачем и на рынок ходить. Кормили бы вас и поили…
- Пожалуйста. Я не знала, что сейчас кто-нибудь об учении думает.
- Очень даже думаем, только работы много. А по вечерам мы можем..
За чаем они оживлённо обсудили так неожиданно родившуюся идею. Сысоев обещал сегодня же договориться со старшим механиком, а на следующей неделе уже начать занятия. Кружок будет маленький, но это, по мнению Анны Георгиевны, даже лучше, - обучение пойдёт успешнее.
Распрощались они как старые знакомые; Сысоев взял под мышку узел и, весело насвистывая, отправился на судно.
11. Знакомство с ворами
Иван Васильевич работал в своём кабинете, когда в дверь постучали.
- Войдите.
Вошёл Бураков. Он молча подошёл к столу и сел на указанное майором кресло.
- Ну, докладывайте.
- Все сделано как нельзя удачней, товарищ майор. Крендель оказался на рынке, как вы и предполагали. Там же случайно я встретил Алексеева и познакомил их.
- Так. А чего вы хмуритесь? - Кошки на сердце скребут, Иван Васильевич. Отправили мы хорошего парня в болото…
- Боитесь, что засосёт?
- Нет, не засосёт, но в грязи может перемазаться. Иван Васильевич встал, несколько раз молча прошёлся по кабинету. Затем снова сел за стол и сказал:
- Я думал об этом. Если бы не обстоятельства, если бы не крайняя необходимость, то, конечно, не стоило бы подвергать его такому испытанию. С другой стороны… лучше, если он пройдёт через это болото под нашим наблюдением. Ничего, ничего. Алексеев - мальчишка волевой. У него цель в жизни есть, и он сознательно к делу относится.
- Я понимаю, Иван Васильевич, но все-таки неприятно.
- Н-да… Скажите мне, Бураков: если бы у вас был сын в таком возрасте, отправили бы вы его туда?
- Своего сына?
- Да. При этих обстоятельствах. Бураков внимательно посмотрел на начальника и твёрдо сказал:
- Отправил бы… Но я бы ему сначала объяснил и следил бы…
- Следовательно, и сейчас вы должны поступать так, как поступили бы с сыном. Но думаю, что тревога ваша напрасна. Я давно присматриваюсь к нему. Парень падежный.
По набережной Фонтанки привёл Шурка Крендель своего спаси геля к Чернышёву мосту. Здесь стоял небольшой старинный дом.
Во двор дома свернул шедший впереди сгорбленный старичок с портфелем.
- Притопали! Ты подожди маленько внизу и подымайся по этой лестнице на третий этаж, - сказал вор.
- А чего ждать? - спросил Миша.
- Дома никого нет, а ключ у меня спрятан.
Перешагнув через лужу у двери, Крендель скрылся в подъезде. Скоро наверху раздался сильный стук, затем звонки. Миша подождал с минуту и начал неторопливо подниматься по лестнице. Стук и звонки повторились. «В чем дело? - подумал он. - И звонит, и стучит, а толку нет».
На площадке третьего этажа было четыре двери. Против правой двери стоял старичок, против левой, расположенной в глубине, - Шурка.
- Ну что?
- Да не открывают. Стучу, стучу, - сказал вор, подмигнув, и выругался.
Миша сразу догадался, что он выжидает, пока уйдёт сосед.
Секунд через десять Крендель снова забарабанил в дверь.
Как назло, старику тоже не открывали. Каждый раз после Шуркиного стука он спокойно дёргал за рукоятку звонка, поднимая за дверью сильный трезвон.
- Уснули они, что ли? - удивлялся старик, то поднимая, то опуская на пол пузатый портфель.
«А что, если у старика ключ тоже спрятан где-нибудь за обшивкой двери и он ждёт, когда Шурке откроют? - подумал Миша. - Так они до ночи простоят».
Крендель снова зло выругался.
- Ай, Шурка! Кого же вы так ругаете? - спросил старик. - Ведь у вас в доме только сестра или мать…
- Вот их и ругаю.
- Это нехорошо. Надо сдерживаться.
- Не учи учёного… - с раздражением сказал вор.
Старик, видимо, знал нрав и воспитание своего соседа и поэтому замолчал.
Снова и снова принимались они стучать и звонить, но двери по-прежнему не открывались.
Сначала Мишу забавляла эта история и он ждал, чем она кончится, но наконец ему надоело и он потянул за рукав Кренделя:
- Идём. Я что-то скажу. Они спустились вниз.
- Вы в одно время со стариком по лестнице поднимались? - спросил Миша.
- Ага. Я догнал его.
- Так я и думал. А теперь я подожду опять внизу, а ты иди открывай Иди, иди, старику уже открыли.
Через минуту Миша вновь поднялся на третий этаж. У открытой двери его поджидал Крендель.
- Слушай! А как ты узнал, что ему открыли? - спросил он, едва Миша показался на лестнице.
- Химический анализ и алгебра.
- Ты по-русски скажи.
- Он ждал, когда ты уйдёшь, - пояснил мальчик. Квартира, в которой жил Крендель с матерью и сестрой, была небольшая, удобная, но тёмная. Окна выходили в тёмный двор, и даже днём нужно было зажигать свет. Крендель вышел из комнаты. Миша огляделся. Длинная комната была завешана и заставлена всевозможными вещами. В углу стояли три швейные машины, пианино, несколько патефонов, много ненужной мебели. На стенах висели гобелены, ковры, картины. И все это уплотнено до предела, как на складе. Только у входа, около печки, было оставлено немного свободного места.
С чашками в руках вернулся Крендель.
- Садись. Я чай поставил. Матка скоро придёт - и поедим, - сказал он.
Крендель поставил чашки и достал из бокового кармана две продовольственные карточки.
- Сорвалась у меня сегодня одна. А эти здесь. Хотел выбросить, когда схватили, да не успел.
Из дальнейшего разговора Миша выяснил, что сестра Кренделя работала продавщицей в продовольственном магазине и с её помощью воры получали продукты по краденым карточкам. Сестру Кренделя звали Тоня, по фамилии Кукушкина, но среди воров она имела прозвище - Тося Чинарик. Мать числилась где-то в швейной артели и работала на дому.
- А чьи это вещи? - спросил Миша.
- Матка собирает, - махнув рукой, сказал вор. - Копит, копит зачем-то. Все ей мало. Вот посадят нас с Тоськой, пускай тогда проедает все.
Крендель не договорил. В прихожей раздался стук, и он пошёл открывать дверь.
В этом разговоре, проникнутом благодарностью и доверием к Мише, Крендель не употреблял жаргонных слов, ругался мало, и Миша потерял то напряжённое чувство охотника, с каким пришёл с рынка. Все стало как-то обыкновеннее. Но вот Крендель открыл дверь, и Миша замер. Следом за Кренделем в комнату вошёл тот самый франт с нахальными глазами, который передал на рынке противогаз Горскому.
- Вот если бы не он, быть мне в уголовке, Жора. Ты его знаешь?