- Ну, а за эти сколько хочешь? - спросил Брюнет после осмотра.
- Столько же.
- Вот моё слово: хочешь полторы за пару?
- Мало. Я на рынке продам дороже. Мне некуда торопиться.
- Жора, зачем вам столько часов? - полюбопытствовала Нюся.
- Ну как? Согласен? - не обращая внимания на вопрос, настойчиво спросил Брюнет.
- Плати по тысяче, - твёрдо сказал Миша. Брюнет подумал, прищурившись посмотрел на сидевших за столом воров и спрятал часы в карман.
- Я такой… Если вещь понравилась, - значит, моя.
- А деньги?
- Не бойся, получишь.
На этом разговор был кончен. Нюся вытащила из-под стола патефон и поставила пластинку.
- Миша, вы умеете танцевать?
- Я даже не знаю, с чем это едят или пьют…
- Не прикидывайтесь медведем…
- Чего ты, Нюська, навязываешься! - перебила подругу Чинарик.
Достали карты. Пока убирали со стола и рассаживались, Брюнет отсчитал деньги и передал Мише.
- Ты имел дело со мной… Моё слово - закон.
Миша молча взял деньги, спокойно пересчитал их и спрятал в карман.
Игра шла вяло. Чувствовалось, что нет жертвы. И только когда играл Миша, а Брюнет раздавал карты, устанавливалась напряжённая тишина.
Сегодня Миша немного выиграл. Играл он, как и все, очереди не пропускал, но без интереса. Миша вспомнил слова Ивана Васильевича о том, что Брюнет играет нечестно, и внимательно следил за его руками.
Действительно, когда вор начинал сдавать карты, он прикрывал колоду рукой и, как показалось Мише, тянул карты не по порядку. Когда очередь дошла до Миши, в игре было свыше ста рублей.
- Ну что, Миша, на все? - спросил Брюнет.
- Если перетасуем карты, а колоду положим на стол, могу и на все, - сказал Миша.
Все сидевшие за столом с испугом посмотрели на смельчака. Атаман побледнел и медленно поднялся.
- Что ты хочешь сказать?
- Я хочу сказать, что карты следует перетасовать…
- Значит, по-твоему, я шулер? - стиснув зубы, спросил Брюнет.
- Ничего такого я не говорил. - спокойно сказал Миша. - Я тебя не знаю, и ты меня не знаешь… Ты сядь и не пугай меня!
Спокойный и независимый тон мальчика обезоруживал. Миша даже не взглянул на Брюнета. Атаман вызывал его на скандал, на спор, во время которого он бы проучил противника, но этого не получилось. С минуту простояв, он строго посмотрел на присмиревших членов шайки.
- Я не пугаю… Значит, я ослышался, - сказал он и сел на место. - На сколько ты идёшь?
- На пять рублей.
- Ты же хотел на все.
- С условием, если карты будут перетасованы и положены на стол, - настойчиво повторил Миша.
Глаза Брюнета блеснули, но на этот раз он сдержал себя, и на лице у него появилась кривая улыбка.
- Так, может быть, ты вообще не хочешь играть?
- Могу и не играть.
- Мне показалось, что ты любишь играть.
- А чего тут любить? Проиграешь - денег жалко. А выиграешь - не ценишь их… Деньги нужно доставать… так… ну, чтобы…
Миша хотел сказать «трудом», но, понимая, что здесь это слово будет звучать неуместно, замялся;
- С риском, - подсказала Чинарик.
- Да. С риском, - согласился он.
- А ты рисковый? - спросил атаман.
- Не знаю. Я про себя вообще не люблю говорить.
Игра в карты прекратилась. Между Мишей и Брюнетом почувствовалась натянутость. Все понимали, что атаман затаил злобу, и, зная его жестокий и мстительный характер, с любопытством ждали, как он расправится с не признавшим его авторитет новичком.
Крендель был уверен, что открытой драки не будет, - Миша физически сильнее Брюнета, а значит, тот ударит в спину из-за угла. Крендель чувствовал себя перед Мишей должником за спасение от тюрьмы и поэтому решил его предостеречь.
К десяти часам ушла на дежурство Чинарик вместе с подругой. Вечер не клеился. Решили разойтись по домам.
- Оставайся ночевать. Ляжешь на диване, а я на Тоськиной кровати. Дело есть, - сказал Крендель, загораживая Мише проход к двери.
- Мне утром рано вставать надо.
- Матка разбудит.
Миша согласился.
Когда все разошлись, мать Кренделя принесла из кухни подушку, одеяло, бросила все это на диван и отправилась к себе.
- Слушай, Миша… Ты поосторожней с Жорой. Он тебе не простит. Если не сейчас, то потом, когда немцы придут, - отомстит.
- А ты думаешь, немцы придут? - спросил Миша, обрадовавшись, что Крендель сам заговорил на эту тему.
- Придут не придут - не в этом дело… С Жоркой не ссорься. Он злопамятный.
- А мне наплевать на него. Видал и почище…
- Ты его не знаешь… Для него никто не существует - свой, не свой…
- А что он мне сделает?
- Драться он не будет. Даже если они трое тебя подкараулят…
- Пускай попробуют…
- Он не любит в открытую. А где-нибудь за углом уколет. А если ты с ним будешь заодно… У него такие знакомства… Можно заработать. Слушай, я тебе по секрету скажу… Когда он уходил, то в прихожей сказал… Предупреди, говорит, Мишку: если, он против меня пойдёт, то ему плохо будет, а если со мной, то не пожалеет… Понял? Значит, ты ему нужен.
- Дальше будет видно. А какая может быть польза от него?
- Деньги… продукты…
- Это я и без него достану.
- Столько не достанешь. А потом все до поры до времени…
Видно было, что Кренделю трудно говорить. Он боялся о чем-то проболтаться и все время запинался.
Больше часа они беседовали, сидя на диване. Говорил, собственно, вор, а Миша слушал. Из его рассказов он понял несложную историю самого Кренделя. Воровать начал с детства, и это приучило его к лёгкой, разгульной жизни. Учиться и работать Крендель не хотел. Читал мало, ничем не интересовался, кроме кино, куда ходил до войны каждый день.
«Вот паразит, - думал Миша. - Все люди учатся, создают, а эти живут чужим трудом, как пиявки. Все чем-то интересуются, куда-то стремятся, чего-то добиваются, а эти только тем и занимаются, что проживают наворованное…»
Радио в соседней комнате протяжно завыло. - Ого! Воздушная тревога… Ты боишься?
- Боюсь! - сказал Миша.
- Врёшь, - не поверил вор. - Чего это они сегодня зарядили? Обстрел за обстрелом, а ночью налёт… Они собираются наступление делать…
- Откуда ты знаешь?
- Знаю… Вот увидишь. Скоро немцы придут. Вот уж тогда не зевай! Поживиться можно будет.
- А тебе не жалко Ленинграда?
- Чего его жалеть? По мне, провались он…
Миша побледнел и стиснул зубы, сдерживая вспыхнувшее чувство горячего гнева, желание наброситься на Кренделя, немедленно что-то сделать…
В комнату вошла заспанная мать Кренделя.
- Шура, спуститься в подвал, что ли? Летят.
- Спускайся, если охота.
- Не знаю, что и делать…
Захлопали зенитки.
Мать постояла с минуту в дверях и ушла обратно в кухню. Миша все ещё стоял со стиснутыми зубами - от острой ненависти и отвращения к этим людям, к их обстановке, ко все этим вещам…
- Давай лучше спать, - предложил он, стараясь говорить спокойно. - Мне рано на работу надо.
Крендель ушёл в кухню. Миша, сильно уставший за день, снял ботинки и не раздеваясь лёг. Однако долго не мог заснуть, стараясь преодолеть чувство острой брезгливости к подушке, к дивану, на котором лежал. «Завтра сразу же надо сходить в баню», - решил он и успокоился наконец, начиная дремать…
Перед глазами мелькнули светлые локоны, затем детские, но по-взрослому серьёзные глаза и наконец все лицо Лены.
«Как она испугалась, когда я достал продукты!» - подумал Миша и улыбнулся. Но сразу тревожная мысль насторожила: «Не подумала бы, что я украл. Надо будет рассказать в следующий раз… А что делать с остальной рыбой? Сегодня Сысоев разделал её и присолил. Лососки осталось ещё много - больше половины. Может быть, часть снести Лене, а остальное в детский сад? Пускай малыши едят. Сам сыт и могу заработать, если нужно», С таким решением он и заснул.
Сильные удары во входную дверь разбудили Мишу. Он не знал, сколько времени спал, но, видимо, до утра было ещё далеко. Веки слипались, а в голове стоял звон от прерванного сна. Снова раздался настойчивый сильный стук. В прихожей послышалось шарканье ног и голос матери Кренделя:
- Кто там?
- Откройте, гражданка Кукушкина, это управхоз. Загремело железо запора, звякнула цепочка, и в прихожую вошёл управхоз с какими-то людьми.
- Обход. В квартире посторонние есть?
- Никого нет посторонних. Племянник ночует, мальчик, - заискивающе сказала Кукушкина. - В той комнате сын спит.
Кто-то из пришедших прошёл в соседнюю комнату, затем на кухню. Мише стало не по себе. Он здесь не прописан, и, если его будут спрашивать, кто и откуда он, придётся врать. Пока не поздно, надо придумать.
Минуты через три открылась дверь и загорелся электрический свет. Миша сейчас же узнал Буракова и понял, что обход устроен из-за него. «Ведь я не предупредил, что останусь ночевать здесь», - подумал он. Бураков наклонился к Мише, увидел открытые глаза и выпрямился. Внимательно осмотрев комнату, заваленную всевозможными вещами, потушил свет и вышел.
Снова раздался звон железного запора, злобное ворчанье Кукушкиной, шарканье ног, и все стихло.
17. Первый шаг
- Василий, проснись! Тебе говорят!
Мальчик открыл глаза. Около него стояла мать и тормошила за плечо. Горела коптилка, а в чайнике, стоявшем на «буржуйке», булькал кипяток.
- Ты чего, мама?
- Вставай, живо! Сейчас пойдём.
- Куда?
- А там увидишь.
Тон матери ничего хорошего не предвещал. Не дожидаясь ответа, Вася вылез из-под одеяла, поверх которого лежал ещё тяжёлый отцовский полушубок, и начал одеваться. Мать отошла к накалённой докрасна времянке, заварила кофе, достала конфеты, нарезала хлеба.
- Ты чего натворил? Сознавайся, - строго сказала она.
- Я - ничего, - с недоумением сказал Вася.
- Где вы со Стёпкой по целым дням шляетесь? Вместо того чтобы делом заняться, вы что делаете?
- А что?
- Я тебя спрашиваю. Вчера в партийный комитет вызвали, про тебя спрашивали. В милицию, что ли, попал? Протокол составили?