В комнате следователей кроме ожидавшего помощника сидела стенографистка и чинила карандаш. При входе подполковника оба встали.
- Здравствуйте, Надежда Аркадьевна. Извините, что пришлось вас потревожить сегодня, - с улыбкой сказал Иван Васильевич, протягивая руку.
- Ну что вы, Иван Васильевич!
- Признаться, я и сам рассчитывал сегодня отдохнуть, но ничего не поделаешь…
Бураков выжидательно смотрел на начальника, Иван Васильевич вынул из папки письмо и спрятал его в ящик стола. Остальное разложил на столе.
- Ну что ж, давайте приступим к допросу, - сказал он, обращаясь к помощнику. - Вы начинайте, а я посмотрю, что это за человече…
Когда Бураков вышел, Иван Васильевич переставил стул в темный угол комнаты. Здесь его будет не видно. Яркий свет лампы, стоявшей на столе, отражался рефлектором и освещал середину комнаты. Слева, за маленьким столиком, сидела Надежда Аркадьевна.
- Долго мы будем работать? - спросила она.
- Боюсь, что да. Дело спешное. Как Славик поживает?
Даже в тени было видно, как покраснела от удовольствия стенографистка.
- Благодарю вас. Здоров. Переменил профессию. Сейчас решил стать танкистом. Только и занятий, что танки из коробочек строит..
Вошел арестованный. Разговор прекратился.
- Садитесь сюда, - сказал Бураков.
Человек опустился на указанный стул, положил ногу на ногу и сунул руки в карманы. Почти тотчас же он переменил позу: опустил ногу и скрестил руки на груди. Затем снова сунул руки в карманы.
Бураков сел за стол, неторопливо достал портсигар, зажигалку и закурил.
- Как ваша фамилия? - начал он с обычных вопросов.
- Казанков.
- Имя, отчество?
- Александр Семенович.
- Какого года рождения?
- Тысяча девятьсот первого.
- Где родились?
- Под Самарой.
- Точнее?
- Деревня Максимовка.
- Национальность?
- Русский.
Иван Васильевич чувствовал, что Бураков волнуется, но держал он себя хорошо и вопросы задавал спокойным, ровным голосом. Арестованный отвечал вяло, почти равнодушно. Видимо, он был подготовлен к такому повороту своей судьбы и успел заранее примириться. «Знал, на что идет», - решил подполковник.
- Где вы жили до войны?
- В Ленинграде.
- А как переехали в Ленинград? - Это долгая история.
- Ничего, у нас времени хватит,
- Приехал учиться и остался совсем.
- Расскажите, пожалуйста, подробней.
Арестованный начал рассказ о том, как в первые годы революции он приехал в Питер учиться. Раскрывалась биография обыкновенного человека, жившего для того, чтобы жить без особых стремлений, увлечений, идей. Прожил день - и хорошо. В этой жизни были и радости. О них арестованный вспоминал с явным удовольствием, и по всему было видно, что говорил правду. Заминка произошла под конец.
- Где вы работали перед войной?
- Все там же.
- Вас призвали в армию?
- Нет. Я, как говорится, доходягой был. Списали но актировке.
Бураков поднял голову и пристально посмотрел на арестованного, но тот сидел опустив голову и не обратил па это никакого внимания.
- А чем вы больны? - спросил Бураков прежним тоном.
- А я точно не знаю.
- Как же это вы не знаете свою болезнь? Что-то не так.
- А так ли, не так, все равно вы не верите! - сказал вдруг с раздражением арестованный.
- Почему не верим? Наоборот, я верю всему, что вы говорите, но хочу уточнить, чтобы поверили и судьи. Если вы считаете, что следователь заинтересован приписать вам поступки, которых вы не совершили, то ошибаетесь. Мы заинтересованы только в одном… узнать правду. Если вы этого тоже хотите, то наши интересы совпадают…
Стенографистка покосилась на Ивана Васильевича и прикрыла рот рукой. Он понял причину улыбки. Бураков даже в интонациях подражал ему, хотя сам и не замечал этого.
- Если вы не хотите говорить, - продолжал серьезно Бураков, - это ваше дело, но тогда достается пробел. Чем его заполнить? Так или иначе, но отвечать вам придется на все вопросы. Насчет болезни мы установим через врачей, и они определят, чем вы больны. Оставим вопрос открытым. Вчера рано утром вас задержали на Невке. Так?
- Да.
- Что вы там делали?
- Рыбу ловил.
- Какую?
- Какая попадется.
- Поймали что-нибудь? - Не успел. Я только что приехал.
- Почему вы бросили лодку и хотели скрыться?
- Испугался.
- Чего?
- Думал, что не разберутся, арестуют. Время военное.
- Как оказался бумажник в воде? - Я его достал, чтобы документы предъявить, а как раз в это время лодка качнулась, когда я хотел на катер залезать. Он и выпал.
- Где вы взяли лодку?
- У товарища.
- Как его фамилия?
Арестованный задумался и снова сказал с горечью:
- А что говорить зря. Все равно вы мне не верите.
- Странный вы человек. Я же вам сказал, что верю, но если произошло недоразумение и вас задержали при Таких обстоятельствах, надо все выяснить. Как фамилия Вашего товарища, который дал вам лодку?
- Не буду я ничего говорить. Вы и товарища посадите.
- За что?
- А за что вы меня посадили?
Допрос затягивался.
Теперь Иван Васильевич разобрался в этом человеке и понял, что в армию Казанков не был призван потому, что сидел в тюрьме. И об этом Казанков проговорился сам. «Доходяга» и «списать по актировке» - типично Тюремные выражения. Если он их употребил, то сделал это машинально и, значит, в тюрьме сидел немало времени. Странно, что Бураков не использовал эту оговорку.
- Сделаем перерыв, - сказал Иван Васильевич, поднимаясь. - Надежда Аркадьевна, вы пока свободны. Сходите в столовую.
- Вы останетесь здесь? - спросил Бураков.
- Да. Я вам позвоню.
Помощник понимал начальника с полуслова и молча вышел за стенографисткой.
Чтобы дать арестованному свыкнуться с его появлением, Иван Васильевич несколько раз прошелся по комнате и сел на место Буракова. Арестованный, смущенный неожиданным вмешательством, оправился и с любопытством разглядывал Ивана Васильевича. Раньше, ослепленный яркой лампой, он его не видел.
- Если вы хотите курить, - пожалуйста) - предложил Иван Васильевич, кладя на край стола папиросы и спички.
Арестованный, не разгибаясь, подошел к столу, взял папиросу, прикурил, пятясь вернулся на место и с наслаждением затянулся.
- Спасибо
- Вы, конечно, догадались, что я человек не посторонний, - начал медленно говорить Иван Васильевич. - Слушал я ваш допрос и размышлял про себя. Откуда у нас берутся преступники? Ведь человек рождается не преступником. У каждого из них есть хорошее детство, юность, молодость, и каждый хочет себе добра. В чем дело? Вы никогда не задумывались над этим вопросом?
- Нет, - настороженно сказал арестованный.
- Сейчас мы говорим один на один и никакого протокола не ведется. Я вам задал этот вопрос не случайно. Есть русская пословица: «От сумы да от тюрьмы не отрекайся». Она, может быть, в какой-то степени и устарела, но по существу правильная. Бывает такое стечение обстоятельств, которое трудно предвидеть, и человек запутывается. Наш закон это предусматривает и судит строго, по справедливо. Закон дает преступнику возможность искупить свою вину и вернуться в общество. Это зависит от воли и характера… Неужели вам не приходилось думать об этом, когда вы сидели в тюрьме?
- Здесь? - с удивлением спросил арестованный, и этого восклицания Ивану Васильевичу было достаточно, чтобы утвердиться в своем предположении.
- Нет, раньше. Перед войной, - уже уверенно сказал он.
- Откуда вы… Почему вы думаете, что я сидел в тюрьме?
- Да потому, что у меня есть некоторый опыт. Вы, вероятно, считаете себя единственным. Ошибаетесь. Вы не первый и не последний. Нацисты умеют использовать в своих интересах человеческие слабости.
Иван Васильевич говорил, не спуская глаз с лица арестованного. Складка на переносице Казанкова постепенно углублялась, он делал глубокие затяжки, а значит, слушал внимательно и думал.
- До войны у вас была растрата, что ли? - спросил подполковник.
- Да Было такое дело… Проворовался.
- Ну, а кто виноват в том, что вы проворовались?
- Никто… Сам виноват.
- А если виноваты, то надо и отвечать… Вы пришли в эту комнату с намерением молчать. Думаю, что вы даже примирились со смертью. Так?
Арестованный поднял глаза и неожиданно спросил:
- Что я должен сделать, чтобы мне сохранили жизнь?
- Не будем торговаться, - строго сказал Иван Васильевич, - у вас два пути. Продолжать запираться и этим поставить себя в ряды самых презренных преступников Второй путь - правда. Чистосердечным признанием и полной правдой вы искупите часть своей вины. Суд это примет во внимание.
- Хорошо. Я признаюсь! - твердо сказал арестованный Он хлопнул себя по коленкам и встал, но тотчас же спохватился и, чтобы замаскировать невольный жест, попросил: - Разрешите еще закурить?
- Курите.
Дрожащими пальцами он взял папиросу и сломал две спички, пока закуривал. Иван Васильевич взглянул на часы.
- Хотите есть?
- Не до еды сейчас.
- Почему? Перерыв кончится, и будем продолжать допрос. Придется сидеть всю ночь.
- Ну ладно если можно, поем. Иван Васильевич снял трубку телефона.
- Перерыв можно кончать. Стенографистку на место. Казанкову пришлите поесть.
Когда Бураков и стенографистка вернулись назад, Иван Васильевич сидел откинувшись на стуле, а пальцами постукивал по столу. Глаза его весело блестели. Бураков знал, что начальник обожает музыку и в минуты приподнятого настроения в голове у него всегда какая-нибудь мелодия.
Арестованный сидел сгорбившись, опустив голову на грудь, и даже не поднял ее при их приходе.
3. Допрос продолжается
- При каких обстоятельствах освободили вас из тюрьмы и что вы делали при немцах, расскажете позднее, - начал Иван Васильевич, когда арестованный поел. - Сейчас меня интересует задача, с которой вы приехали в Ленинград.