– А ты чего «гаврилку» нацепил, Степа?
– Он теперь у нас зафрантил. Новый костюм купил и ходит по улице без пальто. Задается.
– Ничего я не задаюсь, – обиделся Степа.
– А зачем без пальто ходишь? Холодно же…
– Пальто в починке; а далеко ли до магазина сбегать, – оправдывался Степа.
– Ладно. Мы не маленькие, – не унимался Миша. – Нас не проведешь. Я тебе скажу, Вася, в чем дело. В магазине… знаешь, в «красных кирпичиках», девочка есть, ученицей поступила… Понимаешь? Вот он для нее и вырядился.
– Ну и врет… ну и врет! – сильно покраснев, запротестовал Степа. – Не слушай его, Вася. Это он нарочно выдумывает.
– А чего ты покраснел? – спросил Вася.
– Что?
– Покраснел почему?
– Разве покраснел?.. У вас тут жарко. Халаты, что ли, греют, – небрежно сказал Степан и, поправив халат, повел плечами, словно на нем была тяжелая шуба.
Смущение Степы говорило само за себя. Над ним часто подшучивали и раньше, но всегда он был спокоен. И вдруг смутился. Значит, Мишина шутка попала в цель.
Под перекрестным огнем насмешливых взглядов Степа смущался все больше и всячески старался показать, что шутка ничуть его не обидела. Он стал внимательно разглядывать потолок, стены, соседние кровати. Чтобы не видеть комичных усилий друга и не расхохотаться, Васе пришлось закрыть глаза. Миша тотчас же толкнул локтем в бок Степу и, кивнув головой на раненого, встал.
– Довольно болтать, – тихо сказал он. – Нянечка не велела много… В другой раз поговорим. Ты поправляйся, Вася… мы пойдем.
Вася взглянул на друзей и, с трудом удерживая смех, пояснил:
– Ничего, Мишка… Щека, понимаешь, засохла… смеяться не дает… саднит.
– Повидались – и хватит.
– Степа, ты не сердись… Наклонись поближе, – попросил Вася и, когда приятель присел возле изголовья, продолжал: – У меня к тебе просьба. Сделаешь?
– Ясно, сделаю.
– Матка, понимаешь, одна, а я окна не утеплил. Надо фанерки к раме прибить поплотней и газетой заклеить. Гвозди в столике…
– О чем говорить?.. Гвозди у меня есть.
– Так сделаешь, Степа?.. Холодно ей.
– Сегодня же сделаю.
– Ну спасибо, – закончил Вася, но не выдержал и продолжал: – Слушай… А как ее зовут?
– Кого?
– А эту девочку… продавщицу?
– Ну что вы на самом деле выдумали! – с возмущением сказал Степа. – Мало ли в Ленинграде продавщиц! Какое мне дело до них!
Начала разговора Миша не слышал, но, когда Степа стал отрицать очевидною истину, решил вмешаться.
– Подожди, подожди! А на прошлой неделе кто тележку тянул по Большому? Пристяжкой.
– Какую тележку?
– С продуктами в «красные кирпичики».
– Ну так что?
– Ничего. Против фактов не попрешь, дорогой товарищ.
Теперь Степе ничего не оставалось, как только безнадежно махнуть рукой и отойти от кровати. Отрицать было бесполезно. На прошлой неделе он действительно помогал Кате везти в магазин продукты, и, значит, Мишка их видел.
13. Утром
Константин Потапыч проснулся, но не сразу сообразил, где находится. Тепло, сухо, светло, и покрыт он не шинелью, а ватным одеялом. Спал он крепко.
«Куда это меня занесло?» – подумал майор, вытирая ладонью губы.
Почувствовав гладкую кожу бритого подбородка, сразу все вспомнил. В гостях! Вчера он якобы приехал в Ленинград с Большой земли и под фамилией Мальцева остановился у знакомого химика. Как же его зовут? Сергей Дмитриевич Завьялов. Сам хозяин в командировке, а здесь живут его дети: Коля и Аля. Вечером он был в бане, потом побрился и около восьми часов лег спать.
А сколько сейчас?
Константин Потапыч вытащил из кармана пиджака, висевшего на стуле, часы и посмотрел.
Батюшки! Одиннадцать! Сколько же он спал? Шестнадцать часов.
Пора вставать. Но ему дали отпуск до завтрашнего дня, и надо им воспользоваться. Можно поваляться часок-другой. В кровати так тепло и приятно.
В квартире полная тишина. Никаких признаков жизни. А ведь здесь он не только затем, чтобы валяться на кровати. Иван Васильевич уговорил его пожить с ребятами два дня и устроить им что-то вроде экзамена, посмотреть, как они будут себя вести в его присутствии.
«Ну что ж, пока все идет хорошо, – думал майор. – Встретили меня сдержанно, но приветливо. Не смутились, не суетились. Коля проводил до бани и ушел в училище, а Аля вечером напоила чаем. Хорошая девочка! Самостоятельная, заботливая. Настоящая хозяйка. Вот если бы и моя была такой, – с грустью подумал Константин Потапыч, невольно сравнивая Алю со своей избалованной, капризной дочерью, которая ничего не умела и не желала делать. Сейчас она эвакуирована со школой и живет за Уралом. – Как-то она там?»
Миша давно сидит над учебниками. Глаза бегают по строчкам, но из всего прочитанного не запомнилось ни одного слова. Дверь в комнату приоткрыта, и он напрягает слух, чтобы не пропустить момент, когда встанет гость.
Сколько же можно спать?
Томительно тянется время. Наконец скрипнула дверь и послышалось шарканье ног. Гость прошел в ванную комнату. Плеск воды, фырканье доносились ясно.
«А что он делал в комнате, как одевался, этого было не слышно, – подумал Миша. – Надо, чтобы дверь в его комнату закрывалась не плотно. Петлю, что ли, сломать?»
Через несколько минут раздался голос:
– А дома кто-нибудь есть?
– Есть! – отозвался Миша, выходя в переднюю.
– Такая тишина. Я уж думал, что все ушли… бросили меня одного. Привет моряку! Как успехи?
– Ничего, – сдержанно ответил Миша, здороваясь с гостем. – Проходите в гостиную, Григорий Петрович. Аля там оставила завтрак. Долго вы спали!
– Да-а… я и сам поразился. Шестнадцать часов спал… как сурок.
Они прошли в гостиную. На столе стоял чайник, накрытый стареньким, но ярко раскрашенным петухом, сшитым из тряпок и ваты. Нарезанный хлеб и консервированная колбаса были аккуратно разложены на тарелках.
– Смотрите, как она это все заботливо! – сказал гость, – Прелестная хозяйка… Гордитесь своей сестрой, Коля! А где она сама?
– В школе. Остыл, наверно, – сказал Миша и, подняв «петуха», потрогал чайник.
– Ничего, ничего, – остановил его гость. – Очень горячий я не пью. От горячего чая, говорят, всякие неприятности в желудке развиваются. Язвы, колиты… Вы замечали, Коля, что животные горячего не пьют и не едят? Кошки, например, собаки?
– Да. Это я видел.
– Вот, вот. Кошки очень любопытно обращаются с горячим кусочком мяса или рыбы. Лапкой пробуют, катают его и ждут, пока остынет. А почему? Их ведь никто не учил… Это природа. Природа – великое дело. Человечество оторвалось от природы, и поэтому много всяких неприятностей, – назидательно говорил гость, наливая себе чай и усаживаясь за стол. – Зубы портятся раньше времени, глаза; волосы вылезают… Сколько лысых развелось! Про болезни я уж не говорю…. А все дело в том, что от природы оторвались…
Миша, как и в первый раз, слушал Мальцева с некоторым недоверием. Ему казалось, что враг должен говорить и думать как-то иначе.
«До чего хитер! Высказывает дельные вещи, чтобы в доверие войти», – решил он.
Мысли о природе не были новостью для Миши. Николай Васильевич тоже любил говорить о природе и порицал всякие излишества.
– Коля, а трамваи у вас ходят, как и раньше? – спросил гость. – По тем же направлениям?
– Да-а… – неуверенно ответил Миша. – Где можно, там и ходят.
– А где можно?
– Наверно, где не очень опасно. В западном направлении и в северном ходят, как и раньше, а в восточном… Я точно не знаю… Там же фронт.
– Понимаю. Мне нужно кой-куда съездить, кое-кого повидать.
– А куда?
Гость пристально посмотрел на юношу, и, как показалось Мише, глаза у него при этом заблестели. Не то ему стало смешно, не то он рассердился.
– Если хотите, я могу проводить, – предложил Миша. – Вы город совсем не знаете?
– То есть как не знаю? В Ленинграде я бывал много раз.
– А почему же к нам не заходили? Папа говорил, что вы собирались, когда в доме отдыха жили.
– Ну, это вопрос особый, – уклонился от прямого ответа гость. – Расскажи-ка лучше, как Сергей Дмитриевич себя чувствует? Много приходится работать?
– Да. Работы много. Он сейчас какой-то взрыватель изобретает.
– Это хорошо.
– Конечно, не плохо. Сюрприз фашистам будет ой-ой-ой! – сказал злорадно Миша, но этого ему показалось мало, и он прибавил: – Много им таких сюрпризов готовят… Чтобы всякую охоту отбить. В другой раз не полезут к нам.
– А ты, я вижу, очень сердит на фашистов! – с усмешкой заметил гость.
– Конечно, сердит… Я же не маленький, кое-что понимаю. Мы их не трогали. Верно? Они, как бандиты, ворвались… А теперь, наверно, каются. Ворвались, да нарвались…
Заговорив о фашистах, Миша изменил своей сдержанности и не скрывал ненависти. Да и как тут удержаться! Гибель матери, ранения отца, коварные обстрелы, бомбежки города, жестокая блокада, голод… Обо всем этом хотелось напомнить Мальцеву. Пускай знает, что наступают дни расплаты и нечего теперь скулить да жаловаться.
«Кто сеет ветер, тот пожинает бурю».
Эту фразу любил повторять Сысоев, слушая громовые раскаты советской артиллерии, которые с каждым днем становились все более мощными и грозными.
– Н-да… Ворвались, да нарвались, – задумчиво повторил гость. – Перелом в войне явный… Думаю, что скоро и на нашем фронте начнется наступление.
– На каком на нашем? – удивился Миша.
– На нашем. На Ленинградском, – пояснил гость.
Миша насторожился. Ответ Мальцева сильно его озадачил.
«О ком он говорит? Как это понимать? Неужели фашисты собираются штурмовать Ленинград? А может быть, он имел в виду Советскую Армию? Но он сказал «на нашем фронте».
– Ну спасибо, Коля, – поблагодарил гость, поднимаясь из-за стола. – Сейчас я должен кой-куда сходить. Приду вечером.
– Григорий Петрович, если вы нас не застанете, я вам дам ключ.
– Прекрасно!
– Вообще-то по вечерам Аля дома, но вдруг уйдет в магазин или куда…