Лена поставила на стол хлебную корзиночку с галетами и вопросительно взглянула на Ивана Васильевича.
– Он сомневается в том, что вас зовут Аля и что вы дочь Сергея Дмитриевича, – пояснил тот.
– Я не сомневаюсь, – возразил Мальцев, – Я точно знаю, что настоящие дети Завьялова живут при заводе.
– И давно вы это узнали? – спросил Иван Васильевич.
– Часа два тому назад.
– Зачем же вы сюда пришли?
– За вещами. Решил рискнуть. Но как же все-таки тебя зовут, девочка?
– Скажите ему правду, – разрешил Иван Васильевич.
– Меня зовут Елена.
Мирный тон беседы мужчин подействовал на Лену так, что она совсем перестала волноваться.
– И ты, Лена, знала, на что идешь? – спросил Мальцев. – Ты знала, кто я такой?
– Я знала, что вы наш враг.
– Почему во множественном числе? Почему наш?
– Вы враг моей Родины.
– Ах, вот что… А твой брат?
– Он мне не брат, но он тоже патриот.
– Леночка, чай, наверно, готов, – напомнил Иван Васильевич и, когда она ушла, обратился к Мальцеву: – Убедились?
– Да… Вы с детства вбиваете в головы высокие идеи, а они, как попугаи, их повторяют.
– Странный вывод. На собственной своей особе вы испытали, что они не только повторяют эти идеи, но и борются за них. Обычная ваша ошибка. Вы начали с нами войну потому, что недооцениваете силу наших идей.
– Время покажет.
– Согласен.
– Чего вы ждете? – спросил Мальцев после минутного молчания.
– Машину.
– Зачем? Вы, очевидно, думаете, что захватили Мальцева врасплох. Арестовали…
– Тарантула, – подсказал Иван Васильевич.
– Пускай так. Но вы заблуждаетесь, подполковник, – меня нельзя арестовать. Нет такой силы в мире. В любой момент я могу исчезнуть, как невидимка. Испариться. Да, да! Именно поэтому я так спокоен и трачу время на пустую болтовню.
– Я бы не сказал, что вы очень спокойны.
– Ваше дело думать как хотите…. Вы что-то сказали относительно недооценки. Это верная мысль… И как раз она имеет прямое отношение к вашему поведению. Вы недооцениваете меня… Я знаю, что в соседней комнате спрятаны ваши люди. Они есть и во дворе, и на лестнице, и там, где черный ход. Кругом все оцеплено… И, однако, все это чепуха! Когда будет нужно, я спокойно уйду от вас.
– Это уж какая-то мистика, – с улыбкой сказал Иван Васильевич.
– Я не принимаю ваших идей именно потому, что они узки. Материализм убивает всякую фантазию, воображение… Скучное учение.
– А вам нравится обманывать себя даже сознательно?
Лена принесла на подносе два чайника, достала из буфета стаканы, поставила их на стол и начала разливать чай. Все это делалось на глазах у Мальцева.
– Вам покрепче, Григорий Петрович? – спросила она.
– Как всегда.
Иван Васильевич внимательно следил за настроением врага. Он понимал глубокий смысл, который таился за внешними, бьющими на эффект фразами, и поэтому был очень осторожен. Наблюдал он и за девочкой, боясь, что она чем-нибудь себя выдаст. Нет. Все шло прекрасно, и Лена вполне естественно передвинула стаканы с чаем.
– А может быть, вы хотите сначала поесть? – простодушно предложила она. – У меня осталась от обеда овощная тушенка.
– Спасибо. Я сыт, – сухо ответил Мальцев.
– Вот галеты… Я очень их люблю. Они какие-то рассыпчатые!
Мальцев взглянул на девочку и нахмурил брови. Лена говорила таким тоном, словно ничего не понимала. Не понимала, какой опасности случайно избежала. Не понимала, что сейчас происходит в этой комнате, на ее глазах. Что это? Наивность, глупость или громадное, почти невероятное, самообладание?
Иван Васильевич взглянул на часы.
– Ну что? – настороженно спросил Мальцев.
– Ничего… Время у нас еще есть. В вашем деле я многого еще не уяснил, – начал Иван Васильевич, беря стакан в руки. – Вот, например, такой вопрос… Вы немец… фон Штаркман. Но ведь вы обрусевший немец. Вы родились и выросли в России, на русских хлебах, среди русской природы. Россия стала для вас родиной…
– Вам непонятно, почему я националист? – со смехом спросил Мальцев. – Вы верите в ассимиляцию? Посмотрите на людей других национальностей. Сколько веков они живут среди вас…
С этими словами Мальцев начал катать горячий стакан между ладонями рук и отхлебывать чай крупными глотками.
– Я говорю не о национализме, а о нацизме. Между этими понятиями есть существенная разница…
Лена не интересовалась темой разговора. Чтобы не выдать своего волнения, она отошла к буфету и стала передвигать посуду с места на место, делая вид, что очень занята. Сейчас должно что-то случиться, но что именно, – она плохо представляла.
И это случилось.
Речь Мальцева стала неровной, путаной; он поставил недопитый стакан на стол, провел рукой по лбу.
– Мне что-то нехорошо… голова… – с трудом проговорил он и откинулся на спинку стула.
Иван Васильевич встал. Мальцев пробормотал еще несколько непонятных слов и затих.
– Хорошо. Молодец, Леночка. Я в вас не ошибся, – похвалил Иван Васильевич сильно испуганную девочку и подошел к Тарантулу. – Идите сюда. Сейчас я ему открою рот, а вы осторожно ищите там ампулу. Маленькую такую пилюлю стеклянную. Но только не раздавите ее… Она где-нибудь за щекой…
Сказав это, Иван Васильевич одной рукой взялся за подбородок Тарантула, а другой, упираясь в лоб, попробовал открыть ему рот. Это удалось не сразу. Тарантул судорожно стиснул зубы и в таком виде потерял сознание. Сделав несколько попыток, Иван Васильевич переменил руку. Большим и указательным пальцами он нажал на мышцы под скулами и потянул челюсть вниз. Рот открылся. Оттуда с хрипением стало вырываться дыхание.
– Ну, давайте, Леночка, не бойтесь. Он не укусит. Я держу крепко.
Лена без колебаний залезла пальцем в рот Мальцева.
– Осторожно, не раздавите, – предупредил Иван Васильевич.
– А там ничего нет…
– Смотрите за другой щекой. Поглубже.
– Есть, есть, – прошептала Лена, нащупав пальцем ампулу и перекатывая ее вдоль десен. – Вот она…
Иван Васильевич отпустил челюсть, взял ампулу и усмехнулся.
– Вот с помощью этой штуки он и хотел от нас исчезнуть, испариться. А теперь давайте сигнал и откройте дверь.
Лена сунула кисточку в штепсель и пошла открывать дверь.
Через несколько минут в комнату вошли Бураков и три других помощника. У одного из них был большой узел с одеждой.
– Ну как, товарищ подполковник?
– Все в порядке. Предупредил меня, что у него есть шапка-невидимка… Леночка, идите в свою комнату, – мы его переоденем.
– А зачем? – вырвался некстати вопрос у Лены, но Иван Васильевич нашел нужным ответить.
– Зачем? У него в одежде может быть что-нибудь спрятано, зашито или написано невидимыми чернилами. Надо все проверить. Понятно?
– Да.
– Вот мы и захватили с собой обновку для него.
Минут через двадцать Мальцев пришел в себя. Мутным взглядом он посмотрел на стоящих вокруг него мужчин, затем, почувствовав какое-то стеснение в одежде, поднял руку и взглянул на рукав пиджака. Встретив насмешливый взгляд Ивана Васильевича, он выпрямился в кресле и глубоко вздохнул.
– Что со мной?..
– Ничего страшного, – ответил подполковник. – Небольшой обморок.
– Это ваша работа?
– Да. Когда имеешь дело с ученым-химиком, приходится и самому заниматься химией.
Только сейчас Тарантул почувствовал, что во рту нет ампулы. Видно было, как он ищет ее языком.
– Как вы… – проговорил он. – Как вы догадались… откуда?
– Не ломайте напрасно голову, – перебил его Иван Васильевич, – меня предупредил об этом Шарковский. Собирайтесь, пора ехать. Надеюсь, теперь вы не испаритесь.
В ответ на эти слова Мальцев безнадежно опустил голову на грудь. Многолетняя борьба закончилась полным поражением, и он даже не мог умереть по собственному желанию.
35. Коробочка
Иван Васильевич вернулся в свой кабинет с головной болью. За двое суток он четыре раза вызывал на допрос фон Штаркмана, устроил ему очную ставку с его подчиненными, неоднократно допрашивал Лынкиса, задержанных на кладбище и на Васильевском острове, но добиться ничего не сумел. Все они словно сговорились, утверждая, что служат в военной разведке и собирали сведения чисто военного характера.
– Перед нами была поставлена одна задача: разведать как можно скорей, сколько и какие части стоят в Ленинграде, не готовится ли на этом участке наступление, – сказал Лынкис на первом же допросе.
– Ну, а если готовится? – спросил Иван Васильевич.
– Регулярно сообщать командованию.
– А дальше?
– Все.
– Значит, вы были только пассивным наблюдателем?
– Если хотите – да.
Примерно то же заявляли и остальные. На допросах фон Штаркман охотно говорил о чем угодно: о литературе, о науке, о политике, о религии, но, как только Иван Васильевич задавал вопросы о цели его приезда в Ленинград, он, как и остальные, начинал твердить, что прибыл с намерением выяснить готовность Советской Армии к наступлению и, если будет возможность, выяснить день, час и направление главного удара.
На вопрос о том, почему Шарковский был так поражен, узнав, что Тарантул и Мальцев одно лицо, фон Штаркман с кривой улыбкой ответил:
– Это наши личные дела… так сказать, семейные. Не будьте, подполковник, нескромным.
На повторные вопросы об этом он вообще отказался отвечать.
Положив папку с протоколами на стол, Иван Васильевич неторопливо налил в стакан воды, достал из шкафа и проглотил таблетку пириминаля, запил ее водой, сел за стол и протянул ноги.
– Н-да… поторопились, – сказал он вслух.
Операция была закончена. Вся банда выловлена и обезврежена, но этого Ивану Васильевичу было недостаточно. Он ни на одну секунду не сомневался в том, что фон Штаркман явился в Ленинград с каким-то конкретным заданием. Но с каким именно? Угадать это было невозможно и даже зацепиться, чтобы строить какие-то предположения, не за что.
– Войдите! – сказал Иван Васильевич, услышав стук в дверь.