Бураков быстро подошел к столу, лихо козырнул и, с плохо сдерживаемой улыбкой, громко сказал:
– Разрешите доложить, товарищ подполковник?
– Докладывайте.
– Выяснил. Савельев врет. Работает он на городской водопроводной станции. Пробрался туда совсем недавно.
– Савельев? В финской шапке, с противогазом? Который отстреливался на кладбище?
– Он самый. Это такой тип, товарищ подполковник… Жуткий тип! Хищник!
– Так. Ну и какие же ты делаешь выводы?
– Очень простые. Он был связан с аптекарем. Почему-то скрывал место работы. Почему? Я думаю, не хотели ли они взорвать станцию и оставить город без воды.
– Есть аварийная водокачка, – возразил Иван Васильевич, но сейчас же прибавил: – Это хорошо, что ты выяснил место его работы. Зацепочка. Ну, а что с ребятами?
– Завтра утром перебираются на свои места. Условились, что я заеду на машине и развезу.
– Ключи надо передать Завьяловым.
– Есть передать Завьяловым.
Отпустив Буракова, Иван Васильевич задумался. Предположение помощника было маловероятным. Городская водопроводная станция – большое сооружение, хорошо охраняется, и для того, чтобы ее взорвать… Нет, одному человеку этого не сделать. Одной взрывчатки нужно пронести слишком много.
Лена Гаврилова ходила по квартире с тряпкой и щеткой. Она переставляла мебель, заглядывала на полки, за картины, и если находила неизвестно откуда появившуюся паутинку, осевшую пыль или оставшуюся после ремонта краску, то с каким-то радостным удовлетворением принималась за работу. Ей хотелось оставить квартиру в образцовом порядке.
Часы пробили десять раз. Скоро ложиться спать, а Коля еще не пришел.
– Фу! Опять Коля, – со смехом сказала Лена вслух. – Привыкла и теперь никак не отвыкнуть.
Раньше Миша сердился, когда она оговаривалась и называла его Мишей, а сейчас, наверно, будет обижаться, если по привычке она назовет его Колей.
Вспомнив о том, как Миша однажды пробрал ее за это, Лена невольно взглянула на люстру. В тот раз она собиралась ее вытирать, но помешал приход Каратыгина.
Так и есть. Люстра до сих пор перемазана краской. Не долго думая, Лена передвинула стол, поставила на него стул и, захватив тряпку, проворно забралась наверх. Колпак люстры большой, и для того, чтобы вытереть внутри, нужно его снять. Сумеет ли она это сделать? А если забраться еще выше? Лена отвела колпак в сторону, поднялась на цыпочки и заглянула внутрь… Что такое? Немного выше центральной лампочки висела привязанная ниткой к патрону маленькая коробочка. Откуда она взялась? Правда, в тот раз она не заглядывала в люстру, и, может быть, коробочка была здесь раньше и привязал ее хозяин квартиры для груза или для чего-нибудь другого?
«Да, но почему она чистая? – задумалась Лена. – Если краской забрызган колпак лампочки, то почему на коробочке нет следов ремонта и даже пыли? Коробочку повесил Мальцев», – решила Лена и немедленно соскочила на пол.
Набрать номер хорошо известного ей телефона было делом нескольких секунд.
– Алло! Это кто говорит? Дядя Ваня?.. Извините, Иван Васильевич. Теперь вы уже не дядя Ваня… Да, это бывшая Аля… Согласна. Дядя Ваня, я сейчас хотела вытереть люстру, – знаете, которая в гостиной висит, с большим таким колпаком?.. Ну как зачем? Если она грязная, надо же ее кому-то вытирать. И вот когда я заглянула туда… Ну, залезла сначала на стол, а потом на стул… Нет, Коля… то есть Миша, еще не пришел. Я сама. В этой люстре, то есть не в самой люстре, а сверху, оказалась коробочка. Да, да… Четырехугольная коробочка. Кажется, из железа… Нет, я ее не трогала. Она привязана черной ниткой к лампочке, к этому самому… к патрону. Наверно, спрятана, чтобы не нашли. А коробочку спрятал Григорий Петрович… Почему я так думаю? Потому, что она чистая. Ни одной капельки краски нет…
Через полчаса Иван Васильевич с Бураковым, отряхиваясь, звонили в квартиру Завьялова. На улице густо сыпал снег, и, пока они шли по двору, плечи их покрылись толстым слоем чистых, пушистых снежинок.
Лена распахнула дверь, взглянула на пришедших, и на лице ее появилось озабоченное выражение. Не напрасно ли она потревожила занятых людей? Может быть, коробочка никакой ценности не имеет и подвешена как груз.
– Здравствуйте, Леночка. Как вы себя чувствуете? – спросил Иван Васильевич, дружески протягивая руку.
– Хорошо.
– Ну, что ж… Мы тоже чувствуем себя неплохо. Слышали сводку?
– Да.
– Я думаю, что скоро в Ленинграде будет салют… Ну, что у вас за находка?
– Коробочка… Идемте, пожалуйста.
Стол в гостиной по-прежнему стоял под люстрой, а на нем стул.
– Я сам, – сказал Иван Васильевич, увидев, что Бураков порывается залезть на стол.
– А вы, Леночка, не видели, как Мальцев прятал эту коробочку? – спросил подполковник, переставляя стул.
– Нет.
– И никаких подозрительных звуков не доносилось из гостиной, когда он находился здесь, а вы в кухне или у себя в комнате?
– Нет.
– Значит, это только ваше предположение…
Иван Васильевич залез на стол, отодвинул колпак и увидел коробочку. Не трогая, ее внимательно осмотрел.
– Оцинкованное железо, – заметил Бураков.
– Да, – подтвердил подполковник и отвязал коробочку. – Запаяна.
Лена с тревогой следила за всеми движениями Ивана Васильевича. Вот он взвесил коробочку на руке, несколько раз повернул и при этом наклонил голову набок, прислушиваясь, не пересыпается ли что-нибудь внутри.
– Н-да! А вы действительно очень наблюдательная, Леночка. Я согласен, – коробочку эту оставил Мальцев. Спрятал на всякий случай.
– А что там? В коробочке? – с горящими от любопытства глазами спросила Лена.
– Вот этого я пока сказать вам не могу, – ответил Иван Васильевич, слезая со стола. – Да, не могу. Потому, что и сам не знаю. Но это интересно. Я вам позвоню… Хотя будет слишком поздно. Сделаем так. Товарищ Бураков завтра заедет и скажет, что там лежит. Но помните, Леночка, что это тайна. Государственный секрет. Пока не закончится следствие… вернее, пока идет война, никому ничего говорить нельзя.
– И даже Коле… то есть Мише, не говорить?
– И даже Мише не нужно говорить. Впрочем, Мише можно сказать. Он умеет хранить тайны.
Коробочку вскрыли со всеми предосторожностями. Внутри лежали хорошо упакованные небольшие пробирки с мутной жидкостью.
– Опять что-то новое, – проворчал подполковник, разглядывая пробирки на свет, – Какая-то химия. Придется дать в лабораторию.
Через полчаса Ивану Васильевичу сообщили по внутреннему телефону, что в пробирках оказались бактерии.
От неожиданности подполковник даже встал. Встали и Бураков, Трифонов и Маслюков, сидевшие в этот момент в кабинете начальника.
И пока Иван Васильевич хмуро слушал сообщение лаборатории, в комнате стояла напряженная тишина.
– Так вот что они хотели сотворить!.. Это уж от отчаяния! – сказал он, повесив трубку. – Знаете, что мы предотвратили, товарищи? Эпидемию! В пробирках была культура какой-то болезни… бациллы. Совершенно ясно, что они хотели вызвать эпидемию в городе и тем самым сорвать наше наступление. Теперь понятно, зачем Савельев поступил на водопроводную станцию, понятно, почему фон Штаркман вошел в квартиру, несмотря на то что был уже предупрежден о ловушке. Ему нужна была коробочка. Н-да! Теперь стало все ясно!
Некоторое время он барабанил пальцем по столу.
– А что сказать Гавриловой? – неожиданно спросил Бураков.
– Что? – не понял вопроса Иван Васильевич.
– Вы обещали через меня сообщить Лене Гавриловой о содержимом коробочки.
– Да, да… Скажите ей, что в коробочке были… Что бы там могло быть?
– Лекарство, – подсказал Трифонов. – Пенициллин.
– Нет. Это малоинтересно… – возразил Иван Васильевич. – Скажите ей, что там были капсюли для гранат. Каких-нибудь особенных гранат. Самовзрывающихся, что ли…
36. Заключение
Прошел месяц. Сергей Дмитриевич вернулся из Москвы, но не переехал в отремонтированную квартиру, а продолжал жить и работать на заводе.
Лена вернулась в мастерскую и совмещала работу с учением.
Миша перебрался на судно, но иногда оставался ночевать в общежитии учебного комбината.
Утром пятнадцатого января тысяча девятьсот сорок четвертого года курсанты Балттехфлота шумно пришли в свою столовую. Среди них был и Миша Алексеев.
В самый разгар завтрака вдруг раздался страшный грохот. Стекла со звоном вылетели из всех окон столовой. Растерявшиеся и испуганные ребята повскакали с мест. Некоторые от страха полезли под столы, скамейки, кто-то бросился бежать, кто-то окаменел и не двигался.
Новый взрыв потряс воздух.
– Наши-и! – закричал что было сил Миша и побежал к выходу. – Наши бьют!
За Мишей устремились и остальные.
На середине Невы стоял крейсер «Киров». Стволы его орудий были направлены в сторону Пулкова. Залп за залпом он посылал фашистам смертоносные снаряды. Это – за Ленинград!
Но стрелял не только «Киров». Все батареи Ленинградского фронта били по врагу. Воздух гудел, содрогался от множества залпов.
И как не похож был этот грохот на грохот разрывавшихся три года фашистских бомб и снарядов! Радость, гордость, ликование в душе каждого ленинградца вызывал этот грохот.
Бейте их, сыны Ленинграда! Бейте без пощады! Гоните вон с родной земли!
Началось долгожданное наступление. И через несколько дней был опубликован приказ о полном разгроме врага под Ленинградом, о снятии трехлетней блокады.